Область физики в разделе лирики. О режиссере Дмитрии Богомазове

Не всем верится, но поверить придется. Нашему известному театральному режиссеру Дмитрию Богомазову - 50. Подмывало написать "уже", но лучше - "всего-навсего". А ведь святая правда: безоглядно стремительно - на наших глазах - новое время превратило вчерашних талантливых подающих надежды теат­ральных юношей - в мужей. В "держателей акций" современного украинского театра. Среди таковых, то есть среди лидеров среднего крепкого поколения, и Дима… Прошу прощения, Дмитрий Михайлович.

"Семантический постструктурализм антипостдраматических сценических дискурсов режиссера Д.Б. апеллирует к эсхатологическим дилеммам современного постапокалиптического социума и моделирует пост­витальное квази-пространство театральной герменевтики…".

…Если бы я однажды сошел с ума, то возможно, и написал бы о нем нечто подобное, в "таком" безумном стиле (хотя, могу и так).

Но сейчас хочется писать-говорить об этом режиссере, не путаясь в липкой паутине сложнос­тей-мнимостей псевдо­теат­раль­ных сентенций. А надо - ясно и искренне. Даже если мир различных его постановок усложнен авторскими концептами, неожиданными подтекстами, едва считываемыми формулами, все равно, наружу в этих спектаклях будет прорезаться его четкое послание. Не затуманенное мусором какой-либо псевдотеатральной галиматьи.

Сам он, насколько смею судить, человек без лишней наносной фанаберии, мол, "примите меня таким, каким хочу казаться". Совсем наоборот. Он за то, чтобы принимали его таким, как есть. В том или ином спектакле. В потертой джинсовой куртке. В кофейне на Пуш­кинской (когда она еще работала). Чем-то он иногда напоминает мне гоголевского Хому Брута. Вот очертил вокруг себя магический театральный круг. И не позволяет никакой заразе, никакой праздной нечисти проникать на эту свою сакральную территорию. Не допускает сюда светской пошлости, пустоголовых разглагольствований в таких же интервью. Не поз­воляет амикошонства и панибратства, если ты, конечно, и не друг, и не брат, а так… Давным-давно, уж лет с двадцать, он углублен и даже зациклен на процессе "театросозидания". "Театро­открывания" и "театроконст­руирования". Из­ви­ните, пожалуйста, за корявость этих псевдонеологизмов. Но здесь нет никакого преувеличения или красивости ремарок юбилея ради. Богомазов - все-таки - один из "неправильных" людей местного театрального социума. И к большинству таковых как раз и относятся ученики Эдуарда Мит­­ницкого. Для них, таких, процесс рождения театра (спектакля) несоизмеримо ценней и важней (!), нежели процесс получения дивидендов на основе того же театра.

Да, это странно. Инерция и традиция постоянно диктуют представителям нашего сценического социума первоочередность гонки за статусностью, карьерной состоятельностью, "увешанностью" званиями, значками, цацками. И многие гады достигают больших творческих успехов на таком вот пути, не поставив ни единого приличного спектакля. А этот - к своим-то 50 - не был отмечен ничем ни на каком уровне (до недавнего времени).

Не был и не был. Казалось, ему это просто "по барабану". Понимание "карьеры" в театре для него, как мне видится, всегда находилось в координатах естественной возможности ставить спектакли… Где дадут. И если согласится.

За двадцать лет он поставил много и хорошо. Часто просто отлично. На крохотных площадках, порой рождались камерные шедевры подобные "Роберто Зукко" (с Виталием Линецким, его любимым артистом). В Киеве и в Одессе трудился как вол на больших территориях. В соратники привлекал больших авторов. И из года в год разные постановки становились фаворитами симпатий театральных профи, простых зрителей, фестивальных отсмотрщиков.

Пройдя длинный "коридор" испытаний всеобщим цинизмом в середине 90-х (а на большую сцену, напомню, он взошел в 1993-м со спектаклем "Чарівниця" в Театре драмы и комедии на Левом берегу) этот, и некоторые другие ученики Э.Митницкого, оказались совершенно невосприимчивы к самому подлому и трагическому заболеванию той и этой современности - "вирусу" цинизма. Играли в театр - ради театра, создавали спектакли - ради искусства, адаптировали разные тексты - ради поиска новых смыслов.

И по существу именно они, то есть такие как он, постоянно и выигрывали в театральной гонке. Потому что их (его) спектакли - это репутация, это параграф в будущей главе истории украинского театра, это… в центре Киева на сцене имени С.Данченко (в частности) - даже посреди уличных декораций (из баррикад) - зал на его спектакле Morituri te salutant забит под завязку.

