Швейцарская Швейцария

Пятого июля ближе к вечеру я впервые оказался на альпийском пастбище Моргетен, 1655 метров над уровнем моря, за час пешего перехода до водораздела Северного и Средиземного морей, то есть в еще одном центре Европы. Небо и склоны окружающих гор затягивало сероватой мглой, в которой непрерывно позванивали колокольцами сотни незримых коров. Дело шло к дождю и похолоданию, надвигалась гроза. Я втянул в себя смесь запахов старого дерева, дыма, глины, травы, навоза, молока, чего-то еще — и согласился с мыслью, что проживу здесь следующие девять дней.

Все началось в конце прошлого года, когда ко мне позвонил Хрегу Хауэтер: «Я крестьянин из Швейцарии, высоко в Альпах делаю сыр и только что прочитал вашу «Последнюю территорию». Информации оказалось многовато как для одного, пусть и сложно-сочиненного предложения. Я сумел лишь кое-как пробормотать в ответ нечто вроде «очень рад», впрочем, не совсем убежденно. А Хрегу продолжал: «Я хотел бы доставить вам немного моего сыра — в подарок». Это уже походило на некую (кстати, совершенно крестьянскую) шутку. «И каким образом мы это организуем?» — я пытался быть по возможности скептичнее. «Я принесу вам его домой». Мгновение помолчав, он добавил: «Если у вас будет для меня часок времени».

Седьмого января, в самое Рождество, он все-таки появился — в сопровождении своей жены Анны и нескольких друзей. Им было слегка неловко: к нам они добирались нанятым на Закарпатье мини-бусом, и езда по заснеженным горам заняла значительно больше времени, чем они рассчитывали. Мы сразу почувствовали себя хорошо и перешли на «ты», даже еще и не выпив бальзама с водкой. Хрегу оказался жилистым и остроумным. Среди других подарков он оставил три куска собственноручно приготовленного зиментальского сыра, каждый с собственным названием — «Последняя территория», «Эрц-Герц-Перц» и «Станиславский феномен». Перед уходом он вышел на балкон и пропел с него в рождественский вечер что-то весьма протяжное и архаичное (со временем я еще узнаю, что это особая разновидность пастушьего пения — Alpsegen)…

Позже были электронные письма, из которых следовало, что Хрегу бросил курить («с этого момента все вокруг меня курит, даже коровы в хлеву исподтишка затягиваются дымом, стоит лишь мне отвернуться»). А также, что новорожденного бычка он назвал в мою честь Юрием, что в свободное время он перечитывает швейцарские дневники Толстого и приглашает меня пожить летом у него на пастбище. В апреле он переслал мне звуковой файл с коровьими колокольцами и тем же архаическим пением. Я не выдержал и через три месяца оказался в этой архаике.

Швейцарцы странные. Среди них часто попадаются беглецы, они уходят от своего слишком комфортного быта, они по сути своей экологисты. У них настолько маленькая территория, что убегать можно лишь по вертикали, то есть вверх.

Было холодно и мрачно, приметы цивилизации остались далеко внизу (на расстоянии 12-километрового крутого, преимущественно неасфальтированного, но усыпанного гравием серпантинного спуска), а здесь были очень старые хижины из потемневшего дерева, очень старая сыроварня, ныне приспособленная под харчевню с кровом для туристов, старые столы и скамьи, старые замки на дверях, вымощенный вековечными камнями пол, старые котлы, печи, которыми уже совершенно невозможно прогреть эти слишком аскетические помещения — спать приходилось полуодетым, вечером мы читали лихо написанную «Русскую Швейцарию» Михаила Шишкина, или сгрудившись среди свечей под завывание ветра грелись шнапсом, на расстоянии вытянутой руки от местных кельтов, аллеманов и сложенных у порога ископаемых бивней слонов Ганнибала. Было здорово.

Кооператив сыроваров на горном пастбище Моргетен насчитывает не меньше четырехсот лет и действует по принципам, сформулированным для подобных содружеств еще в VII — VIII веках: общая собственность на земельные угодья и частная на поголовье скота. «Это — настоящий средневековый социализм, — говорил Хрегу. — Таких, как мы, остается все меньше, глобализация пожирает нас вместе с нашими коммунами и остатками нашего честного сыра». Однажды пришли двадцать японцев — для них устроили показательный сеанс, они, конечно, все засняли на видео, теперь поедут к себе делать свой сыр, даже не подозревая, что это напрасно. Сеанс для японцев проводил Алекс, взрослый сын Хрегу, сына сыровара, который был сыном сыровара, который был сыровара сыном. Все мужчины в роду Хауэтеров во все времена делали сыр. Мне пришло в голову название возможного романа — «Дьявол скрывается в сыре».

Я не знал, что Швейцария — это будто Гуцулия, что там так же темно, холодно и трудно. Что на самом деле это бездна труда, чаще всего безнадежного, обреченного на непризнание. Но я счастлив, что Хрегу борется и выдает свои ежегодные девять тонн честного биологически чистого сыра. Он, как я уже говорил, жилистый и веселый, к тому же пишет рассказы о призраках. Однажды вечером к нему съехалось несколько десятков гостей (и местный священник там был, и местный ветеринар), и состоялось публичное чтение этих страшных рассказов специально приглашенным из Лозанны актером.

Но о страхе я думал не тогда, а в первую ночь. Где-то между четырьмя и пятью часами наконец грянула гроза и разбудила меня в нашей гостевой комнате под самой крышей. Сквозь окно в крыше я смотрел вверх, на молнии и небесные водопады из непроницаемой тьмы, ничего лучшего, чем «лило как из ведра», здесь не придумаешь — итак, лило именно как из ведра, гром сотрясал Штокхорнский кряж снизу доверху, а я представлял себе покинутых на кряже коров, как они вжимаются в глину и траву и закрывают глаза в ужасе и как им жутко спускаться вниз по размытым ливнями склонам, поэтому они цепенеют, вжимаются в землю и замирают, как в хлевах замирают в ужасе козы, свиньи и куры, как разрываются крошечные перепуганные сердца у обоих кролей…

Утром оказалось, что на этот раз все уцелели.