Поступки и уступки. Богдан Ступка: «Театр не занимается решением социальных проблем — их решает правительство»

Тихо, идет репетиция. В Национальном театре имени Ивана Франко выпускают спектакль про Ивана Франко «Посеред раю, на майдані». Политические аллюзии вряд ли уместны. Так как жанровое определение — «опыты по психоанализу». И производит их (пока что только над актерами, зрителей ждут в конце сентября) львовский режиссер, лауреат Шевченковской премии Владимир Кучинский. В театре уверяют, что это не «датская постановка», а просто поклон патрону, чье имя на фронтоне. Хотя цепь весомых информповодов выстраивается сама собой. Причем в пользу театра — 150 лет Франко, 65 лет — Богдану Ступке… Причем в один день — завтра, 27 августа. Ступка также занят в этом спектакле (ролевая функция не афишируется). Как занят он одновременно и многими другими делами (как Юлий Цезарь в свое время) — художественно руководит (театром), дублирует заокеанский мультфильм (правительственное постановление пошло на пользу народным артистам), заканчивает озвучивание у Киры Муратовой в фильме «Еще две истории» (новая версия — «Две в одном»), готовится оседлать вороного накануне съемок «Бульбы»… И много чего еще. Но этот разговор с Богданом Сильвестровичем о другом. И в этом разговоре, как мне показалось, сам Ступка несколько другой. Может, и вам так покажется.

— Богдан Сильвестрович, новый спектакль о Франко — это все же «галочка» к юбилею или оригинальная драматургическая версия судьбы писателя, мимо которой вы просто не могли пройти?

— Тема Франко — бесконечная. Говорю без пафоса. Поскольку знаю, о чем говорю. Пьесу написал модный драматург Клим. Он известен не только в Киеве, но и в Москве, Петербурге. О творческом результате, конечно, говорить рано. Во всяком случае, премьеру планируем сыграть на гастролях во Львове в середине сентября. Эти гастроли будут приурочены к 750-летию города и 150-летию со дня рождения Франко. Пока могу сказать, что оформление замечательное. Кучинский — режиссер особый. Возможно, непривычный для наших актеров. Он склонен, если можно так сказать, к «медитативной режиссуре». А о Франко ведь действительно не много известно. Ну что знают? «Украдене щастя»? «Борислав сміється»? Последнее произведение трактовали так, как было выгодно идеологам. А мы же не читали многих других его произведений. И даже не осознаем порою, что он творил в сложную переломную эпоху рубежа веков — времена Чехова, Толстого, Золя; и умер он всего в 60, написав более сотни томов. И издали из них лишь малую часть, потому что не хотели «перебивать» рекорд собрания сочинений Ленина. А разве не резонируют с сегодняшним днем хотя бы вот эти строчки Франко: «Перед украинской интеллигенцией откроются теперь… огромная действенная задача — воссоздать украинскую нацию, целостный культурный организм, способный к самостоятельной культурной и политической жизни».

— Тогда о культуре и политике. Как вы лично относитесь к попыткам некоторых киевских театров «актуализировать» спектакли? Как бы быть в ногу со временем. Хотя сейчас трудно сообразить, кто там шагает правой, кто левой, потому что все смешалось в доме…

— Я приверженец классического прочтения. Я ученик Данченко. Но если есть ассоциации с современностью, что ж — хорошо. Значит, задевает, значит, текст — живая материя. Каждый театр ищет свое лицо — и пусть… Но, повторюсь, я приверженец школы Сергея Владимировича Данченко, а он как-то заметил: «Ну что в этом тексте наворачивать, намекать, если и так все понятно?» И действительно, зачем Роберту Стуруа «актуализировать» Софокла, если в «Эдипе» сказано все обо всем и навсегда — «О владо, о гроші, скільки ж ви породжуєте заздрощів!» Актуально? И не надо вешать никакую современную атрибутику, потому что театр — великая и вневременная субстанция. Стуруа, кстати, готов у нас что-то поставить в ближайшем будущем. Говорил об одной из шекспировских комедий. Пока вот не знаю, как пойдет работа с Маслобойщиковым. Над «Маратом-Садом»…

— Думаете, идеей пьесы «революция как дурдом» сегодня кого-то удивишь?