Дима родился в Свердловске. Потом судьба занесла его в Киев. Поступил в КПИ. Был лучшим студентом радиотехнического факультета. Любил физику, математику. Последнюю называл "поэзией разума". А когда зондировал формулы, то один из немногих ощущал их эстетическую красоту. В это же время - увлечение студенческой самодеятельностью, актерством. И уже после - театральный вуз, режиссура. Известный учитель. И главное. Осознание самого себя именно в этой профессии (как единственно возможной).

С первых взрослых шагов в искусстве его интересуют тексты, смыслы, формы, актеры. Забегая вперед, замечу, никакая ситуативная пошесть (когда, например, путинские режиссеры-грантоеды уничижают артиста "во славу" технологий и даже Facebook) нашему герою не грозит. Потому что артиста он любит искренне, как товарища и соавтора. И никакая "технология" ему не заменит живого актерского дыхания и проникновения в суть человеческого естества…

И театральные авторы (тогда и сейчас) у Димы как на подбор. Первачи из всемирной библиотеки. Шекспир, Пиранделло, Карпенко-Карый, Сухово-Кобылин, Софокл, Гете, Манн. Позже, как известно, к классикам прибавились серьезные современники…

В том или ином тексте (в чем и сам сознается) его всегда привлекает возможность рождения театра. Здесь и сейчас, пускай на миг. И каждый раз театра разного. Поскольку примерно 30 его постановок довольно отличны по стилистике, по методике.

Но все же внутренняя суть его движения к тому или иному тексту (автору) заключена в возможности выстроить некую "вертикаль". Как смысловую шкалу на основе литературной матрицы. Он сам говорит, что сюжет (история, эмоции) - это горизонтальное измерение, а вот вертикаль - это смысл.

И тут мне кажется, что как раз первая его специализация (физика) в пространственном взаимоотношении автор-текст-театр-смысл-актер очень даже много объясняет.

Богомазов по своей природе - режиссер-физик. Лирический физик. Есть в нем некая непреодолимая тяга к области "естествознания", но уже в нише театрального поиска. Есть в его лучших работах то, что предполагает рифмовать физику и философию. Которые, как известно, раньше были синонимами. Ведь в основе обоих начал - стремление объяснить законы неведомого. Богомазов и расщепляет атомы текстов, чтобы объяснить - что там внутри? Этот отличник, лучший физик на факультете и один из лучших режиссеров нашей страны в этом времени, постоянно паяет проводки-контакты-платы в своих постановках. И высвобождает электрическую энергию ему одному известным способом.

Скажем, есть на земле режиссеры-эпики. Такие, как Сергей Владимирович Данченко. Он по прежней профессии был геолог. И поэтому углубленно исследовал разные породы в своих спектаклях - и человеческую, и историческую. Есть режиссеры-алхимики, шаманы. Такие, например, как мой любимый Римас Владимирович Туминас. Новые смыслы на основе старых текстов у него рождаются благодаря некоему озарению, импульсу; впоследствии это порождает сценическую гармонию, а она, в свою очередь, апеллирует к защите базовых метафизических ценностей подлинного театра.

У таких как Богомазов создание "своего" театра предполагает путь поступательный, скорее аналитический. На мой взгляд, озарение у таких постановщиков часто сопряжено с "уравнением", со знанием формул. И даже проявления метафизики в его постановках - всегда через изматывающий путь опыта, метода, проб, ошибок.

Я так и вижу, как на своих репетициях режиссеры класса Богомазова выстраивают каждый пальчик актеру, норовят не отпускать сильно далеко полет лицедейского своеволия. Потому что у таких демиургов как Дмитрий Михайлович есть свое внутреннее понимание формулы театра, формулы любви к театру.

Даже конструируя внешний сценический мир на основе текста, он как бы изымает из этого мира открытую чувственность. Остается психология, но нет лобового "портретирования". Иррациональное в различных сценических сюжетах (и образах) у Богомазова всегда проходит испытание рациональным.

При этом этот режиссер, тяготеющий к эксперименту, не демонстративный формалист, не лихой трюкач. В нем органичное сочетание театрального мыслителя-философа и умелого конструктивиста-физика.

Последняя по времени его премьера - довольно шумная и горячо поддержанная всеми моими коллегами - "Morituri te salutant" на основе десяти новелл Василя Стефаныка (на Камерной сцене имени Сергея Данченко у франковцев). Этот спектакль максимально позволяет рассмотреть специфику его режиссерского почерка. Эти два его начала. Строгую вертикаль философа-физика и эмоциональную горизонталь неисправимого лирика-нонконформиста.

Десять разных сюжетов-новелл - это цельный сценический текст, и автономные театральные сегменты, рожденные теми или иными актерскими индивидуальностями. Артистам (а в этом спектакле замечательные работы Василия Баши, Татьяны Михиной, Ксении Вертинской) предписано "симультанное" существование. Как бы в двух одновременных измерениях. Литературного метатекста "от Стефаныка". И персонифицированного "обитания" определенного героя в разрезе отдельно взятого сюжета.

