ПОЧЕМУ УМЕР СИНИЙ ПОПУГАЙ

Дождь в январе - навевает уныние, но такая погода благоприятствует любви к искусству. Озябшая публика устремляется на открытия выставок в поисках дружеского тепла и пунша.

«Лабиринт» - так называется выставка львовянина Василия Бажая в Центре современного искусства Сороса (12.01-12.02). Лабиринт - это символ герменевтической проблемы, извилистого пути понимания гениального хода мыслей художника-творца, постижения идеального, движения к абсолюту. Так замысловато расшифровывают смысл созидательных усилий Бажая искусствоведы. Но столь утонченно-рефлексивный подход художника к творчеству все же не тормозит его восприятия зрителем (особенно если зритель наслышан о Хайдеггере или Гадамере). Произведения Бажая хороши и тем, что не очень отягощают душу зрителя - постмодернистское любование болью, распадом, насилием преподносится в щадящей, интеллигентной форме.

Обиталище Минотавра представлено вполне зримо в одном из залов, закамуфлированных под мрачную пещеру со свисающими с потолка до пола пластиковыми сталактитами. В ее глубине видео дает возможность проникнуть в святая святых - подглядеть сам креативный процесс. Показ сопровождается психоделической музыкой, как приветом из потустороннего идеального мира. В следующем зале - живопись и инсталляция, напоминающие слоеный пирог из листов стекла и кирпичей. Сие должно было обозначать мирное сосуществование взаимоуничтожающих субстанций. Но увы, не суждено было стеклу и кирпичам долго хорошо ладить - заключительный аккорд состоявшегося вскоре после открытия перфоманса был невыносимо громким. Но об этом - позже. Абстрактные завихрения на неназванных холстах (у Бажая все «без названия» - незачем облегчать зрителю труд понимания), вероятно, посвящены еще одному глобальному закону существования - движению, которое есть жизнь.

В следующем зале на полу пасьянсом лежат холсты, изображения на которых отдаленно напоминают иконы святительского чина. Это уже милая традиция - безобидные плевки в вечность. Момент десакрализации придает пикантный привкус почти каждой экспозиции Центра Сороса. Дальше - больше острых ощущений. Аккуратно разложенный арсенал хирургических инструментов и стеклянный контейнер с кишками из папьемаше способны растрогать не только любителей фильма «Чикагская надежда». Вы сможете увидеть даже фантазии Джека-Потрошителя. В темном зале подсветка направлена на холсты с изображением расчлененных тел. Зрелище, лишенное натурализма, допустим, но все равно безотрадное. Что поделаешь - традиция места. Без «комнаты ужасов», где нагнетаемое шаг за шагом ощущение угрозы достигает кульминации, не обходится ни одна здешняя выставка.

И наконец - о нашумевшем перфомансе. Это небезопасное зрелище действительно было рассчитано не на слабонервных. Из контейнера автор извлек загадочную кишку и «прооперировал» ее, но, видимо, неудачно. Миг, когда раскалывается весь мир и душа отлетает от тела пациента, продемонстрировали максимально наглядно. Священнодействующий хирург поджег «нить жизни», на которой подвешивались над стеклянным «операционным столом» кирпичи. К счастью, зрители отделались только легким испугом.