— Я об этом вообще не думаю. Размышляю только о художественном результате. Потому что для творческого человека любой «парламент» — только театр.

— За «чем» вообще зритель сегодня чаще всего приходит в театр? За развлечением? За поиском некоего утилитарного духовного комфорта вне телевизионных «обоев»? За чем еще?

— Я недавно был по своим делам в Лубнах. И там мне встретились студенты мединститута. Меня даже удивило то, что они поведали… Оказывается, приезжают за 200 км. в Киев специально на наши спектакли. В частности, они несколько раз смотрели «Истерию». И готовы говорить об этом часами — спорить, обсуждать. Роль Фрейда, которую я играю в этой постановке Гладия, сложная, да и играть тяжело. Но они многое чувствуют, понимают. Уверен, что они приходят за духовной пищей, а не в театр-супермаркет. Театр ведь не решает социальные проблемы — проблемы решает правительство. И уже давно бессмысленно в театре держать кукиш в кармане, коль в СМИ эти кукиши давно демонстрируют на всеобщее обозрение. Посему театр должен давать не только отдохновение, но и познание, откровение.

— Какими основными качествами, на ваш взгляд, должен обладать артист, чтобы не слыть, а быть достойным худруком? Оглядываетесь ли в этом плане на «худручный» опыт известных актеров — Лаврова, Табакова или Дорониной, которым, как и вам, пришлось возглавить «террариум коллег-единомышленников», балансируя между поступками (художественными) и уступками (непосредственно труппе, поскольку рядом коллеги, братья, сестры)?

— Худрук — не профессия. Это должность. На этом посту, во-первых, нужно быть ответственным. Во-вторых, обладать художественным вкусом (хорошо бы тонким, изысканным). В-третьих, необходимо любить людей, что немаловажно, а, может быть, важно в первую очередь. Вот такие три «сверхзадачи». Конечно, иногда наблюдаю со стороны за опытом знаменитых коллег-актеров из России. Но больше говорил на эти темы с Галиной Волчек и Михаилом Ульяновым. В начале 70-х я снимался в его фильме «Самый последний день». Это был его кинорежиссерский опыт (больше он к этому не возвращался). И тогда я его спросил: «Михаил Александрович, а как в вашем театре решаются те или иные проблемы?» Он ответил: «Театр — это такая субстанция, где никогда не решаются проблемы, никогда!»

— Тем не менее не возникало ли подспудного желания взять на вооружение, как «метод», авторитарный стиль худруководства? Многие же «методисты» в этом поднаторели?

— Гайки закрутить?

— Допустим.

— Но зачем? Они же взрослые люди. С высшим образованием. И всегда хочется верить, что для них главное — творчество.

— Хочется верить.

— Вот пусть и доказывают. Но не в буфетах. Не в гримерках. Не в кабинете худрука или директора. А на сцене. Потому что разговоры, как правило, ни к чему хорошему ни приводят. Помните, сколько в свое время было разговоров, даже скандалов, вокруг раздела Художественного театра в 1987 году? И кто после этого выиграл? Никто.

— Почему никто? Олег Павлович Табаков выиграл. Он сейчас процветает.

— Но это впоследствии. А в свое время ни Олег Николаевич Ефремов, ни Татьяна Васильевна Доронина из той истории победителями-то, по сути, не вышли. Потому что тот, настоящий МХАТ, идеалы которого декларировал каждый, вернуть или реанимировать так и не удалось.

— Ну тогда во МХАТе времен раскола многих мучила существенная проблема — раздутая труппа: артисты задыхались от безработицы и не играли пятилетками. Сколько, по-вашему, артистов нужно, скажем, Театру имени Ивана Франко, чтобы состоялся мобильный, загруженный, слаженный творческий коллектив?

— Думаю, человек 70. Это было бы нормально. С учетом двух активно действующих сценических площадок. К огромному моему сожалению, люди-то уходят… Только за последнее время мы потеряли замечательных артистов… В труппе осталось человек 86.

