ПРЕСТУПЛЕНИЕ В НИЗКОМ ЖАНРЕ

«Не кажется ли вам, что публика гордится слезами, которые она проливает в кино, и стесняется смеха, который у нее иногда вырывается?»

Рене КЛЕР

Кино, в конце концов, и начиналось как «низкое» искусство. Как своеобразный фокус. Почти цирковой номер. Пишущая, надо полагать - элитарная, публика в конце прошлого - начале нынешнего века брезгливо пророчила ему «кафе-шантанную судьбу». Наверное, подразумевая, что в этих самых кафе-шантанах совершалось что-то не весьма пристойное. По крайней мере, преступление против изысканного вкуса - это уж точно.

Сегодня всем очевидно, что отечественный кинопрокат окончательно (и бесповоротно?) покорен американской «фабрикой грез». (Покорение, надо признать, проходило в классическом стиле Sturm und Drang!). Вот и с украинскими фильмами случилось то же самое, что после Второй мировой войны постепенно произошло с немецкими, шведскими, норвежскими, итальянскими. Все они автоматически перешли в категорию, «элитарного кино». Ибо стали объектом внимания весьма ограниченного круга зрителей: самих кинематографистов, творческой интеллигенции, фестивальной публики. Прошу прощения, круг их узок, и весьма интересно - насколько же они далеки от народа?..

В центре Киева, как оно, наверное, и должно быть, - на площади имени (ныне немногочисленного) Ленинского комсомола - под днепровским холмом находится самая большая в Украине киноафиша. Еще с лета на ней начертано большими буквами: «ВПЕРЕД, ЗА СКАРБАМИ ГЕТЬМАНА!» - фильм Вадима Кастелли. Украинского производства, с некоторой финансовой поддержкой американской стороны (украинского же происхождения). Комедия положений, сатирическая, с элементами пародии. Смешная. Местами - очень смешная. Особенно, если иметь ввиду, что большинство ее потенциальных зрителей, наверное, не испорчены «изысканным вкусом». Другое дело, что потенциальный зритель - вплоть до первой демонстрации фильма по одному из каналов национального телевидения - преимущественно и останется потенциальным. Магнетическое поле самой большой в стране афиши никоим образом не влияет на репертуар и столичных, и периферийных кинотеатров.

А фильм, надо признать, получился какой-то неудобный. Слишком простой. Не поговоришь о витиеватостях киноязыка, туманностях смысла. Вот профессиональные критики и воздерживаются о нем писать. (Потому ли только?) Зато не устают в приватных беседах упрекать режиссера, что он - по всем приметам - современный интеллектуал, безупречно владеющий несколькими европейскими языками, не экранизирует прозу Кафки, не исследует трагедию разорванного сознания, а настойчиво снимает комедии. (Кроме всего прочего - Сизифов труд, вроде: «места заняты, пройдите!»). Мол, ну непристойно, ей-Богу...

Цепь нехитрых приключений главного героя - пасечника из-под Полтавы Ивана Полуботка - двигает известная каждому украинцу легендарная история о несметных сокровищах одного из опальных гетманов, которые «наконец-то нашлись в лондонском банке». Это что-то вроде очередного - модернизированного рассказа пасечника Рудого Панько, с чертовщиной и лукавинкой. Это карнавальная (Бахтинская) стихия с переодеваниями, анекдотами, травестиями и соленоватым юмором. Это издевка над «хорошим тоном», который пытается править там, где уже давно нехорошо. Это великолепные сатирические портреты не весьма великолепных политических деятелей, которые. действительно готовы дирижировать оркестром, но не любви.

И, наверное, самое главное - это попытка посмеяться над нами как над собой. С одной стороны - пойти до конца, высмеять все тому поддающееся, а с другой - не бить наотмашь, оставить надежду. (Режиссер снова, как и в своей дебютной короткометражной «Посылке для Маргарет Тетчер», находит виртуозный, неповторимый, совсем неожиданный хеппи-энд).

На мой взгляд, именно такого смеха Вадиму Кастелли поневоле теперь единственно возможная - элитарная - публика не может простить. Даже не осознавая настоящей причины своего гнева. В очередной и тщетной попытке .быть, избранной - без выполнения обязательств, автоматически налагающихся на нее в таком случае.

Думаю, Рене Клер писал («О комедии», 1947 г.), имея ввиду ту же публику - пусть французскую, - которая ровно настолько «далека от народа», насколько и есть народ.

А дальше продолжение цитаты, которой мы и закончим: «Напрашивается сравнение с народами, забывающими миролюбивых королей, при которых они счастливо жили, и благоговейно воздвигающими статуи завоевателям, которые заставляли их проливать кровь. Публика, упивающаяся собственными страданиями, не благодарна тем, кто заставляет ее смеяться, и благоговеет перед теми, кто заставляет ее плакать».