После столь серьезного, даже немного мрачноватого искусства хочется увидеть что-то радостное, искрящееся, непосредственное. Например, радикальное средство от зимнего цветового голодания - выставку Валентины Евмененко в галерее «Тадзио», живопись и гобелены (8.01-24.01). Неописуемая эклектика, совмещение, казалось бы, несовместимого - роскошные цветы и калина петрикивских росписей, забавные простачки, срисованные с гуцульской керамики, и добрые ручные гиены и слоны, еврейский и буддистский фольклор вперемешку… Плюс тяга к полетам и любовь, охватывающая весь мир, унаследованная от окрыленного Марка Шагала. Мир Валентины Евмененко похож на рай, созданный неискушенным воображением средневекового художника, где смешиваются фантастическая и реальная флора и фауна юга и севера, запада и востока. Художница приближается к обаятельно-простодушному наиву, раскованность творческого мышления Валентины - от народного искусства. Причем фольклоризм Евмененко я бы назвала «универсальным» - ненавязчивый, неслащавый, без национального фанатизма. Это не случайно, ведь она получила образование «прикладника», закончив Львовскую академию декоративно-прикладного искусства. Представленные в «Тадзио» работы - плод первых живописных опытов Валентины. «Вечный полет над землей» (так называется одна из картин), вероятно, и есть способ существования Валентины. Она из числа натур, живущих в мире собственных сказок, ковром стелющихся по холстам. Мне больше всего понравился «Графский сад». Немного заинтригую вас пересказом. В саду некоего феодала разыгрывается нетривиальная любовная драма - жертва дьявольских козней и неумеренной эстетической восторженности Граф Пигмалион преклоняется перед идеальной мраморной Галатеей, а вокруг бурлит счастливая жизнь, в небе суетятся ангелы, на земле - люди и симпатичные демоны.

И немного информации о ненарративной живописи (современный философский жаргон, «абстрактная живопись» - уже не актуально). В январе 1999-го мы увидели двух «пластиков» (это уже локальный диалектизм - приверженцы чисто пластических ценностей): Тиберия Сильваши в галерее «Art-East» (18.01-31.01) и Анатолия Криволапа в «Совиарте» (13.01-24.01). «Пластики» - аристократы живописи. Под аристократизмом я подразумеваю умение минимальными средствами - только одухотворенный, живой, движущийся цвет - вызывать самые сильные как аполлонические и дионисийские, так и прочие не имеющие отношения к этой ницшеанской классификации эмоции.

В экспозиции Анатолия Криволапа есть даже некий концептуальный момент - он рискнул посвятить зрителя в тайны своей цветовой кухни. Объяснить свое личностное цветовосприятие, говоря учено - «Идентификацию цвета». Композиции из подручных средств живописи - банок с красками, старых палитр, покрытых корой драгоценной красочной субстанции - наиболее впечатляющая часть замыслов Криволапа. Как и традиционные холсты, все это излучает энергетику цвета. С чем можно идентифицировать живопись Криволапа? Мне кажется, со стихией пламени, это агрессия раскаленных розовых, кроваво- и виннокрасных, слепяще желтых тонов.

Более прохладен и сложен в своих живописных изысканиях Тиберий Сильваши. У Сильваши - бесконечная мистическая глубина и космичность синих, эфирная легкость утренних голубых, розовых тонов. Его цветовое воображение - дар воздушной стихии. Насколько соответствуют действительности мои скромные попытки цветоанализа - судить читателям, хотя на вкус и цвет…

Идеально созвучные друг другу символисты Оксана Стратийчук и Иван Кириченко вновь не обманули зрительских надежд своей выставкой в Историческом музее (3.01-17.01). Кириченко показывает уже знакомые вещи - все то же роскошное сочетание блеска эмалей и благородной матовости левкаса. Все так же прогружены в грезы отрешенно-томные Европы и сонно играющие в прятки нимфы.

А серия акварельных натюрмортов Оксаны Стратийчук стала для многих сюрпризом. Наверное, Оксана немного устала от слишком рационального офорта, и немудрено - ее офорты доведены до почти недосягаемой степени рафинированности. Почувствовав необходимость высвобождения своей творческой спонтанности, она пустилась в опасные игры с цветом - его насыщенность нередко зашкаливает. Но это вызывает у зрителя иногда очень приятные эмоциональные перегрузки. В Оксаниных красных, синих, зеленых попугаях чувствуется изначальная радость живописания.