Труднейшая эта задача, когда сценический текст - не "раскадровка" строго по ролям, а двойственная партитура. Когда разноголосый хорал, где каждый тембр и даже аутентичный мотив коломыйки - сливаются в хор, а потом расщепляются на "молекулы".

Европейский по стилю и форме, но глубоко национальный по сути и смысловому наполнению, этот спектакль Богомазова не только раскрыл некоторых актеров, но и всерьез подвел к теме, которая и должна пронизывать лучшие репертуарные проекты Национального театра. Это тема нации. В ее историческом, драматичном, личностном контексте. И тема несломленности отдельного человека, для которого даже скольжение в пропасть не стирает мечты о лестнице в небо. Кстати, сценографический образ у Богомазова (эдакая крыша хаты под наклоном) и считывается как трамплин для прыжка из пропасти - к звездному, но пока еще темному небу.

"Morituri te salutant" - неслучайный спектакль не только для Дмитрия Михайловича. Но и для текущего момента театра. По сути, именно эта постановка подвела черту под эпохой Богдана Ступки… Великий актер так и не увидел спектакля. Но очень мечтал, чтобы Стефанык когда-нибудь появился на его сцене. В скверике возле театра они обсуждали детали будущей сценической композиции… И получилось, что "Morituri te salutant" короновал период светлого царствования Б.Ступки в статусе худрука, посмертно реализовав его давнишнюю мечту…

А еще вспоминается один его спектакль конца 90-х. Тогда в голову не могло прийти, что кто-либо в Киеве отважится на инсценировку сложнейшей повести Томаса Манна "Обманутая". Но в Театре драмы и комедии на Левом берегу появился этот спектакль с Адой Роговцевой. И оказался одним из самых сильных театральных впечатлений конца 1990-х-начала 2000-х. Богомазову тогда удалось создать едва ли не "больничную атмосферу" в физиологической истории о последней страсти Розалии (ее играла Роговцева). Спектакль был настолько стильным, насколько и холодным, настолько отстраненным, насколько и углубленным в актерские индивидуальности. Это была одна из тех нераспробованных зрителями постановок, которые безо всяких внешних ухищрений держат тебя ледяными ладонями в зале, а затем еще долго не отпускают, заставляя возвращаться к эстетским режиссерским мизансценам, "конструкторски" освоенному пространству. Оставалось послевкусие, будто актеры скользят по льду, но не по сцене. То был удивительный, пусть и мимолетный эффект, спровоцированный режиссерской фантазией, когда "дыхание смерти" пронзает зал - холодом и неизбежностью.

Или… Его спектакли 2000-х. Когда увлекся современными текстами. Многие недоумевали, зачем он взялся за популярные пьесы Александра Марданя, если до этого были Шекспир и Софокл. Но "Очередь" и "Последний герой" оказались в событийном театральном ряду. Ибо снова и снова, он включал в себе физика, трезвого аналитика и не боялся с добрым юмором "троллить" эти современные тексты. Поддавал их испытаниям эстетикой абсурда, черной комедии. И вмиг это все заиграло, раскрылось и расцвело. Роль Александра Кобзаря, сыгранная им в "Последнем герое", одна из знаковых на сцене этого театре в новом тысячелетии.

Возможно (мечтать не вредно), каким-то совершенно невероятным мог бы получиться и его "Месяц в деревне" по И.Тургеневу, но уже в ином временном промежутке - в середине 90-х. На сцене Русской драмы. Когда уже было готово распределение и выверена сценография, вдруг вмешалась политика… Предания гласят, что Тургенева он хотел раскрыть не через "дачный уют" и не через томление женской плоти в беседке под журчание ручья, а через настежь распахнутое огромное зеркало неба… Да! На фоне которого герой (или героиня) Тургенева - голый. Голый человек на голой земле. Будто на исповеди перед небесами.

Но это ностальгические мечты о неслучившемся. А сегодня, когда уже (или всего-навсего) 50, когда есть повод подвести промежуточный итог, мне думается, что у этого режиссера именно теперь очень плодородный период. Не творческой зрелости (зачем нам расхожие штампы?), а творческой уверенности, последовательности, преданности только и лишь театральному делу, потому что до другого дела ему нет… И как там у Булгакова? Никогда и ничего ни у кого не просите, сами предложат и сами все дадут… Так и с ним. Ничего ни у кого не просил, ни под кого не подстраивался. Но заслуженно получил высшую госпремию страны, на главной сцене поставил один из лучших своих спектаклей. В это же время над Банковой разверзлись темные тучи, взошло солнце адекватности - и ему, наконец, вручили давно заслуженное звание. Талантливый, честный, трезвый, адекватный, не всегда легкий человек, сегодня он поймал "волну". И пусть он пребывает на ней - как можно дольше.