— А было?

— Было 96. Но в этом году я набрал актерский курс. Надеюсь, там окажутся достойные, которые себя проявят и, может, впоследствии вольются в труппу.

— А «среднее звено» театра, то есть среднее поколение — этот «участок» разве не время укреплять? Разве не нужен и здесь приток свежей крови? Очевидно, что некоторые ваши известные артисты сегодня чаще работают на стороне.

— Среднее звено хорошее. Из женщин — Лазова, Дорошенко, Сумская, Руснак, Кадырова, Смородина, Батько, Ярошенко, Корпан. Мужской состав — Богданович, Хостикоев, Бенюк, Остап Ступка, Баша, Гнатюк, Мазур, Заднепровский, Шах, Коляда, Панчук, Шаварский, Стальчук, Нечипоренко, Арсен Тимошенко. Но любопытно, что и молодежь трудолюбие проявляет. Их сегодня стараются занять почти в каждом спектакле. Эти 25-летние — просто одержимые (в хорошем смысле слова). Придешь, посмотришь — репетируют, что-то обсуждают.

— Но ведь уж скоро тридцать лет назад произошло именно «вливание» свежего «вина» во франковские «меха»: когда целый легион заньковчан появился в театре, укрепив его «фундамент». И тогда, если верить историкам, зрители просто скандировали после спектакля заньковчан на вашей нынешней сцене: «Геть франківців! Слава заньківчанам!»

— Вот сейчас молодежь и вливаем.

— Полагаете, они смогут поднять на своих плечиках большую драматургию — Шекспира, Брехта? Не надорвутся?

— Пусть пытаются. И пусть поднимают. Как без опыта? Знаете (тут я уже не только в отношении возрастных параметров замечу), дело ведь часто не в молодости и не в зрелости. Порой у актера преобладает такая удивительная вещь, как гордыня. И это не позволяет ему подняться над собой — и с чистого листа начать роль, судьбу, творческую биографию. Когда-то я работал с Владиславом Стржельчиком. Он приходил на репетиции с несколько пафосным видом Мастера с большой буквы. Но после разговора с режиссером актер мало-помалу начал разбирать текст, углубляться. Уходила гордыня — рождался образ.

— Но это уже зависит от ума… От ума артиста.

— Однажды у Господа Бога спросили: «Великий Боже, а почему у тебя так Вселенная крутится — и солнце вовремя всходит, и вовремя заходит, и луна когда надо появляется?» И Бог отвечает: «А потому, что я все время сомневаюсь». Сомнения и есть движение. Без сомнения прогресса не будет.

— Все-таки, не обрывая тему «живой труппы», замечу, что многие ваши коллеги-худруки — Табаков, Волчек — собирают, даже коллекционируют, известных артистов. Даже звезд. Приглашают или переманивают их из других театров. Вы уж как-то очень последовательны в одном постулате — «лучше наших нет на свете!»

— Во-первых, у нас в стране нет таких уж много больших звезд, чтобы их хотелось переманить. Если они и зажигаются, то в кино. А с украинским кино трудности. Сериалы в расчет не беру. Во-вторых, популярное имя не всегда залог успеха на сцене. Кино — одно. Театр — другое. И потом, разве вы сомневаетесь, что у нас хорошая труппа? Поначалу передо мной стала проблема, как усилить старшее поколение. Хотел приглашать некоторых мастеров из других городов. Но это сложно. Квартиры, переезды. Люди привыкают к насиженным местам, к родным театрам.

— Хорошо. Не получается из других городов. Ну тогда я не знаю, есть, например, Ада Роговцева — уже здесь, в Киеве. Народная артистка без постоянной работы. Она могла бы работать у вас?

— Могла бы. Конечно могла бы. Только это зависит от ее желания и от обстоятельств. Для актера ведь важно не обрастать никакими привычками — «я только так могу», «я знаю все, умею тоже все» — важно меняться. Нужно быть гибким.

