Плекаймо мову. Кино подождет

После отставки предыдущего правительства, вместе с которым с должности ушла едва ли не самый скандальный министр культуры — Оксана Билозир, страсти вокруг реформ в сфере культуры немедленно улеглись. Не потому ли, что «улеглись» и сами реформы, а то, что так или иначе пыталась внедрить г-жа Билозир, несмотря на сохранение на должностях остальной «команды», ушло словно вода в песок?

Министр Лиховый добросовестно принял пост, осознавая свою роль «прокладки» между «революционным» и «парламентским» правительством, функция которого — не мешать и обеспечивать максимальный комфорт. Президентские культурные инициативы — несмотря на их многочисленность и глобальность, — к сожалению, не вызывают общественных дискуссий: то ли президент слишком масштабно мыслит, то ли обществу нынче не до институциализации памяти или проблем музеефикации всей страны. Да и реформами их не назовешь: не царское это дело — ремонтом заниматься. Президентскими руками нужно творить, а не крышу чинить...

Но, к счастью, в нашей культуре есть герои. Со все большей активностью роль локомотива реформ в культуре, в частности и в гуманитарной сфере, в общем перенимает на себя профильный вице-премьер В.Кириленко. Благодаря его усилиям политика недавно вновь прикоснулась к культуре, впрочем, так и не превратившись в культурную политику. Речь идет о пресловутом постановлении Кабмина №20 от 16 января 2006 года, вносящем существенные изменения в порядок распространения и демонстрации фильмов.

Резонанс от его появления можно без преувеличения назвать колоссальным: подобного отечественная культура не ощущала, пожалуй, со времени прошлогоднего «дела Резниковича». Впрочем, тогда государственное вмешательство затронуло интересы одного человека, однако так и не вылилось в реформу целой отрасли. На этот раз все с точностью до наоборот. Постановление затрагивает интересы сразу нескольких значимых групп: культурные и потребительские интересы зрителя, профессиональные интересы многих специалистов — актеров, переводчиков, звуковиков и т.д., и бизнес-интересы дистрибьюторов и прокатчиков.

Пересказывать суть дела излишне: в течение последних нескольких недель к постановлению и дискуссиям вокруг него было приковано чрезвычайное внимание СМИ. Справедливости ради нужно заметить — вниманием этим мы должны быть обязаны прежде всего наиболее экономически заинтересованной стороне, дистрибьюторам, мгновенно ударившим в набат. Не поэтому ли подавляющее большинство сообщений основано именно на их аргументации с произвольным цитированием правительственной позиции, порой изложением мнения независимых экспертов и полнейшим игнорированием интересов других групп.

На самом деле активность этой дискуссии и ее огласка не могут не радовать. Во-первых, отечественной культуре в принципе крайне не хватает публичных дискуссий, которые бы очерчивали круг проблем актуальной повестки дня и их общественный вес, давали возможность разноплановым игрокам поупражняться в искусстве публичной речи и цивилизованной дискуссии и, в конце концов, достижении консенсусов. Во-вторых, культурным кругам (не в последнюю очередь по вышеупомянутой причине) всегда не хватало и по-прежнему не хватает умения формировать консолидированную позицию и отстаивать ее в противостоянии с государством (не говоря уж о том, чтобы не вступать в противостояние, а вполне цивилизованно заставить государственную политику строиться на своих интересах). И, в-третьих, на этот раз государство затронуло непосредственные бизнес-интересы в наиболее экономически развитой сфере культуры, которую принято называть «культурной индустрией», что давало надежду на создание прецедента дискуссии за пределами сфер «духовного» и невыразимого — полностью на грешной почве экономических реалий.

К сожалению, прецедент не получился. Получился самый настоящий базар. Торгашество культурными правами и свободами, манипуляции на почве прав мелкого бизнеса и защиты национальных интересов. Угрозы законных репрессий против тех, кто будет попирать закон, и шантаж судом по поводу правомочности постановления как такового. Нет сомнений, что самих фигурантов подобное определение может и возмутить. Впрочем, как еще можно назвать, например, реплику Леся Танюка, председателя профильного комитета ВР: «Если дистрибьюторы и кинопрокатчики не смогут найти общий язык с украинскими реалиями, то они уйдут в небытие, а вместо них в Украине появятся новые дистрибьюторы»? Или угрозу Михаила Соколова, руководителя Ассоциации содействия развитию кинематографа в Украине, подать на Кабмин в суд за «нарушение конституционных прав на развитие русского языка и языков национальных меньшинств». Эти высказывания прозвучали на круглом столе, собранном ассоциацией.

Попытка цивилизованного приведения ситуации в соответствие с действующим законодательством грозит превратиться в банальный предвыборный пасьянс, заложниками которого сегодня volens nolens становятся все. Ведь после того, как в ход пошла самая тяжелая артиллерия — языковой вопрос, который в Украине вызывал, вызывает и будет вызывать самое активное противостояние, споры и расколы, — ни дальнейшая дискуссия, ни нормальное выполнение постановления практически невозможны. Поэтому возникают вполне обоснованные в этой ситуации вопросы: о чем на самом деле думал Кабмин, принимая за два с половиной месяца до выборов постановление, которое не может не вызвать подобное противостояние? И что на самом деле отстаивают дистрибьюторы, когда в самый чувствительный к таким заявлениям период переводят стрелки с экономических и технических аспектов выполнения постановления на нарушение прав на развитие русского языка?

Нельзя не приветствовать инициативы Кабмина наконец-то задействовать и соответствующие статьи Конституции и Закона «О кинематографии» — ведь в суматохе вокруг политически лакомых вопросов без внимания оказался тот факт, что своим постановлением Кабмин не изобрел никакого велосипеда. Он просто сделал попытку поставить ситуацию с головы на ноги.

