Николай Олялин: «За державу обидно!Народный артист Украины Николай Олялин по-прежнему живет в Киеве. Слухи о его безвременном отъезде в Россию оказались преувеличенными. Вот мне и захотелось узнать, чем занимается сегодня человек искусства, популярность которого в былые застойные времена стабильно достигала точки кипения. Когда-то, лет пятнадцать назад, нам доводилось встречаться в доме моих близких родственников. К сожалению, день рождения был, как известно, только раз в году, а теперь вообще - «иных уж нет, а те - далече»... Дело в том, что Николай Олялин в те времена жил с семьей в доме напротив кинотеатра им.Довженко и дружил с соседями по лестничной клетке. Мы вместе отмечали семейные праздники. Потом семья Олялиных переехала в другой район, а я до сих пор помню, как Николай Владимирович сидел за праздничным столом и читал стихи запрещенного Иосифа Бродского. Может быть, тень тех добрых нехитрых посиделок ненавязчиво осеняла нашу нынешнюю беседу...
- Николай Владимирович, исходя из того, что уныние считается одним из самых тяжких грехов в христианстве, как вы от него спасаетесь в наше время?
- Это больной вопрос. Обстоятельства, в которые нас загнала власть, настолько ужасны, что трудно удержаться от уныния, но пока еще мне хватает духа. Понимаете, дело в том, что власть поставила нас, артистов, в такие рамки, что сегодня мы никому не нужны. Вот я веду программу на телевидении «Это - мы», и со мной могут поступить, как с самым последним пацаном, даже не рассчитавшись за работу. Мне стыдно работать на таком телевидении, потому что мой выход на сцену стоит 250 долларов, это не деньги в нормальном масштабе, а за телепрограмму мне платят 25 долларов. Это можно назвать жизнью? Оптимист Боря Брондуков, мой дружочек, заявляет, что чем так жить, лучше умереть. Генетический фонд талантливейших актеров государство обрекло на вымирание. Степанков сейчас на даче выращивает кроликов, чтобы прожить. Сегодня, скажем, ларечница намного больше ценится, чем народный артист Советского Союза.
- Как вы считаете, мы еще увидим «небо в алмазах» или процесс пошел вглубь и смутное время необратимо?
- Знаете, эта временность очень сильно затянулась. Великая нация сама себя лишает главного - нравственности. Эстрадная пошлость, которой заполнен экран, кажется мне уже просто необратимой. В театр я вообще не хожу - мне страшно идти туда. Я понимаю, что есть такая поговорка: прежде, чем станет хорошо, будет еще хуже. Но если станет хуже, чем сейчас, надеяться уже будет не на что.
- Неужели ваше имя не помогает вам сегодня?
- Имя - не имидж, имя надо завоевывать трудом. А сегодня тот труд, который я обожаю, который я люблю до фанатизма, никому не нужен. Почему-то в Москве, когда нации стало плохо, собрали ведущих артистов бывшего Союза и пригласили в том числе и Олялина, чтобы сказать народу: «Ребята, все у нас получится! Все будет хорошо!». И я почувствовал, что я нужен. А здесь я обошел все ночные клубы, предлагая себя, и эти мальчики-попрыгайчики смотрели на меня, как на идиота. В то же время ОРТ нашло меня в Киеве и предложило поздравить ветеранов в День Победы, но бесплатно. Я не мог не поехать, и за эту программу журнал «ТВ-парк» признал меня человеком года.
- Как вы думаете, еще можно реанимировать славянское кино?
- История славянского кино в бывшем Союзе начиналась с Украины, а мы взяли и срубили сук, на котором сидим. Нашего кино, высокохудожественного, нравственного, наснято столько! Но один из предшественников сегодняшнего министра культуры мог сказать фразу, которая уничтожает нашу национальную нравственность: «Ну, живет же Новая Зеландия без кино...». Поэтому у нас на киностудии им.Довженко из павильонов, в которых снимали гениальные картины, сделали склады. Я родился в России, я русский, но я 30 лет живу в Украине и считаю, что Россия - моя этническая родина, а мой дом - это Украина. Но ведь русскоязычного населения у нас 11 миллионов, и бесконечные отключения ОРТ - это каждый вечер плевок мне, русскому, в лицо. Ну, хоть по коммерческому каналу я смотрю фильм «Петербургские тайны» - и это высочайший класс! Все чувства, которые относятся к искусству, в картине максимально соблюдены, точны, тонки.
- А как вы относитесь к кинофестивалям, процветающим во время умирания кино? Вы принимаете в них участие?
- Я обожаю фестиваль «Золотой витязь», этой мой фестиваль, и ни в каких других я не участвую.
- А я слышала, что «Витязь» - фестиваль шовинистический...
- Неправда. Это злопыхательство. Пускай тот, кто так думает, приедет на фестиваль и посмотрит. У «Витязя» четкая христианская направленность, без шовинизма и национализма. Ведь национализм - это патриотизм, доведенный до абсурда. В этом году «Витязь» проходил в Минске, и я в жюри отстаивал картину Юры Ильенко о Параджанове. Фильм о том, как Юра пришел к Сереже, включил камеру и 25 минут ее не выключал, ходил по комнатам, снимал Сергея и разговаривал с ним. Заканчивается фильм фантастически, когда они вдвоем режиссируют финал картины. Камера работала на пять минут дольше, чем позволяли батарейки. Юра выключил камеру, и Сергей сказал: «Теперь можно написать в титрах: «Конец жизни». Юре ничего не дали за этот фильм, зато дали отдельного «Золотого витязя» за его картины, за режиссуру. Ну, а я на «Созвездии-95» в Ярославле получил «Золотого витязя» за свою картину «Воля». Мне подарили вот этот телефон и телевизор, но его тут же сперли, пока я на сцену выходил.
