Серость в оранжевую эпоху

Самое печальное в жизни — это энтропия. То есть когда целенаправленная струя жизненной энергии рассеивается в пустоту. Например, в Украине сейчас существует реальная опасность энтропии оранжевой революции — если новый политический режим «сольет» разбуженный недавними событиями колоссальный потенциал человеческой энергии, если променяет ее на «переолигархизацию» власти, если, условно говоря, останутся «старые морды с новыми лицами». Именно модель подобной энтропии продемонстрировала в прошлое воскресенье Национальная опера Украины.

Как правило, искусство интереснее, чем жизненная правда. Премьера оратории-балета Ивана Карабица (1945—2002) «Київські фрески» 16 января в оперном театре доказала противоположное: иногда реальность бывает намного интереснее искусства. Постановщики действа — дирижер Кирилл Карабиц (сын композитора), хормейстер Лев Венедиктов, художник Мария Левитская и автор либретто Борис Олийнык (примечательно, что режиссера-постановщика не было вообще!) — дали замечательный пример того, как «буква» может убить «дух», а заскорузлый, нетворческий подход к делу затуманивает даже интересную, красивую, местами просто замечательную музыку Ивана Карабица.

История этого произведения довольно известна и разрекламирована — оно было написано в начале 1980-х, когда элита Советской Украины решила осуществить «перепозиционирование» республики в культурно-идеологическом пространстве СССР, вернув себе неформальный статус «второй среди равных», фактически сложившийся во время празднования 300-летия Переяславской рады при Хрущеве. Так называемое 1500-летие Киева стало апофеозом времен застоя, оставив после себя целый «а-ля-древнерусский» позднесоветский псевдомонументальний стиль. В таком стиле оформлена, например, станция метро «Золотые ворота» и испохаблены сами Золотые ворота, в таком же стиле написана опера Георгия Майбороды «Ярослав Мудрый», налеплены миллионы сувениров, книжек, открыток и прочей ерунды. Именно тогда Министерство культуры УССР заказало Ивану Карабицу «Київські фрески», а Мирославу Скорику «Цвіт папороті». Так случилось, что оба произведения по разным причинам были «слиты» — до широкого зрителя они так и не дошли. В честь 60-летия со дня рождения и накануне третьей годовщины смерти Ивана Карабица оратория была в конце концов поставлена.

Все действо состояло из двух частей — неанонсированного концерта для фортепиано с оркестром и непосредственно оратории. Сам концерт был, вне сомнения, почти блестящим — по крайней мере, производил интересное впечатление (если не принимать во внимание определенную «несыгранность» оркестра в нескольких местах). По жанру это тоже панегирик городу, концептуальная задача которого состоит в том, чтобы средствами симфонической выразительности воссоздать дух старинного и современного Киева. Интересен эпизод, когда дирижер выходит из-за пульта и идет из оркестровой ямы на сцену, садится за рояль, разворачивает ноты, начинает играть. Все это время оркестр играет без дирижера. Очень напоминает современную Украину — страну фактически без президента, которая существует как саморегулирующаяся система. Приятель автора этих строк «расслышал» в диалоге между роялем и оркестром еще более конкретную тему — тему отравления и нынешней духовной одинокости Виктора Ющенко.

Вторая часть, сама оратория, впечатляла музыкой, но абсолютно разочаровывала происходящим на сцене. Автор либретто Борис Олийнык почему-то посчитал возможным оставить без изменений абсолютно мертвый соцреалистический текст, составленный из собственных и чужих стихов, перегруженный признаками псевдоэпичного монументализма и непонятно кому нужный. Сценическое пространство объединяло пять ярусов (оркестровую яму с оркестром и декламатором, собственно сцену, ступени, на которых разместился хор, верхнюю сцену для балетных номеров, выше — экран, куда зачем-то проектировались черно-белые кадры кинохроники времен Великой Отечественной войны с немецкими самолетами), но вместо настоящего действа, которое ну просто просилось на все эти ярусы, можно было увидеть лишь брежневский псевдомонументализм.

