ОЛЬГА ВОЛКОВА: «Я НИКОГДА НЕ БОЯЛАСЬ ПРОВАЛОВ»

Эта миниатюрная женщина с взрывным темпераментом — Ольга Волкова — была участницей «Кинотавра-2000» благодаря небольшой роли в конкурсном фильме Георгия Данелия «Фортуна». Она успевала все — пообщаться, позагорать, поплавать, порадоваться солнцу и морю, а главное — посмотреть все фильмы. Да с таким неподдельным интересом, что не было, пожалуй, в зале Зимнего театра зрителя более доброжелательного. Работоголик и фанат театра и кино, она может без устали говорить о работе, потому что это — смысл ее жизни.

— Ольга, по внешним данным вы — травести. Это амплуа сложное и недолговечное. Вам удалось уйти от него, оставив «травестийную» юность души во «взрослом» репертуаре. Как вы решились на это и как переступили этот порог?

— Я рисковала всю жизнь и влезала в работы, которые были не по плечу, никогда не боялась провалов. У меня был замечательный педагог — Карагодский, который говорил, что самый страшный профессиональный порок — бояться быть смешным. Это такое рабство, отсутствие движения. А нужно все время двигать «профессиональный буек», чтобы плыть дальше. Мне не важно, смотрит кто-то за моим движением или нет, важно — плыть. Я лишена азарта быть замеченной, главное — движение. При этом, очень жесткий самоконтроль и пара людей, мнением которых я дорожу. Это мой, так называемый, черный педсовет.

— Можно не бояться провала, но нельзя не переживать его боль?

— Боль бывает только в одном случае — если ошиблась. Дальше идет измерение собственной глупости, понимание, что «поплыла» не в ту сторону. Такое было в спектакле «Железный класс», в котором работала с Сергеем Юрским и Николаем Волковым. Было трепетное желание соответствовать своим высочайшим партнерам, а о собственном деле забыла. Короче, была похожа на влюбленную мышь. Когда пришло понимание провала, страшно мучилась. Не потому что я плоха, а потому что выпала из замысла. Потом взяла себя за шкирку и все откорректировала.

— Было ли в вашей творческой жизни такое, что режиссер не видел вас в какой-то роли, а вы добивались ее, доказывая возможности своего диапазона?

— Это было всегда. Мне, видимо, по жизни не суждены легкие победы. Но у актеров есть одно право, которым я очень часто пользовалась, — право отказа. Было несколько таких промашек, когда казалось, что можно дать себе послабление. Нет! Теперь отказываюсь беспощадно, чего бы это ни стоило. А доказывать надо все время, ведь это очень азартно — вывернуть наизнанку совершенно тупиковую ситуацию, найти ход, а то и два. Это почти логическая задачка: поиски слов каких-то, костюма, чтобы было социально узнаваемо.

— Слово достаточно нивелировано сегодня как в театральной, так и в кинодраматургии. У вас же прекрасная речь, которой вы так умело пользуетесь. Как вы находите компромисс?

— С радостью пользуюсь всеми мовизмами, которые человечество роняет. Встречаются совершенно потрясающие вещи, правда, языковый «сор» полностью исключаю. Запомнился один эпизод. На гастролях подошел ко мне после спектакля рабочий мужик, преподнес три розы и сказал: «Спасибо вам, мы строители и прекрасно понимаем, кто дуркует, а кто — работает». Это же надо такое слово найти!

— Есть ли в сегодняшней театральной литературе что-то, что вам хотелось бы сыграть?

— Всю жизнь ищу своего драматурга, своего автора. Нашла буквально недавно. Двоих. Одна — Зоя Улицкая. Есть киносценарий под названием «Бронька» по ее повести. Я просто сошла с ума, так хотелось сыграть, потому что это — мое! А вторая — Ксения Мареева, по ее сценариям сделано много фильмов. Но она — человек безвольный, и все переделки там, на мой взгляд, недостойны ее письма. К сожалению, драматургия всегда сильно отстает, но не оставляет ощущение того, что вот-вот появится что-то очень интересное. Мы воспитаны на том, что у художника должен быть «болевой порог», сейчас он отсутствует у многих. Так что пока, кроме вышеназванных авторов, ничего особо не радует.