— Как, на ваш взгляд, сегодня можно и нужно укреплять (омолаживать) режиссерский корпус? Что здесь важнее — определенная тактика худруков «на местах» или же качественное усиление педагогических и методологических разработок? И зачем вам вообще сегодня свой курс в театральном, при вашей-то занятости?

— Методика, педагогика, тактика — замечательно. Но это теория. А режиссер должен иметь идею. Он должен прийти с этой идеей в театр и убедить в ее яркости и оригинальности сначала худрука, затем актеров, если работа состоится. Актерский курс нужен не мне лично. Надеюсь, это нужно театру вообще. Вот вы говорите «режиссерский корпус»… Приходит ко мне недавно Сашко Билозуб, он у нас недавно интересно поставил музыкальный спектакль «Соло-меа», и говорит: «Есть идея! Постановка, где на одной сцене встретятся мексиканская художница Фрида и украинская художница Катерина Билокур!» Я подпрыгнул от радости! Идея-то замечательная. Только представьте: одна в Мексике, в горниле революции, калека, любовница Троцкого и много кого еще, а другая — здесь у нас— «живе собі і тихенько малює». Одна — порыв, страсть, политические авантюры. Другая — «тихенько малює квітки»… Две судьбы — и на контрасте. Это же интересно, здесь именно оригинальная режиссерская идея. Видно, что у человека работают мозги, он живет этим. Кроме искусства, может, мало чего есть в его жизни такого вот хорошего. И в Центре Курбаса он поставил, по-моему, прекрасный спектакль «Голодний гріх» по Стефанику.

— Что планирует делать в вашем театре еще один экспериментатор — Андрей Приходько — после индийской «Шякунталы»?

— Приходько — человек сложный. Но, несомненно, одаренный. Есть его заявка на «Фауста» Гете.

— А не замахнуться ли нам на Иоганна Вольфганга нашего Гете?

— Я взял на курс одного студента. Ему 29 лет. Да, не ребенок... Сак Юрий Александрович. Окончил экономический факультет Ужгородского университета, учился даже в Лондоне. Но почему-то его потянуло в театр. И когда он прочитал монолог Фауста на вступительных… То я почему-то подумал именно о нем в этой роли. И предложил Приходько оценить такие перспективы. Хотя пока преждевременно говорить и о спектакле, и о распределении.

— Для среднестатистического зрителя-обывателя, скажем так, «Фауст» — как интеллектуальный вызов в афише, а Гете — почти чудо невиданное в городских репертуарных раскладах. Потому что привычней про целомудренных таксистов. Нет ли опасности, что такой «Фауст» — как факир на час, как антикассовая постановка для очень узкого круга, а в вашем зале-то почти тысяча мест?

— Но есть же большая литература. Отец меня брал когда-то еще ребенком за кулисы Львовской оперы, и я впитывал эти названия, эти имена. «Фауст» — Гете, Гуно. «Евгений Онегин» — Пушкин, Чайковский. Думаю, наш зритель хочет и Гете, и Коцюбинского. Зачем его воспринимать только как потребителя, а не соучастника? Вы вспомнили о театральном зале. Зал прекрасный. Только когда меняют стулья — иногда акустика пропадает. Когда Соловцов построил этот театр, в партере рядом с креслами с правой стороны всегда были бинокли. На каждом спектакле! И никто ни одного не украл! Это же что-то говорило о зрителе — об уровне его культуры.

— Но вы ведь, наверняка, спорите с директором на предмет того, что бульварная комедия даст сборы мгновенно (и в этом выгода административной части), а тот же Гете — больной вопрос.

— Тут палка о двух концах. Потому что кассу театру делать необходимо. Но ведь «Наталка-Полтавка» Александра Анурова — ученика Анатолия Васильева — идет на аншлагах. Хотя были сомнения. У нас стоял вопрос, что везти на недавние гастроли в Харьков — «За двумя зайцами», очень понятные народу, или «Шякунталу» — индийский эпос. Я настоял на втором названии. И, думаю, не прогадал. Был битком набитый зал. Потрясающий прием. Вдруг заговорили даже о новом стиле театра. Все и просто, и сложно. Должен быть и «Фауст», и касса. И высокое, и доступное. Но если ты уж ставишь такую задачу — будь добр, выполняй ее.

