О ВОЗМОЖНОСТИ НЕВОЗМОЖНОГО

В соседней с нами стране сейчас совершается суд над одним из ее лучших и — это уж в любом случае — живейшим, ярчайшим писателем. Название этой страны — Россия, а имя этого писателя — Эдуард Лимонов.

Его схватили российские спецслужбы в апреле 2001 года на Алтае. Ему инкриминировали терроризм, призывы к насильственному свержению существующего конституционного строя, а также участие в несанкционированном приобретении огнестрельного оружия. Процесс проходит в Саратове, куда Эдуарда Лимонова перевели после 15 месяцев Лефортовской тюрьмы. Ему светит до 20 лет заключения, хотя, в соответствии с последними поворотами судебного сюжета, прокурор якобы требует уже только 14. Да, уже не 20, а всего лишь 14. То есть беспредельно много как для почти 60-летнего мужчины. Другими словами — не исключено, что прокурор требует пожизненного заключения. И делает это вполне осознанно.

Впрочем, процесс над Лимоновым и несколькими его однопартийцами достаточно широко освещается российскими СМИ, поэтому, пожалуй, нет особой надобности останавливаться здесь детальнее на всех его перипетиях. Еще недавно лично я с этой историей был совершенно незнаком, поэтому и переживаю ее сейчас как откровение. А было все так.

Несколько недель назад в Харькове С.Ж. сказал, что Лимонова судят. Тот факт, что об этом говорилось именно в Харькове — вполне оправдан. (Но оставим этнического украинца и воинствующего украинского националиста Эдварда Савенко в пустоте неосуществленных биографических возможностей и возвратимся к его первому «я» — скандально-блестящему русскому писателю и воинствующему-таки национал-большевику Эдуарду Лимонову.)

Примерно в те же минуты, когда С.Ж. говорил мне о том судебном процессе, точнее, о том, что он вскорости должен возобновиться, А.Б. — дело было в книжном магазине — покупал новейшие лимоновские книги, написанные уже в тюрьме. Погрузиться в его «Книгу воды» мне посчастливилось через час после этого. Оказалось, что мне в ней очень хорошо. Трепет жизни, исключительный (но никак не эстетский) вкус детали, неимоверно отточенная чувственность и — если уж ненависть, — то из тех ее разновидностей, которые невозможно отличить или по крайней мере отделить от любви. Хотелось читать дальше.

Дальше было еще.

Четвертого февраля я случайно узнал о внезапной смерти от «неизвестной ночной болезни» Наталии Медведевой — в свое время жены Лимонова и одновременно, очевидно, наиглавнейшей женщины его жизни, по крайней мере, нынешней.

Шестого февраля я получил по электронной почте очередной номер московского анархо-ориенталистического вестника «Гетто», обозреватель которого дословно пишет такое: «Суд в деле Э.Лимонова многосторонне освещается различными СМИ, и единственное, на что мне хотелось бы обратить внимание, — это заметка журналистов ТВС, встретившихся с ним в тюрьме. Сейчас Эдуард Лимонов в Саратове готовится выслушать приговор и хотя, по его мнению, силы не равны, сдаваться он не собирается, а смерти не боится. Единственный случай, когда писатель похолодел от ужаса, так это от последних строк собственного стиха, написанного еще в 1968 году: «Все слабые за сильного держались, // И никогда их пальцы не разжались. // И сильный был в Саратове замучен, // А после смерти тщательно изучен».

Для меня все это вместе складывается во что-то большое и знаковое. Это проявления чего-то большего, нежели мы. Как мне относиться ко всему этому?

Нет, мне не нужно искать какого-то особого собственного отношения к основанному Лимоновым в начале 90-х национал-большевизму. После всего, что мы знаем о прошлом столетии № 20, подобные образования должны находиться вне дискуссии. Я согласен понять эту квазиполитическую химеру лишь как один из вариантов российского антиглобализма. Не берусь судить, было ли это в случае Лимонова на самом деле смертельной игрой красивого ницшеанского самца за романтическое (то есть революционное) преобразование мира и возвращение к диктатуре пролетариата как единственно справедливой политической системе. Вместо этого я берусь судить о другом: держа в руках его, Лимонова, «Книгу воды», я не думал о глобализме, антиглобализме, диктатуре пролетариата или других идеологических фишках, я просто был захвачен чтением.

Почти все мои друзья из других стран были или убежденными врагами глобализации, или, по крайней мере, скептиками по отношению к ее благотворным последствиям. В ноябре 2001-го, когда Штаты все еще били со всех сторон по Афганистану, я в Мюнхене выходил из подземки на Мариенплатц и сразу же увидел пикетчиков с транспарантами «ГЛОБАЛИЗАЦИЯ = ТЕРРОРИЗМ!». Это были преимущественно зеленые, красные и анархисты.

Я анархистам и зеленым симпатизирую, а красным — исторически — не очень, хоть все возможно в этом самом дивном из миров. Но мои сомнения даже не об этом. Вот, думал я, существует Америка и существуют ее враги исламские фундаменталисты. В Америке я жил, там у меня куча друзей и знакомых, мне там хорошо писалось, свободно дышалось, у меня были внимательные аудитории, понимание, вскорости там выйдет из печати мой роман. А как у меня с исламскими фундаменталистами? А никак. Хотя, наверное, если бы они мною заинтересовались, то, скорее всего, то, что я думаю о мире, как и то, что стараюсь в нем делать, они признали бы преступлением и по возможности замочили бы меня где-нибудь в соответствии с требованиями джихада. («И правильно бы сделали», — напишет в отклике будущий Читатель этого текста, на что у меня, в сущности, отсутствуют какие-либо более или менее уважительные контраргументы.)

Но почему тогда в этом противостоянии я подсознательно сочувствую тем исламистам как-то больше? Может, потому, что они принимают на себя функцию сопротивления, без которого не бывает ничего? Стремятся доказать «возможность невозможного»? Или, как сформулировал это после 11 сентября Салман Рушди, «превосходство мира невидимого над миром видимым»?

Вот так где-то и с Лимоновым. 22 февраля, всего через неделю, ему исполнится шестьдесят. То есть все могло быть значительно хуже, как, кстати, в случае десятков других российских оппозиционеров, диссидентов и эмигрантов. Например, юбилейный вечер лауреата-классика, приветственные речи высшего государственного руководства, орден Героя России, врученный самим Любимцем Нации, нагрудный знак от ФСБ, торжественные молебны госзаказанного духовенства и апокалиптический кабацкий банкет, на котором снова все поужираются и понапиваются вдребезги.

Я очень признателен Эдуарду Лимонову. Он сделал все, что мог, чтобы этого НЕ произошло.