Репетиция маэстро. Дирижер Фуат Мансуров: «ВО Львове еще не убита любовь к музыке»

Дирижер Фуат Мансуров — личность легендарная. Он народный артист трех стран, свободно владеет девятью языками. Он — единственный в России академик среди дирижеров (в Украине же, как известно, скоро будет намного больше «академиков», чем просто музыкантов). В интервью «ЗН» Мансуров упомянул о своих украинских коллегах-музыкантах и сознался, почему в Московской филармонии «ненавидят» музыку.

Отмечу, что Фуат Кашимович во Львове не впервые. Познакомиться с нашим городом имел повод еще полвека тому назад. Тогда же общался и сотрудничал с Николаем Колессой. Хорошо запомнил последнюю встречу с 90-летним Николаем Филаретовичем. «Припоминаю, — рассказывает маэстро, — это было в 1993 году. Господин Колесса зашел ко мне в дирижерскую и сказал: «Вы — великий музыкант. Приезжайте к нам почаще». Я ответил, что бываю во Львове с периодичностью 25 лет, то есть следующий приезд планируется на 2018-й. И пригласил: «Приходите!» Николай Филаретович тогда засмеялся и пообещал: «Обязательно приду!» К сожалению... Вечная ему память. Это светлая, знаковая личность, сделавшая неоценимый вклад в развитие украинской культуры».

— Фуат Кашимович, а кого еще из наших музыкантов кроме Николая Колессы вы знаете лично?

— Первый, с кем я познакомился, — Стефан Турчак. Это было во время Декады украинской культуры в Казахстане. Жаль, что он так мало прожил — всего 50 лет. Очень талантливый. Самородок. Говорю так потому, что дирижером стать трудно, этому практически невозможно научить. С этим нужно родиться. А кроме Турчака... Знаю Тулупника, Гнедаша. Когда предоставляется возможность, знакомлюсь и теперь...

— А как вам недавно работалось со Львовским филармоническим оркестром?

— Прекрасно. Сразу нашел с музыкантами общий язык. Работали плодотворно и успешно. И вообще, мне очень понравился ваш симфонический оркестр — тем, что здесь еще не убита любовь к музыке... Да. Не удивляйтесь.

…Предположим, вы приходите в нашу Московскую филармонию. Они с детства ненавидят музыку и очень мучительно воспринимают любое замечание. В конце концов, отношения дирижера с оркестром — это цепь конфликтных ситуаций, из которых дирижер должен выйти достойно. Если он находчивый, умный, достаточно образованный — это удается. Если же нет, это иногда заканчивается позорным поражением. Семь лет назад я был в Санкт-Петербурге и выступал с заслуженным коллективом республики — оркестром Евгения Мравинского. При Мравинском это был образцовый коллектив, по моему мнению, — лучший в стране. Но постепенно он начал терять свои позиции. За один раз с ним сейчас симфонию, например, не запишешь. Нужно репетировать по крайней мере неделю, чтобы добиться определенной кондиции. Более того, там плохи дела с дисциплиной. Это недопустимо. Такого нет нигде в мире. Успешный руководитель знает производство с начала до конца. Поэтому и имеет полное право требовать. Мне в этом смысле посчастливилось. Я максимально вооружен. Каждое мое замечание не только ставит перед отдельным музыкантом или оркестром определенную задачу, но и предлагает ее решение. Я с детства играл на виолончели. Потом изучил много инструментов. А в духовом оркестре играл еще одиннадцатилетним. Там мне дали кларнет, и я недели за три научился на нем довольно прилично играть. Кстати, первое произведение, которое мы исполняли в школьном оркестре, — «Марш славянки». И до сих пор, когда слышу эту музыку, плачу, потому что о многом вспоминаю. Я — очень впечатлительный. Кроме того, этим маршем в 1941 году мы провожали на фронт бригаду генерала Панфилова. Тогда на вокзале собрали все гражданские оркестры и несколько военных...

— Вы — известный в мире дирижер. А есть ли в дирижерской среде личность, на которую вам хотелось бы быть похожим?

— Безусловно. И не одна. Самая первая и главная — мой учитель Исидор Аркадьевич Зак, который в свое время возглавлял Новосибирскую оперу. Именно Исидор Зак втолковал мне, что хорошему нет границ. Есть границы плохому. И человек, который знает, что нельзя делать плохое, и стремится этим руководствоваться, — уже талантлив.

В моей книге есть глава, которая называется «Дебют». Там я вспоминаю эпизод, произошедший во время исполнения «Вальса» Хачатуряна в Алма-Ате, где я был художественным руководителем и дирижером оркестра. Одному из скрипачей (кстати, довольно опытному музыканту) захотелось стать за дирижерский пульт. Я не смог его убедить, что этого не следует делать. Он в полном смысле слова достал меня (извините за сленг): «Сделаю это лучше всех ваших ассистентов!» И я пообещал: «Хорошо, в ближайшее воскресенье, на сцене Дома правительства». Там должен был под открытым небом состояться концерт. Знаете, недаром говорят, что дирижером нужно родиться. Поскольку дирижер ощущает предудар оркестра. Если же не ощущает, то обречен. А мой новоиспеченный «коллега», при бабочке и в лаковых туфлях, дирижировал в музыку. И постепенно оркестр начал останавливаться. Концертмейстер не выдержал, поднял смычок и сам довел вальс до конца. Когда же музыку доиграли, выяснилось, что «ловкий маэстро»... сделал под собою лужу. Поэтому я и говорю, что дирижером нужно родиться.

— Сколько лет вы в профессии?

