Право сравнивать

Во время горячей линии в газете «Комсомольская правда» и на пресс-конференции в Харькове министр образования и науки Дмитрий Табачник сказал, что считает целесообразным переименовать школьный курс зарубежной литературы в «мировую» и на три четвертых заполнить его произведениями русских писателей. Даже если эти намерения останутся нереализованными, следует осознавать, что они отражают взгляды части украинского общества. Мы должны задуматься, что скрывается за такой позицией и каковы возможные ее последствия.

Пушкин — не наше все

Замена «зарубежной» литературы на «мировую» — не простая формальность. Все, что зарубежное, — мировое. Но не все, что мировое, — зарубежное. Приятно чувствовать себя принадлежащим к нации, подарившей миру Толстого, Достоевского, Чехова... Нужно иметь достоинство и определенное смирение, чтобы принять факт: выдающаяся русская литература принадлежит, бесспорно, великому народу. Но другому. Неприятие этого факта продолжит размывать границы между двумя родственными — вплоть до болезненной взаимозависимости — нациями.

Поскольку украинская литература останется отдельным от «мировой» курсом, такая замена — по логике — исключит ее из мирового сообщества, что может формировать комплекс неполноценности у наших маленьких соотечественников. «Эвфемистический» выход из психологически дискомфортной для кого-то ситуации разъединения двух культур был бы понятным в первые годы независимости. Но не сегодня, когда уже более десяти лет действуют вполне удовлетворительные школьные программы зарубежной литературы и выросло целое поколение родившихся после 1991?года, для которых Россия является таким же соседом, как Венгрия, Беларусь и др.

Эстетический изоляционизм

Через художественное произведение ученик учится получать удовольствие не только от компьютерных игр и жареных орешков. Он овладевает языком искусства: языком фольклора и классицизма, романтизма и модерна. Каким языкам учат русские писатели?

В успешно действующие школьные программы включены модерный Серебряный век, направление «чистого искусства» (Тютчев, Фет), лучшие образцы русской лирики эпохи романтизма, психологический реализм (Достоевский, Чехов, Толстой). Как еще украинская школа может отдать должное великой русской литературе? Можно, конечно, изучать лишь лермонтовский перепев «На севере диком», «забыв» об оригинале — «Одинокий кедр на скале» Гейне. Можно узнавать о Байроне из поэмы «Евгений Онегин», считая русский романтизм уникальным явлением. Количество школьных часов ограничено. И если уж выбирать... три четверти программы будет означать: выбросить французских символистов, вернув Некрасова; Гамсуна заменить Андреем Белым; Камю и Кафку — Максимом Горьким; а театр французского модернизма — Вампиловым.

Почему в представлении многих украинцев современные формы сводятся к хаотическому накоплению абстрактных фигур и какофонических звуков? Для рождения гармонии из этого хаоса требуется вкус к модерному и постмодерному искусству. Из-за политических обстоятельств основные художественные течения ХХв. не имели условий для полноценного развития в СССР, в частности в России. Возврат в школьную программу хорошо знакомых, будто родственники, но второстепенных произведений русских авторов за счет других литератур не будет способствовать полноценному вхождению украинцев в мир современной европейской эстетики.

Мужчина и женщина: кому действовать?

Другая задача курса литературы — приобщить детей к системе ценностей, которую выбирает для себя общество. Сравните ценности, заложенные в русской литературе, с произведениями западных писателей (для сравнения брались известнейшие произведения и доминирующие мотивы — то есть те, влияние которых самое заметное).

Женщины в российской литературе решительные. Начиная со знаменитого «Я к вам пишу. Чего же боле?» Трудно понять: то ли безынициативные мужчины («Обломов» Гончарова, «Ася» Тургенева и др.) провоцируют такое поведение, то ли барышни слишком настойчивые. Можно ориентировать детей на сценарий, где женщина исполняет первую партию, а мужчина или идет за ней, или убегает. А можно знакомить с моделью поведения, где Ромео проявляет инициативу, а Джульетта ждет его первого шага, чтобы дать мужскому началу возможность утвердиться.

Российская поэзия преисполнена «мантр», программирующих начитанных девочек на несчастливую любовь: «Не суждено, чтобы сильный с сильным () Соединились бы в мире сем...» (М.Цветаева); «Я гибель накликала милым...» (А.Ахматова); «Одиночество, царственна поступь твоя...» (Н.Берберова).

Искренность, духовность, внутренняя сила — это настоящие сокровища. Только достойны ли те, кого одаривают этими сокровищами Татьяна Ларина, Сонечка Мармеладова, Ася, такого дара? На фоне русских женщин героини Дж. Остин, сестер Бронте кажутся примитивными мещанками, которым просто посчастливилось дождаться хеппи-энда и устроить свою жизнь. Возможно, их секрет в умении делать правильный выбор и вовремя сказать себе «нет»? Наташа Ростова теряет голову из-за сальной улыбки ловеласа Курагина. А героиня культового романа А.Радклифф «Тайна Удольфского замка» отказывается связывать свою судьбу с любимым, едва услышав об аморальном способе его жизни.