— При всей своей внешней женской мягкости и незащищенности, вы, по-моему, человек сильный и волевой, как же вам работается с режиссерами, существуют ли приоритеты или есть профессиональная готовность подчиняться любой режиссерской воле?

— Если понимаю, что он гений, — да. Готова пятки целовать, хамство прощать, самодурство, бытовые неприятности — было бы за что. У меня достаточно легкий характер, умею примириться с обстоятельствами. Но я должна понимать, что человек делает. Если чувствую, что меня ведут не туда, взрываюсь, как порох.

Самым главным режиссером в моей жизни был, конечно, Карагодский. Благодаря ему «обняла» профессию. Говорят, счастье дается впрок — это было пятнадцать лет счастья, разделенности, когда не важно, что делаю, главное — работать, быть в этой ауре. Потом в моей жизни было много людей, от каждого из которых я брала свое. Рано ушедший от нас Женя Шипов пробудил во мне то, что называется гражданской позицией, — помимо того, что он был замечательным режиссером. Очень много дал мне Петр Фоменко. Однажды подсчитала — работала почти с двадцатью потрясающими режиссерами.

— В кино вы пришли достаточно поздно, творчески и человечески сформировавшимся человеком. Вызвало ли это определенные трудности в работе и выборе ролей?

— Приходилось идти на компромиссы и достаточно часто, потому что мое предложение, как говорится, превышает спрос. Во мне много азарта, которого боятся, но я очень ценю и люблю работу в команде. Иногда «влюбленность» в режиссера мешает, не позволяет проявлять творческую и человеческую настойчивость. Деликатничаешь, а потом — промах.

— Что вам интересно играть?

— Да выбирать особенно не из чего, потому что ролей для женщин очень мало. Есть, конечно, хрестоматийные, но я, например, никогда «не полезла» бы в Шиллера. Классическая, чистая трагедия — не моя стихия. Меня не манит роль Раневской, к которой так тянутся многие актрисы. Но есть тема, которую хотелось, конечно, сыграть — «среднюю нашу женщину», забитую домом, бытом, нервами, пытающуюся что-то сделать, падающую и поднимающуюся, потому что в ней есть непередаваемый жизненный кураж. У меня была одна телевизионная работа, которую очень люблю, хотя драматургия слабая. Мы играли там с Антониной Шурановой. Кроме всего прочего, это было великое счастье партнерства. Случайно пересмотрев эту картину, не спала всю ночь — так это похоже на мою бабушку, ее подружек — питерских старушек, маму…

— В стационарной труппе знаешь, чего ждать от партнера, а как в этом плане работается в системе ангажемента?

— Я стала москвичкой благодаря Леониду Трушкину, и бесконечно ему благодарна — на протяжении сезона сыграла у него четыре разные роли. Никогда не играла так много разного. Такого отношения к актеру не встречала даже в муниципальном театре, а ведь в театре Чехова все звезды. Для меня этот театр — забытое счастье коллективного творчества. И великолепный тренинг, потому что собраны актеры разных школ. В этом театре впервые на подмостки вышли всей семьей — я, мой сын Ваня и его жена Чулпан Хаматова. Это ведь тоже подарок судьбы.

— Ольга, сегодня вашу актерскую судьбу можно назвать счастливой, а счастлива ли женщина Ольга Волкова?

— У меня это все так не разделено. И потом, за счастье всегда нужно чем-то платить. Когда-то, заботясь о режиме и покое своей дочери, я полностью свалила ее на бабушек, и горько расплатилась за это очень сложными отношениями. Она не простила мне этого. С сыном я наплевала на режим, он всегда был со мной. Все мы мечтаем, чтобы рядом был мужчина, который тебя бы отогрел, любил, помогал, но это бывает крайне редко. Знаю только один пример — Сергей Юрский и Наталья Тенякова. Он очень ценит и лелеет ее, как актрису, а она готова была бросить все, и всю жизнь «варить борщи», лишь бы он работал. Искренне надеюсь, что мои дети будут так жить и относиться друг к другу.