В Доме художника состоялся творческий вечер московского гостя Леонида Сергеева, известного посвященному кругу любителей авторской песни своими драматическими балладами, шуточными операми, а более широкому кругу любителей телевидения — непосредственным активным соучастием в перфомансах регулярной, некогда нескучной телепрограммы «Веселые ребята». Превратившись сегодня в серьезного мужчину, Леонид Сергеев отмечает 25-летие творческой деятельности серией концертов по градам и весям бывшего Архипелага, ныне именуемого Содружеством не зависимых от человеческого уровня жизни государств. «Время собирать камни» — вспомнила я старика Экклезиаста, приступая в кулуарах (не путать с будуарами!) концертного зала к задушевно-деловому разговору с Леонидом Сергеевым, с охотой подарившим «ЗН» эксклюзивное интервью.
— Отмечая круглые даты, «бойцы (как правило) вспоминают минувшие дни». Расскажите, Леня, о переезде из Казани в Москву. Необходимо ли для успешной творческой работы постоянно жить в центре, а не в провинции?
— Наверное, да. Для того, чтобы жить нормально в творческом плане, надо находиться действительно в центре, потому что в той же самой Казани, городе, который я очень люблю, нельзя быть свободным художником, коим я являюсь шестой год. Хотя Казань — мой город, а Москва — не мой город, Москва вообще не город сейчас, а конгломерат чего-то странного и страшного. Но в Москве всегда находится либо подработка, которая позволяет тебе физически существовать, либо работа, которая тебе действительно нравится и определяет на энное количество времени твой внутренний настрой. Но уезжал я из Казани тяжело, потому что я — человек, в принципе, робкий и домашний, не зря меня назвали Лёней.
— Это было чисто интуитивное или осознанное решение?
— Чисто интуитивное. Все получилось, когда прошло три передачи «Веселые ребята». После третьей передачи меня пригласил к себе Широков, тогдашний главный редактор телевизионной молодежки, и предложил перебраться в Москву и работать на телевидении. Год я раскачивался, думал, взвешивал...
— Это же было перспективное предложение!
— С одной стороны. А с другой стороны, синица в руках — это тоже фактор, что-то определенное. Казань — это родители, друзья, детство, юность, все знакомо, все тебя знают... Были люди, которые мне говорили: «Старик, ты чего? Лучше быть кем-то в Казани, чем никем в Москве». Но в конце концов я решился, отстриг казанскую жизнь. Приехал в Москву и попал на большие бобы, потому что место, которое для меня держали в молодежке, было сокращено. Тогда очень модны были сокращения журналистов.
— В каком году такое безобразие случилось?
— В середине 82-го. И где-то полгода я маялся без дела, жил у друга на квартире, пока создатели «Веселых ребят» не привели меня к Сагалаеву, который был тогда главным редактором радиостанции «Юность». Он меня взял на работу с джентльменскими условиями: если я ему не понравлюсь, он мне месяца за три посоветует искать другое место работы. А если я сам найду более интересную работу, я обязан продержаться на радио хотя бы полгода. Так я проработал 6 лет на «Юности».
— Вы по образованию тележурналист?
— Нет, я тележурналистом никогда не был. Я был радиожурналистом. А еще раньше я был газетным журналистом, начинал с многотиражки, потом работал в казанской «Вечерке».
— Так вы, как некий большевик, закончили Казанский университет?
— Да, историко-филологический факультет, я — историк по образованию.
— Вернулись ли вы к работе на телевидении? Как сегодня себя чувствуют «Веселые ребята»?
— Сейчас отснят большой материал для передачи, которая будет называться «Серьезные мужчины». Были «Веселые ребята», прошло время, ребята посерьезнели, стали солидными мужчинами. Была сделана попытка собрать старую команду, один приехал из Греции, другой — из Финляндии, попытка не то что реанимировать «Веселых ребят», а просто на основе собрания старой гвардии посмотреть на какие-то аспекты новой жизни средствами телевидения. Передача сейчас монтируется. Есть еще один проект Ren-TV, там я участвую уже чисто как актер, что мне очень нравится. Такая передача рекламного типа, но не впрямую, это 15-минутка, две программы мы уже сделали. Мне нравится, что я один на экране в течение 15 минут, в разных образах, там 10—12 персонажей, и даже мультфильм с меня нарисовали: бегает маленький толстый Лёня Сергеев. Это рассказ о необходимости страхования, все делается с юмором, смешно и весело. И там я напеваю такие дурные страховые попевки в конце каждой передачи.