— Чем занимается у вас уже почти год режиссер Юрий Одинокий, который принят в штат, но после «Карамазовых» ни слуху ни духу о нем?

— Юрий Дмитриевич намерен запуститься с «Женитьбой Фигаро». Что говорить? Прекрасная классическая комедия Бомарше, и история Театра Франко с ней связана, если вспомнить Гната Юру, который в 1920-м поставил эту пьесу (хореографом был А.Бучма). Григорий Гладий, надеюсь, приступит к репетициям «Теней забытых предков» Коцюбинского, о чем давно идет речь. Думаю, появится в театре и литовский режиссер Линас Зайкаускас, который в Киеве в Театре драмы и комедии на Левом берегу интересно решил «Вишневый сад» и «Наш городок». Нам он предложил «Кавказский меловой круг» — великая пьеса, Брехт. Для труппы это важно.

— Предлагал ли вам что-нибудь поставить Андрей Жолдак? Говорят, в Москве после «Федры» с Машей Мироновой его вроде бы не сильно засыпали предложениями и он якобы едва ли не кулаком стучится в ваш театр?

— Где-то прочитал его очередное «откровение». Будто бы «в Украине отсутствует современный театр». Комментировать это не хочется. Ни данный тезис, ни тему вообще. Следующий вопрос…

— Тогда как обстоят дела с давно заявленной премьерой «Человека из Ламанчи» с участием Сумской, Хостикоева и Бенюка? Средств не нашлось на постановку Владимира Петрова? Или что-то другое?

— Шли репетиции. Приезжал из МХАТа Владимир Петров. Менеджеры продолжают активно заниматься вопросами этой постановки. Бюджет очень серьезный.

— Говорят, едва ли не рекордный для Украины.

— И постановка технически сложная. Там предполагается около десяти плазменных телевизоров. И все в движении — на кранах, на экранах. Санчо Панса едет на коне, а голова его — на телеэкране. Эффектно.

— Эффектно, но каков бюджет?

— Раньше насчитали что-то около миллиона гривен.

— А у художника вообще есть совесть — такие разорительные цифры «фантазировать» для не самого богатого в мире театра?

— Дело не в художнике. Это замысел режиссера. И я хочу, чтобы он реализовался в полной мере. Без упрощения и облегчения. Пусть будет так, как он задумал. Правда, мы кое-что пересчитали. Оказалось, что плазменные японские телевизоры (один из основных сценографических компонентов) могут со временем падать в цене: технологии у них стремительные, а предыдущие модели дешевеют. Поэтому сейчас примерный бюджет спектакля — около 500 тыс. гривен. По поводу поддержки проекта мы обращались к спонсорам, на канал «1+1» — к Роднянскому, Морозову. Так что спектакль будет. Пусть позже, но лучше.

— Театру вообще «комфортно» в том плане, что почти два десятка лет у фасада идет загадочное строительство малой сцены? Какие-то вагончики, которые непонятно когда тронутся — и что после них останется... Иные худруки за меньший срок настроили себе сцен, а почему Национальный не в состоянии? Неужели проблематично сесть с директором за стол и наметить пути решения проблемы — поэтапно, по пунктам?

— Я для себя определяю эту тему как «стройку коммунизма». Мне действительно колют этим глаза и молодые артисты, и известные. Строительство тянется 18 лет. За это время, конечно, можно было бы и два театра построить, и даже второй Мариинский дворец. Давно говорил, что кощунственно вливать в этот старый проект новые средства. И наверное, действительно, проще было воспользоваться предложением Ивана Ивановича Куровского и построить на этом месте совершенно новое здание — и быстрее было бы, и эффективнее. Но есть вещи, на которые я не всегда могу влиять.

— Хотите сказать, что в отличие от Табакова, который во МХАТе подчинил себе и романсы, и финансы, вы отвечаете сугубо за первую составляющую?

— Мне еще финансы — тогда загнусь вообще. Что же касается непосредственно строительства малой сцены, то, как написала Леся Украинка, «Без надії таки сподіваюсь».