- А где можно увидеть «Волю», в которой вы и автор сценария, и режиссер, и исполнитель главной роли?
- У меня дома. (Смеется). Так же, как прочитать книжку моих стихов «Походя». А что касается темы фестивалей, не хочу я ехать к Рудинштейну «шестеркой». Когда я еду на фестиваль, я готовлю номер для концертной программы, я специально работаю над этим номером, выискиваю материал. И вот я нашел шикарный рассказ Виктора Шкловского. Мне нравится сегодня реабилитировать историю, опошленную в песне «Миллион алых роз». У Виктора Шкловского ничего не придумано, не откромсано какими-то гадкими поэтами. Это рассказ о встрече Маяковского с Нико Пиросманишвили. Я подготовил Шкловского к исполнению в Минске на «Витязе». Я дико волновался, в зале даже мухи и те молчали. И когда я закончил, была пауза - а потом как хлынули на меня аплодисменты! Эта история записана со слов Маяковского, который в то время был в Тифлисе с концертами. После концерта он пошел в духан, где сидели люди и чествовали Нико Пиросманишвили. Маяковского пригласили за стол, и Аветик, друг Нико, рассказал историю «миллиона алых роз».
- А вы можете прямо сейчас исполнить хотя бы кусочек рассказа Шкловского «О солнце, цветах и любви»?
- С удовольствием. (Подтверждаю, что исполнение было блистательным, а неповторимому олялинскому тембру еще больший шарм придавал грузинский акцент. - Прим. авт.). «Нико пошел ко мне, отдал доху и сказал: «Я продаю свой духан». Я дал ему денег, он купил все цветы, во всех оранжереях Тифлиса: розы, такие гордые, как будто бы они всю жизнь ездили в фаэтонах, гиацинты, похожие на богатых армян, лилии, будто бы нарисованные для церкви. Все цветы были снесены в Банный переулок. Он заставил комнату певицы, коридор, кухню, балкон, усыпал розами лестницу и завалил переулок. Это было три дня назад. Тогда собрались мы, друзья Нико, музыканты, повара, и начали чествовать его. И вчерашней ночью Нико получил записку от женщины. «Приходи ко мне» - записка была написана не по-русски, не по-грузински. Но у нас есть люди, которые бывали во всех странах мира. Они прочли - и выпили вино по поводу этого события. Мы пили, пели - и забыли отпустить Нико! А он не смог разорвать круг дружбы. Она уехала. Но память об этом событии никогда не пройдет в Тифлисе».
- Такой рассказ - жемчужина, которую еще нужно уметь отыскать. А вот именитые москвичи в последнее время привозят в Киев халтуру, читая то, что навязло в зубах у любого троечника...
- А я в свое время три года работал над стихотворением Симонова «Ты помнишь, Алеша», до тех пор, пока не постиг фразу «по-русски рубаху рванув на груди». Меня потом спрашивали: «Коля, это чьи стихи? - Симонова. - Но это же совсем на него не похоже». Только так можно исполнять известные вещи.
- Зритель чувствует, где халтура, а где - настоящее. А как идут ваши представления у гостиницы «Андреевская»?
- Человеку, который этим занимался, стало жалко тратить на такое мероприятие деньги. В Киеве вообще нет людей, которые хотят пожертвовать на родную национальную культуру. И он, не говоря «нет», очень мило, очень тактично меня оттуда выставил, до сих пор даже не рассчитавшись. Он хотел, чтобы все это было дешево и прекрасно.
- Такое себе меценатство по-киевски... И что вы думаете предпринимать дальше?
- Мы сейчас хотим создать в Киеве на добровольных началах творческий центр, где будут собираться артисты, художники, композиторы, журналисты. Найдем какой-нибудь подвал... Мы напишем воззвание, разнесем его по всем театрам, по всем творческим союзам - и с этим письмом обратимся к властям. Уже все объелись тем, что на телеэкране. Я могу сказать гениальную фразу Верещагина из «Белого солнца пустыни»: «За державу обидно!». Нельзя так обезличивать народ. Украинский народ даже терпеливее русского и безобиднее. Давайте вернемся к нашему родному искусству, о котором все плачут! Если в Ленинграде есть творческая атмосфера Санкт-Петербурга, то Киев просто обязан иметь свой творческий центр. Когда идет разговор между двумя артистами, когда они заведены и доказывают, как это делать на сцене, начинают играть, - зритель забросит все и будет смотреть. Вот давайте наше интервью вживую запустим в этом клубе. Так будут слушать! Хотите попробовать?
- Да я давно мечтаю о таком центре в Киеве. И вот представляете, я вас спрашиваю: «Вы помните тот момент, когда почувствовали себя известным? Есть такое расхожее выражение: а наутро он проснулся знаменитым. У вас была роль, после которой вы так проснулись?»
- Была, в «Освобождении». Это была моя вторая картина - и на меня пошел шквал. Но дело в том, что я в ту пору выпивал. И я как-то не успел понять тогда, что же произошло. А когда уже захотел попользоваться славой, было поздно. В мечтаниях любой артист ждет фурора. Я его получил сполна.
- Как вы считаете, ваша актерская судьба состоялась?
- Без всякого сомнения. По крайней мере, мне удалось поиграть и на театре, и на экране, и на эстраде я работал в таких связках, что выйти на сцену с холодным носом я себе не позволял никогда. Я был одним из последних, кому присвоили звание народного артиста Советского Союза. А назавтра страна распалась, и я узнал об этом звании только в 95-м году. Популярность - это адский труд, от начала профессии до твоей смерти. Популярность - единственный неопровержимый факт, который определяет состоятельность актера. Я к этому был готов.