— А теперь давайте приступим к вашему любимому занятию. Как вы считаете, в России авторская песня как жанр еще не умерла?
— Более того, я считаю, что начался новый подъем. В прошлом году мне довелось побывать на нескольких фестивалях и, в частности, Красноярский фестиваль поразил меня обилием молодых и очень интересных авторов.
— А сама форма? Булат Окуджава считает, что стремление поэтов исполнять свои стихи под гитару — жанр вечный, но он должен претерпевать изменения. Не должна ли авторская песня стать в наше время более профессиональной?
— В принципе, она уже стала профессиональным жанром, поскольку появился определившийся слой людей, которые зарабатывают этим на хлеб. Естественно, все зависит от внутренней готовности человека к этому и от состояния внутренней самоработы, потому что действительно петь так, как ты пел пять лет назад, наверное, нельзя.
— Кем вы себя считаете: поэтом, композитором, артистом?
— Поскольку большинство моих песен — игровые песни, они не просто пропеваются, но и проигрываются, то, наверное, артистичность для меня играет главную роль. Я вообще считаю, что сочинение песен — это не есть сочинение стихов и сочинение музыки. Сочинение песен — триединый комплекс. Я не разделяю тезиса Окуджавы, что барды — это поющие поэты.
— А вообще сам термин «бард» вас не раздражает?
— Не имея гербовой, пишем на простой. А как еще можно нас называть? Авторы-исполнители — это слишком безлико, а в слове «бард» есть что-то романтическое, древнее, хотя я не знаю, какими были те барды, может быть, они совершенно другую смысловую нагрузку несли. С бардом сейчас ассоциируется человек в свитере с гитарой, с бородой или небритый, у костра.
— А когда человек выходит на сцену, он ведь должен быть артистичен?
— Не факт. Какой артистизм у Окуджавы? У него — внутреннее обаяние, громаднейший посыл энергии.
— Я не имею в виду профессиональное владение пластикой. Я говорю о природном артистизме.
— Каждый выбирает подсознательно, какая манера исповедания внутреннего мира ему ближе. Кто-то посылает энергию мощно, с напором, на звуке, а кто-то выходит, шепчет несколько слов — и зал уже его.
— Вас за рубеж приглашают с концертами?
— За рубеж России, в Минск, вот в Темиртау поеду. А в Киев пригласили старые друзья — театр «Академия» и фирма «Промис».
— Чем ваш сегодняшний концерт отличается от остальных?
— Сегодня я в связи с 25-летием концертной деятельности решил вспомнить песни, которые написал в 70—72 годах, такую чисто юношескую, сопливую лирику. Я просто разбил концерт на два отделения до 95 года, по одной песне в год. Что-то я буду петь здесь впервые. Может быть, человек, который настроится на эту волну, проследит вживую, кем стал автор за 25 лет.
— Ваши песни отличаются от эстрадных песен?
— Безусловно, потому что у эстрадной и авторской песни — разные цели и задачи, разный язык отношений между теми, кто пришел в зал, и тем, кто на сцене. Например, на эстрадном концерте не возникает прямой диалог со зрителем посредством записок. Я не помню ни одного концерта, где бы Кобзону прислали на сцену записку, действительно ли он живет с Машей Распутиной, хотя всех сидящих в зале это очень интересует.
— А вам такие записки присылают?
— Людей все интересует: им интересно, как рождается песня, сколько лет моей дочке, есть ли у меня дети в других городах и знаю ли я об этом. Именно на концертах авторской песни у публики неистребимое желание информации. Происходит совершенно непредсказуемый непрогнозируемый диалог человека на сцене и людей в зале.
— Вам интересно общаться с бардами или вы предпочитаете иметь дело с людьми другой, так сказать, ментальности?
— При всей кажущейся коммуникабельности и контактности у меня довольно узкий круг общения, и я, честно говоря, не стремлюсь его расширять. С бардами я с удовольствием встречаюсь на фестивалях и концертах. Мы все, в принципе, относимся довольно ровно друг к другу, хотя каждый, разумеется, для души понимает, что только он — гений, а все остальные — это окружение. Но в бардовской среде никто никого не поливает, потому что нам нечего делить, у каждого есть своя аудитория, и никто не вторгается на чужую территорию.
— Ну что ж, желаю вам хорошей аудитории сегодня и всегда.