— Долго! Только в Большом театре работаю 40 лет. И меня никто не гонит. Я там очень нужен. Похоже, не только как дирижер. Часто им говорю: «Вам должно быть очень стыдно, что я, потомок Чингисхана, учу вас русскому языку».

— То есть?

— Портили и портят русский язык не только Ельцин и Горбачев. Все язык портят. Грамотный язык — привилегия интеллигентного человека. А так, как теперь говорят, — это позор.

— До Москвы где работали?

— В Алма-Ате, возглавлял Оперный театр и симфонический оркестр. Я всегда работал в нескольких местах. Кстати, поговаривают, Герберт фон Караян занимал шесть должностей.

— А вы?

— Четыре. Основное место работы — Большой театр, а также симфонический оркестр в Казани (Татарстан). Еще — я главный дирижер Саратовского оркестра. И преподаю в Казанской консерватории. Но дело не в количестве должностей. Нужно уметь так распределить свое время и нагрузку, чтобы повсюду успевать. Вот теперь и соображайте, как я уважаю Львов и львовскую публику, что смог все-таки найти щелочку в своем плотном рабочем графике и приехать к вам.

— Не подсчитывали, со сколькими коллективами работали?

— Ой, не сосчитать! Мир я объехал раз шесть. Постоянно работал в Аргентине, четыре раза бывал в Австралии, очень много раз — в Европе. Только в прошлом году имел пять поездок в разные страны — Испанию, Италию, Германию, Голландию, Великобританию.

— Дирижерское дело — нелегкий хлеб. А если принять во внимание ваш почтенный возраст... Не устаете?

— Во-первых, я уже привык работать в таком темпоритме. Во-вторых, самое страшное в моей профессии — невостребованность. Хотя, положа руку на сердце, жаловаться — грех! Приглашали, приглашают и, надеюсь, будут приглашать. Хватило бы здоровья. Другое дело, что иногда приходится работать с посредственными коллективами. Но это уже вопрос профессионализма. Кстати, меня часто называют государственным тренером.

— Что это означает?

— Только одно: моя квалификация позволяет и посредственных музыкантов поднять до уровня высокопрофессиональных.

— Какая музыка вам лично больше всего нравится?

— Есть музыка хорошая. Есть плохая. Есть технологическая, которая меня не очень прельщает. Такую музыку не хочется играть. Прежде всего потому, что не хватает времени. Шуман написал десять замечательных постулатов. (Здесь, по-видимому, следует напомнить, что перевел их Чайковский. Эти постулаты можно полистать в любой консерваторской библиотеке. Пожалуйста, напишите об этом... Поскольку о них, к сожалению, мало кто знает.) Так вот, один из постулатов — «Не распространять плохих произведений». То есть нужно стремиться играть хорошую музыку. А самое главное — ее нужно хорошо играть. И это мое жизненное кредо. Я всегда стараюсь соответствовать ему. А вообще, люблю музыку романтическую. Такую, в которой есть чувство, большая эмоциональная база, способствующая усовершенствованию. Это произведения Рахманинова, Брамса, Бетховена.

— Что-то есть в вашей жизни вне профессии? Или только музыка?

— Не только. Например, я плакал, когда Елена Исимбаева установила рекорд, прыгнув с шестом более чем на пять метров... Разве это не гениально? Меня до слез умиляют удачные выступления актеров, а особенно вокалистов. Это же такая сложная профессия, вы даже не представляете!

Сейчас мое самое любимое занятие — строить под Москвой дачу. Посмотрите на эти руки. Я ими построил трехэтажный дом. Кстати, у меня очень хороший дом. Десять комнат. И (не удивляйтесь) 58 окон! Все свое свободное время провожу дома. Там работаю. Там пристроил спортивный зал. Играю с внуком в настольный теннис.

— Что считаете самым большим достижением?

— Я мастер спорта по альпинизму. Преодолел четыре семитысячника. Видите, сижу перед вами и до сих пор не развалился. Это результат занятий спортом. Вы знаете, сколько мне лет?

— Знаю.

— А почему не падаете в обморок?.. (смеется)

КСТАТИ...

Фуат Мансуров по музыкальному образованию — виолончелист. Остальные инструменты, говорит, «изучил между прочим, от нечего делать». Ежедневно старается прочитать хотя бы одну страничку на каждом из языков, которые знает, чтобы «освежить память»... Чтобы потом, находясь на любом континенте, свободно, не тратя времени на переводчиков, общаться с музыкантами. Хорошо знает литературу. И классическую, и современную. Разбирается в живописи. Преподает. Имеет аспирантов. Чтобы поддерживать физическую форму, до сих пор, несмотря на возраст (г-ну Мансурову через месяц исполнится 80 лет), бегает на коньках и ходит в горы. С удовольствием играет в шахматы (смеется: «Время от времени подтверждаю свой первый разряд»).

Уникальность маэстро и в том, что дирижирует он практически без партитуры — наизусть. А еще его называют красивым дирижером. Поскольку красиво дирижирует. И на это, говорят, смотреть так же интересно, как на балетный спектакль.

Когда-то параллельно с консерваторией Фуат с блеском окончил физико-математический факультет. А еще — художественное училище. И какое-то время колебался, какую специальность выбрать. Даже преподавал математику в Казанском университете. Хотя к тому времени уже окончил Московскую консерваторию и работал дирижером. Окончательно выбрать музыку помогла встреча в начале 60-х с профессором Парижской консерватории Игорем Маркевичем. «Когда мы встретились с господином Маркевичем, — вспоминает Фуат Кашимович, — он сразу ошарашил меня вопросом: «Вы действительно хотите быть дирижером? Тогда выполняйте вашу работу наизусть...»