— «Национальный театр» — к чему эта статусность лично вас обязывает? Не чревата ли она (не только для вашего коллектива, а вообще) некоей тенденцией художественного самоуспокоения, даже «окостенения»?

— Положение Национального театра в украинской культуре всегда несколько обособленное. «Национальное» положение порой бывает неверно трактованным и неточно осмысленным. И национальной сцене нередко противопоставляют сцены экспериментальные, студийные. Подобные акценты не всегда корректны. Поскольку качество и характер экспериментальности на разных сценах абсолютно различны. В основе эстетики студийности, как правило, заложена энергия отрицания канонов классического театра, большого стиля. На отрицании, даже вызове строится их искусство. Театры такого рода не всегда озабочены постижением традиционных стилевых систем, проникновением в них — но это не их цель и не их задачи. Их занимают сломы, деформации, а также экспансия абсолютно новых сценических выражений, разрушение традиционной эстетики. Было бы несправедливо утверждать, что Национальный театр глух к тому, что происходит в тех же студийных и экспериментальных пространствах. Если присмотреться внимательнее, то можно заметить, что и Национальный театр способен воспринимать многое из того, что удачно найдено в других сценических «измерениях». Только восприятие это — не лобовое. И, кстати сказать, именно на национальной сцене многие экспериментальные идеи часто находят свои завершенные выражения. Примером чего могут быть и наши спектакли — «Соло-меа», хореографическая драма, посвященная Соломии Крушельницкой, «Шякунтала», древнеиндийский эпос. Пятый сезон активно работает сцена в фойе и в репертуаре — Стриндберг, Довженко, Франко.

— В продолжение сказанного, может, несколько растянутый вопрос, но с «цитатностью». Марк Захаров однажды сказал, что «режиссер, который может удержать внимание большого зала, появляется единожды на сотню режиссерствующих молодых людей», а Немирович-Данченко в свое время горячо оспаривал пользу интимности зала для артиста, полагая, что «камерность маскирует отсутствие крупных сценических данных» у лицедеев. На вашей камерной сцене в фойе просто оплот экспериментаторов… Это самоцель?

— С чем-то можно согласиться. С кем-то поспорить. Даже с классиками. Актерская и режиссерская индивидуальности, в принципе, могут раскрыться и на «аэродроме», и на «коврике», если есть для этого основания — талант, искра Божья прежде всего. На сцене в фойе работа продолжается. Актер Тарас Жирко пробует свои силы как режиссер — ставит «Агасфера» Габриэлы Запольской. Петр Панчук уже показал в Харькове результат работы на этой площадке — «Дредноуты» Гришковца (в спектакле отлично играют Наталья Ярошенко и Александр Печерица). На гастролях играли в духоте, при невероятном скоплении народа. Мне приятно, что спектакль приняли: тем более что Гришковец его сам играет, а у нас в главной роли — женщина.

— Богдан Сильвестрович, часто ли слышите упреки или шушуканье: мол, Остап Ступка «слишком» занят в репертуаре?

— Разве много? Ну что он играет — «Ревизор»? «Эдип», «Истерия» — у него вторые роли. В Молодом — в «Московиаде», по-моему, хорошо сыграл, хотя критики по-разному пишут. И потом, режиссеры сами выбирают и сами решают, кто им нужен в той или иной художественной концепции. Разве я на них могу давить, влиять, приказывать?

— Помнится, пять лет назад вы мечтали довести до реализации замысел Сергея Данченко — «Пер Гюнт» Генрика Ибсена. Хоть как-то отреагировали на вашу идею Некрошюс или Фоменко?

— У Сергея Владимировича Данченко был помощник, ассистент — тоже Сергей Владимирович — по фамилии Кляпнев. Он предлагал нам эту работу. Тем более что сохранились записи Данченко. Но, если честно, не хочу рисковать. Конечно, очень хочется, чтоб это сделал Некрошюс. Он заинтересовался, но занят. Мне это важно еще и после его потрясающего «Отелло», спектакля, который недавно показали в Киеве. Что говорить — гений, который может с вечностью говорить на одном языке. Был разговор о «Пер Гюнте» и с Петром Наумовичем Фоменко. Но… Там свой театр, там другие проблемы. Идея есть. Было бы кому воплотить.

