СРЕДСТВО ПЕРЕДВИЖЕНИЯ: ЖУРНАЛ

Третий том «Нового тлумачного словника української мови» (год издания 1999-й) определяет слово потяг, во-первых, как «нахил, непереборну пристрасть, велику зацікавленість чим-небудь», во-вторых, как «посилену, непереборну схильність до кого-небудь, настійну потребу спілкуватися з певною особою», в-третьих (и это уже совершенно ужасно!), как «напівсвідоме, інстинктивне прагнення до чого-небудь». Таким образом, вырисовывается не очень привлекательная ассоциативно-смысловая оболочка, сплошь из бурлящих страстей и психофизиологических зависимостей, внутренняя животная стихия, в свое время максимально точно очерченная известным венским психиатром как Оно.

Но, согласно тому же «Новому тлумачному», слово потяг имеет еще и значение «поїзд». Тот самый — с локомотивом и вагонами, а если повезет — то и со спальными полками, тамбурами и рестораном или, по крайней мере, буфетом. Впрочем, авторы словаря не забывают при этом указать, что в таком — железнодорожном — смысле употребление слова потяг является либо устаревшим, либо поэтическим, либо и первым, и вторым вместе. То есть своим ненавязчивым способом языковеды как бы отговаривают каждого из нас от нормального повседневного употребления этого слова, если мы не хотим казаться своим собеседникам людьми безнадежно старыми, анахроничными, не от мира сего, и к тому же с ярко выраженным поэтическим заскоком, чтобы не сказать хуже — за...бом.

В противовес авторам «Нового тлумачного» в сюрреалистическом городе Черновцы возникла идея смыслового скрещения обоих упомянутых потягів — и таким образом возник проект журнала, который в один из последних августовских дней в конце лета-2002 в тех же Черновцах и был представлен со сцены. Журнал называется «Потяг-76».

«Потяг» — ах, прошу прощения, поезд с таким номером имеет статус международного и скорого (как первое, так и второе, не совсем соответствует действительности) и каждые сутки курсирует между теми же Черновцами и польским городом Перемышль с остановками на станциях Коломыя, Ивано-Франковск, Львов и пограничных переездах Мостиска и Медика. Значительная часть его пассажиров, в том числе, как правило, и автор этих строк, высаживается во Львове, где взамен с перрона его штурмует не менее значительная часть других пассажиров. Это те, для которых поездки 76-м превратились в настоящую профессию или, скажем, в ежедневный нелегкий труд. В свое время кто-то придумал для них название челноки. Впрочем, «Новий тлумачний словник української мови» такое понятие не фиксирует, тем самым вызывая у меня серьезное сомнение в том, что он действительно новый. Но это так, попутно.

Несмотря на то, что я путешествую 76-м уже — надо признать — добрых двадцать пять лет, до самой конечной, то есть Перемышля, я ехал в жизни считанные разы. Но каждый раз были похожие наблюдения. Нет нужды их здесь особенно расписывать — все сводится к игре в пересечение границ по раз и навсегда установленным, но неписаным правилам. Это напоминает повседневную жизнь эдакой огромной семьи, где каждый каждого знает как облупленного со всеми прихотями и бзиками — челноки, пограничники, таможенники, вагонные проводники, все они знают друг друга поименно, а общая ситуация настолько прозрачна, что как-то неудобно задумываться над тем, кто кого все-таки на самом деле дурит. Для меня лично
76-й — это блестящий фрагмент эдакой «Европы навыворот», нашей Европы, моей Европы, Центрально-Восточной, но все-таки в большей мере Восточной, нежели Центральной. Однако пройдет каких-то десять месяцев, и вследствие введения для украинских граждан польских виз несколько зачуханный и весьма восточный с виду Перемышль окажется в Европе Западной. Оказывается, для этого достаточно лишь укрепить границу в одностороннем порядке, к тому же продиктованном откуда-то аж из Брюсселя.

Что касается Черновцов, то они останутся на месте — там, где и были, на своих фантастических холмах, совершенно странный город с многочисленными постсоветскими, но доведенными до абсурдной виртуозности фишками, где соседство магазинных вывесок «Кобзарь» и «Мишель» необычайно весело и непринужденно объединяется в «Кобзарь Мишель», где на вывеске «Парикмахерская» почему-то нарисован малый Государственный герб Украины тризуб, а на троллейбусах почему-то написано «Афганец». Население этого города жаждет общаться на одном-единственном, хоть и ломаном, языке (угадайте с восемнадцатого раза, каком именно), к тому же здесь в свое время было зарегистрировано наибольшее в новой Украине количество новых украинцев, то есть легальных миллионеров. Что не мешает рушиться здешней архитектуре, преимущественно еще той — космополитических времен другой империи, когда в городе по обыкновению говорилось аж на четырех языках и все это выглядело на удивление бесконфликтно — как в случае перехода с немецкого на идиш, так и с румынского на украинский или наоборот. Но не так жаль языков — их существование и без того считается рудиментарным, — как, собственно, жаль архитектуры, красоту которой иногда можно рассмотреть сквозь плетение трещин, а иногда — даже сквозь наслоение ужасающих евроремонтных эстетических эффектов. Нет, слово, право же, долговечнее камня.

Так вот, упоминавшийся журнал, все тот же «Потяг-76», начинается, как и международный скорый поезд под тем же номером, с Черновцов — города с неистовой центральноевропейской мифологией и такой же неистовой центральноевропейской перспективой. И эта перспектива заключается прежде всего в том, что «непреодолимая страсть», а также «полусознательное, инстинктивное стремление» его авторов к Европе, их «настоятельная потребность общаться друг с другом», то есть писать, переводить, читать вслух, путешествовать, любить и — не в последнюю очередь — пьянствовать, непременно приведет к возникновению очередного, неконтролируемого ни из Брюсселя, ни из Москвы, ни из Нью-Йорка «мнимого сообщества» литературных челноков, вечных путешественников, и ни одна граница, сколько бы ее ни укрепляли от востока, ничем здесь не поможет — ведь речь идет, согласно «Новому тлумачному», «про нахил, покликання і пристрасть».