Ее натюрморты кажутся мне загадочными и даже немного драматичными, намекающими на «безграничные ночные ландшафты в глубине человеческой души». Это не упрек, а скорее, комплимент - тут-то и кроется интрига. Натюрморты населены удивительными персонажами - ящерицами, змеями, лягушками с лукавыми человеческими лицами, золотыми птицами счастья и мышами, скромными обитателями тьмы клоак, а главное, попугаями всех цветов радуги, живыми и мертвыми. Хоть эти существа и очеловечены, они загадочны, как инопланетяне. И ведут в каком-то ином измерении совершенно непонятную с весьма ограниченной точки зрения «венца природы» жизнь. Как придумываются эти одушевленные натюрморты и что они вообще означают? Скрытый тотемизм или все гораздо проще и нет тут никакого подвоха? Разобраться в этих хитросплетениях невозможно без помощи автора, и я задаю Оксане волнующие меня вопросы.

- Мне долгое время хотелось делать натюрморты, но просто рисовать натюрморты - неинтересно. Все возникает само собой. Я начала один с птичками. Сначала все птички были как птички, но это банально. Покрашу-ка я одну в золотой цвет - и привнесется какое-то значение.

- Потом появляется зловещая крыса…

- Нет, она добренькая. Есть люди, предпочитающие крыс в качестве любимых домашних животных. Это такое же существо, как и все прочие, сотворенные Богом. Есть более осмысленные вещи - «День Ксении», например. Это натюрморт с ящерицей на праздничном пироге. Зеленая такая, гадкая, в нее я уже вкладывала смысл. Точнее, нарисовала и подумала - как бы это назвать. На моих подружек ужасно похоже, ну ладно - посвящаю. И с попугайчиками так же. Хотелось что-то выдумать, и получилось так, что один в человека превратился.

- Но даже если ты специально никакого смысла не вкладываешь, он сам по себе возникает. Попугай - символ глупости…

- Но он в то же время остается птицей, а птица - это душа. Она яркая, она разговаривает. Так что, наверное, попугай - друг человека. Многие говорят: «Все хорошо, но «Мертвый попугай» - это плохо». Но люди, имеющие хоть какое-то отношение к искусству, видят, что это лучшая картина. Она камертон серии. Все попугаи заняты своими делами, а этот помер, ну и ладно… Вещь, конечно, некоммерческая - кому нужна мертвая птичка. Я тем, кому не нравилось, объясняла, что он просто уснул.

И о машиночках еще. (Действующими лицами Оксаниных натюрмортов являются и чудные машины с округлыми ретро-формами. - В.Б.) С ними связана более литературная история. Летом я жила в Германии, в старинном замке. Там однажды устроили вечеринку в стиле 50-х. Притащили из музея «Фольксваген», антикварные машины, музыка, одежда - все было очень забавно. И еще я видела там парад старых автомобилей. И меня заинтересовал старый автомобиль не как роскошь или средство передвижения, а как предмет искусства. Он необыкновенно красив. Он - атрибут праздника.

И напоследок стоит упомянуть две очень хорошие выставки - Зои Лерман в «Акварели» и Анны Ипатьевой в «Персоне» (28.01.-28.02).

У Зои Лерман необыкновенно красивая серебристо-перламутровая разбеленная живопись и своя генеральная идея творчества - полнокровная женственность. И производные от нее семейные ценности - страстная любовь и счастливое материнство. Ее сахарные красавицы с ярко выраженным этническим типом - то кокетливо возлежащие, преподносящие зрителю свои обнаженные прелести, то цирковые наездницы все в оборках и рюшичках - весьма трогательны.

Анна Ипатьева выставила монументальное панно «Гипербореи» - по частям. Один из вариантов легенды о рае. В древнегреческой мифологии гипербореи - счастливый народ любимцев Аполлона, живущий далеко-далеко на севере, за Бореем. Они вечно предаются сладкому ничегониделанию, разве что изредка позволяют себе какое-нибудь артистическое занятие удовольствия ради. Изысканный сюжет и изысканная живопись. Помимо всех прочих реминисценций, чем-то напоминает росписи ярославских храмов XVII века.