— Скоро старт съемок «Тараса Бульбы» у Владимира Бортко. У вас главная роль. Не станет ли театр «беспризорным» за продолжительное время ваших командировок (с курсом студентов в придачу)?

— Съемки начинаются в декабре. Безусловно, работа ответственная. Это шестьдесят съемочных дней, которые растянутся во времени. Но съемки-то будут проходить преимущественно в Украине, даже в Киеве. Поэтому никуда надолго от театра не денусь. С другой стороны, находят же время для съемок и руководители других театров — Ульянов, Лавров, Табаков?

— Какие-то сверхзадачи Бортко перед вами уже поставил?

— Мы долго говорили с Владимиром Владимировичем Бортко об этой работе. Он был в Киеве. Жил в гостинице «Украина». Мне, конечно, не дает покоя вопрос, как подать в фильме сложные межнациональные темы: украинцы, русские, евреи, поляки. В этом нужна деликатность. Думаю, понимает это и режиссер. Бортко, кстати, спросил у меня, знаю ли я в Украине хорошего художника, который бы мог принять участие в этом проекте? Не задумываясь назвал ему талантливейшего Сергея Якутовича, с которым работал в «Молитве за гетмана Мазепу» у Юрия Ильенко. И вот звонит мне Бортко из гостиницы: «А знаете, Богдан Сильвестрович, вы ведь у меня уже в номере!» — «Как?» — «А вот так!» Прихожу к нему в гостиницу и вижу на стене рисунок Якутовича — «Ступка в роли Бульбы». Удивительная работа. Шапка, оселедец, рубленое узкое лицо. Мне понравилось.

Постоянно думаю о нем… Даже мучаюсь.

— Не случится ли так, что грядущие поколения школьников будут соотносить киноиллюстрации по истории и литературе сугубо с вашим обликом — Бульба, Мазепа, Хмельницкий, Брюховецкий, Чингиз-хан, Керенский, Остап Вышня, Лысенко, даже Брежнев (в «Зайце над бездной»)?

— Разве я повторяюсь?

— Да нет. Но понимаю так, что с Депардье вам уже точно не придется конкурировать ввиду его «московского демарша», когда он не очень лестно отозвался об украинской принимающей стороне?

— Чем больше проектов — тем лучше. Я за конкуренцию.

— А если еще и Гресь запустится — с Петренко в главной роли?

— Здесь вам надо написать: «См. ответ выше».

— И напоследок: что бы вы выбрали (как худрук в первую очередь) — переполненный зал и суперуспешную кассу на развлекательной постановке скромных художественных достоинств или сорок зрителей в зале на высокохудожественном спектакле «не для всех»?

— Вы еще спрашиваете?

Богдан Ступка родился 27 августа 1941 года в г.Куликив, Нестеровского района Львовской области. В 1961 году окончил актерскую студию при Львовском театре имени Заньковецкой, а позже, в 1984 году заочное отделение театроведческого факультета Киевского государственного института театрального искусства им.И.Карпенко-Карого. Его учителем по студии был курбасовец Борис Тягно. Учителем в течение всей творческой жизни Ступки был также Сергей Данченко, с которым созданы лучшие спектакли во Львове и в Киеве («Каменный властелин», «Король Лир», «Украденное счастье», «Дядя Ваня», «Мерлин» и многие другие). Кинобиография Ступки — это фильмы «Белая птица с черной отметиной», «Красные колокола», «Житие Остапа Вышни», «Огнем и мечом», «Молитва за гетмана Мазепу”… Международный резонанс и многочисленные премии снискали последние по времени киноработы Ступки в фильмах «Свои», «Водитель для Веры», «Старая сказка». Уже пять лет Богдан Ступка — художественный руководитель Национального академического театра имени Ивана Франко. В прошлом году театр стал действительным членом Международного института театра.