Конечно, и в западной литературе есть пылкие женщины. Мадам Бовари, например. Когда мы просили десятиклассников высказать свое отношение к Карениной и Бовари, первую дети оправдали. Бовари осудили. Но ведь Каренина бросила маленького сына на мужа, которого сама считала недобрым и черствым. Родила внебрачного ребенка, что в то время обрекало крошку на униженное положение. От легкомысленности мадам Бовари по крайней мере не страдают дети. Почему же школьники проявили такую необъективность? Потому что Толстой изобразил свою героиню в той системе координат, где личные чувства превыше всего. Флобер — в той, где пренебрежение к семье считается губительным. Оставим в программе только Каренину с Ростовой, вырезав Бовари, и ученики не получат представления о том, что бросать в костер собственной страсти интересы близких людей не так уж и хорошо. И недаром около 80% англичан против лишь 30% русских осудили адюльтер (опрашивание 1980-х гг.)...

Относительно мужчин, то в русских классических романах есть лишь один активно действующий положительный герой, кстати, немец — Штольц («Обломов» Гончарова). Был еще Базаров, но тот обречен Тургеневым на смерть от собственного энтузиазма. Другие «активисты» или политически заангажированы (герои Гайдара, Каверина и тому подобные), или неоднозначно оцениваются (Чичиков, Лопахин и др.). Эту общественную проблему русские критики именовали кто «обломовщиной», кто «феноменом лишнего человека»: «...пока о деле нет речи, а надобно только занять праздное время, герой очень боек <…> вздумай кто-нибудь... сказать: «начинайте же действовать», — ...одна половина храбрейших героев падает в обморок, другие начинают грубо упрекать за то, что вы поставили их в неловкое положение» (Н.Чернышевский «Русский человек на rendez-vous»). Корни болезни — в автократических тенденциях государственного строя.

Свободное общество требует свободных людей, способных принимать решения и действовать. Робинзон Крузо, дети капитана Гранта и даже Том Сойер — замечательная компания не только для того, чтобы развлечься и получить толчок к изучению географии. Каким бы интересным ни было детство Горького или Толстого, в отличие от упомянутых героев они не предлагают нам примера самостоятельности и оптимизма.

Все немного тоньше

Салтыков-Щедрин, Чехов, Островский, Некрасов талантливо критиковали взяточничество и рабовладельческий строй, который отразился даже на уровне ментальности. Общественные проблемы они изображают контрастными цветами. С одной стороны — пропасть, а с другой — небесная высота, так характеризовал специфику русского мировоззрения, запечатленного в литературе, Г.Гессе. В нашей современной жизни, по крайней мере снаружи сориентированной на демократический строй, все немного тоньше. Диктат маскируется популистскими манипуляциями. Кражи — изысканными схемами. Эту тонкость можно обнаружить в американских романах Т.Драйзера, Д.Лондона, Р.Уоррена. Что лишний раз подтверждает впечатляющую похожесть текущего состояния дел в Украине с Великой депрессией в США.

Украинским школьникам нужно научиться адекватно оценивать свою историю. Возможно, «Мазепа» Байрона — лучший способ углубиться в образ выдающегося деятеля-патриота, чем «Полтава» Пушкина? На фоне романов В.Скотта более яркими красками заиграет проза П.Кулиша. Чтобы преодолеть пубертатный кризис национальной идентичности, важно создавать условия для сравнения украинской литературы с польской, чешской — теми, что также формировались в условиях безгосударственности. Так, русский взгляд на фигуру Наполеона в исполнении Л.Толстого уравновесит «Пан Тадеуш» А.Мицкевича, знакомящий с польскими освободительными ожиданиями касательно наполеоновских войн.

Отношение к собственности, транслированное лучшими образцами русской литературы, отразилось в образах «Скупого рыцаря» (Пушкин), старой ростовщицы («Преступление и наказание» Достоевского ), многочисленных мироедов Островского. Конечно, и в западной литературе высмеивают жадность. Однако их скряги имеют светлые пятна в душе. Диккенсовский Скрудж буквально перерождается. Бальзаковский Гобсек оказывается благородным человеком. Стремление обогащения заслуживает критики, лишь когда оно приобретает гипертрофированные формы. Украине трудно будет приноравливаться к рыночной экономике, если в ее системе ценностей собственность и в дальнейшем будет занимать место чего-то желаемого, но достойного осуждения. Взвешенное отношение к собственности могут предложить «Будденброки» Т.Манна, золотоискатели Дж.Лондона и др.

Правовое государство, к которому мы стремимся, невозможно без четкой закономерности: преступление — наказание. Изображенной, например, в романе Т.Драйзера «Американская трагедия». У Достоевского Раскольников раскаялся и отбывает свое наказание. Однако его мысли такие возвышенные, намерения такие благородные, что пробуждаются сомнения. Можно ли быть хорошим человеком и убить? Милосердие действительно выше справедливости и, конечно, следует с пониманием относиться к обстоятельствам, которые побудили человека к преступлению, верить в его способность исправиться. Иначе мы получим «заводных апельсинов» (Берджес) и будем напоминать медперсонал дурдома («Полет над гнездом кукушки» Кена Кизи). Но без четкого понимания, что преступление — это плохо, нам никогда не достичь надлежащего уровня общественной безопасности.

Украине пора строить систему ценностей, по которой нам будет житься комфортно. Возможно, в этом есть что-то от стереотипа, но похоже на то, что в самых заметных произведениях русской литературы писатели основное значение придавали чувствам, иррациональным порывам личности. Это — мощная сила. Однако ее следует чем-то уравновесить. Три четверти русской литературы в программе сделают школьный курс чрезвычайно пристрастным. В западноевропейской литературе в общем легче найти героя, способного здраво мыслить и действовать. Думаем, украинские школьники имеют право сравнивать и сознательно выбирать приемлемую для себя систему жизненных ориентиров.