Напомню, этим в течение последнего года занимается, например, Нацсовет по телевидению и радиовещанию: доступными ему методами — когда пряником, а когда и кнутом — пытается заставить теле- и радиоканалы выполнять закон о квоте в эфире национального продукта и переводе зарубежного продукта на государственный язык. И самым показательным примером (о нем не могут не знать и наши герои) является, бесспорно, телеканал «Украина», который разными способами до последнего доказывал принципиальную невозможность своего перехода на государственный язык: неприятие зрителем, падение рейтингов, финансовые потери, отсутствие квалифицированного перевода, не владеющие языком ведущие и, наконец, нарушение прав русскоязычных жителей Донбасса... Знакомые аргументы, не ли так? И только под угрозой лишения лицензии ТРК «Украина» за 18 дней довел долю украиноязычного продукта в своем эфире до 98%, о чем с гордостью отчитался на очередном заседании вице-президент телеканала. Заметим, ни о падении рейтингов, ни об экономических потерях, ни даже о некачественных переводах или плохом языке с тех пор речь не идет... Подобную ситуацию переживали и переживают все отечественные телеканалы, и это убедительно развенчивает миф о неприятии аудиторией украинского языка.

Кроме того, по утверждению вице-премьера Кириленко, постановление Кабмина основано на результатах круглого стола, к которому были привлечены представители всех заинтересованных сторон, в том числе крупных и мелких дистрибьюторов и прокатчиков. Это прекрасно, это вселяет надежду и выгодно отличает это правительственное решение. Так почему же протокол этого заседания (или заседаний) не был оглашен, почему утверждения вице-премьера так и остались голословными, позволяя другим участникам дискуссии заявлять, что постановление и результаты заседаний — вещи совершенно разные? Впрочем, это не единственный, да и разве первый, вопрос к вице-премьеру. Откуда взялась квота и временные рамки ее внедрения? Кто оценивал реалистичность подобных рамок? На чем, кроме данных переписи населения, основана финальная квота в 70% и почему для телепоказа все тех же фильмов, скажем, такой квоты не существует вообще? И, пожалуй, самое главное, какой механизм для внедрения этого постановления представляет себе Кабмин?

Последний вопрос уже не раз звучал с разных сторон и в разных контекстах, впрочем, единственный ответ, который удалось услышать: у государства нет средств оплачивать дубляж фильмов. С этим трудно не согласиться. Справедливости ради заметим, что эта позиция прозвучала в ответ на позицию ассоциации: мы со всем согласны, но пусть государство само оплачивает свои прихоти. Формулируя проблему таким образом, ассоциация либо была наивной как ребенок (а в это трудно поверить), либо провоцировала Кириленко именно на такой ответ. Впрочем, то, что он на эту провокацию поддался, свидетельствует лишь о том, что государство в лице своих чиновников не понимает и не желает понимать, каким образом сектор культуры и экономики, за наведение порядка в котором оно взялось, должен выходить из сложившейся ситуации. Мы создаем законы и постановления, а вы придумывайте, как их можно выполнить. Именно так благие намерения и мостят дорогу в никуда и создают мотивацию для поиска обходных путей и обмана.

Но не менее ли показательным является способ формулировки вопросов и претензий другой стороной? На чем основаны и какой ценностью обладают заявления типа «никто с нами не будет работать напрямую, ведь рынок держат российские компании», «прокат в Украине русскоязычный — и так исторически сложилось», «зритель перестанет ходить в кино», «у государства есть сеть неиспользуемых кинотеатров, так пусть переоборудует их и показывает украиноязычное кино там», «у нас нет школы дубляжа», «зритель хочет слышать голоса любимых русских актеров»? А сравнение украинского рынка с русским (почему тогда не с китайским)? А обвинение государства в фактической поддержке пиратов (дескать, вместо покупки лицензированного диска с несколькими звуковыми дорожками покупатель приобретет пиратский только с русской)?

Вопросы изменения размеров квоты или сроков внедрения, привлечение инвесторов для создания дубляжного комплекса в Украине, возможностей внедрения льгот или мер по поддержке мелких дистрибьюторов, для которых дополнительные расходы могут означать исчезновение с рынка, и т.п. в дискуссии практически не фигурировали. Они даже не формулировались протестующей стороной, что свидетельствует об их неактуальности и для самих дистрибьюторов. Естественно, ведь вопрос о методах реорганизации бизнеса возникает тогда, когда бизнес по крайней мере осознает необходимость таких изменений или их законодательную подоплеку. Когда речь идет об усовершенствовании, расширении рынков и собственной ответственности перед потребителем (об этом у нас частенько забывают). Также не возник вопрос о том, какие возможности открывает перед отечественным рынком и его фигурантами это постановление. Речь идет о работе напрямую с производителями, а не российскими посредниками (до сих пор у производителя не было нужды работать непосредственно с Украиной, если можно было продаваться российским оптовикам «на всю территорию СНГ») и, соответственно, возможность собственного формирования репертуара, соблюдение сроков мировых премьер и, наконец, рост прибылей.

Впрочем, чтобы в таких конфликтах сослагательное наклонение превратилось в изъявительное, в стране должен существовать консенсус по поводу национальных интересов и должен существовать национальный бизнес. А если этого нет, разменной монетой в игре становится потребитель — то ли культурного продукта, то ли энергетического, мнение которого никто не спрашивает. И этим попытки создания отечественной культурной политики (и со стороны государства, и со стороны представителей сектора), к сожалению, ничем не отличаются от методов простой политики — т.е. политиканства. Особенно перед выборами.