По типологии жанров оратория как таковая происходит от мистерии и предусматривает художественное воспроизведение разнообразных чудесных событий — прежде всего преображение. В советское время этот жанр превратился в монументальные панегирики со строгим идеологическим содержанием. Но в культурных пределах начала 1980-х «Київські фрески» выглядели живыми и свежими. Сейчас же живой осталась только музыка, а от либретто и от всей общей концепции веет нафталином времен Щербицкого. Иногда возникало чувство, будто и сам Владимир Васильевич под конец спектакля появится на сцене или в правительственной ложе и поздравит Виктора Януковича с победой на выборах. Не появился. Но дух его непременно витал где-то вблизи.

А вот революция на Майдане Незалежности по формальным признакам сильно напоминала мистерию. Вне сомнения, это было одно из интереснейших событий за всю историю Киева, к тому же связанных с киевским сакральным пространством. И именно революционными, а не соцреалистическими средствами надо было осуществлять постановку «Київських фресок», тем более что сама музыка Карабица давала для этого немалые возможности. И, исходя из общего характера творчества композитора, сам он только приветствовал бы подобный подход.

Могут возразить — мол, «настоящее искусство» — вне времени и политической конъюнктуры, оно всегда остается интересным и актуальным. Если бы оратория была исполнена в концертном варианте — без декораций и балета, претензии были бы лишь чисто музыкальные, а не концептуальные.

После революции 1917—1918 годов в украинской культуре актуальным стало новое, революционное искусство, густо замешанное на новой коммунистической эсхатологии, на новых авангардных формах, новом видении бытия: условно говоря, Мыкола Кулиш и Лесь Курбас вместо «Наталки Полтавки» в исполнении труппы Садовского. Постановщики «Київських фресок» «впарили» зрителям именно «Наталку Полтавку», причем в наихудшем соцреалистическом решении. Интересно, даст ли оранжевая революция новое понимание эсхатологизма и новые художественные формы?

А вот что поразило более всего с точки зрения художественного поиска, так это... буклет спектакля — как раз в нем и находился ключ к адекватному решению всего действа. Итак, Киев, Майдан Незалежности, трехсоттысячное стояние под оранжевыми и другими флагами. И над всем этим многообразием — Богородица-Оранта с руками, поднятыми вверх (в византийской иконографии — жест заступничества), Нестор-летописец и казацкий Покров Богородицы (с известной иконы XVII века).

Это действо осветило еще одну важную проблему: новой Украине нужна обновленная идеология и мифология Киева как государственной столицы и одновременно как «сакрального града». Идеология Киева времен Брежнева и Щербицкого, кульминацией чего и стало празднование так называемого 1500-летия города, строилась на объединении дохристианских культурных контекстов и советских коммунистических («Арсенал», революция, освобождение Киева от гитлеровцев и послевоенное восстановление). Православная древнерусская культура в этом «миксе» или вообще отсутствовала, или, если ее удавалось «пробить» через идеологические отделы, существовала в качестве древнерусских культурных артефактов. Сейчас же есть две новые и абсолютно незадействованные уникальные киевские темы — средневековая мифология Киева как второго Иерусалима и оранжевая революция, особенно, если ее рассматривать не с точки зрения политики, а с точки зрения этики, эстетики и метафизики.

В театральных отзывах принято что-то говорить об артистах. Но в данном случае говорить о вокалистах и исполнителях балетных партий даже не имеет смысла — именно из-за сомнительной концептуальности действа вообще. Хочется вспомнить лишь об Оксане Дикой, и вовсе не потому, что хорошо пела (другие тоже неплохо пели и танцевали, хоть и, как говорится, без фанатизма), а просто потому, что на глазах развивается дарование очень большого масштаба, и кто знает, что из него еще получится. Вообще, очень грустно, когда энергия — то ли творческая, то ли социальная, то ли еще какая-нибудь — рассеивается, уходит сквозь пальцы, словно золотой песок...