Николай Мащенко. Passio

Знаменитый украинский кинорежиссер Николай Мащенко ушел в мир иной светлым майским днем 2013-го. Скорая не успела. Сердце не выдержало. Постановщик кинокартин "Комиссары", "Как закалялась сталь", "Овод", "Иду к тебе" (многих других) оставил в своих же лучших фильмах энергию живую, художественную - вневременную…

- Я - режиссер трагический! - восклицал Николай Павлович, когда у него спрашивали, почему он не использует в фильмах свое уникальное чувство юмора.

Именно восклицал - для характеристики его речи не применимы глаголы "сказал", "говорил". Даже когда он понижал голос, каждое произнесенное им слово было словно фугас из экспрессии во всех ее оттенках, взрывы которого звучали даже тогда, когда он молчал.

В украинском кино со времен Довженко и по нынешний день Мащенко был единственным истинным пассионарием. Классической иллюстрацией понятия "пассионарная личность", предложенного Львом Гумилевым (человек "энергоизбыточного" типа, рисковый, активный, увлеченный до одержимости).

В независимой Украине его главные фильмы воспринимаются неоднозначно. Естественно. И Корчагин, и Овод в нынешнем понимании - апологеты коммунистической идеологии. Но молодое поколение, отвергающее эти фильмы, просто не ощущает того яростного, оголенного нерва, на котором они сняты, а те представители старшего, которые вдруг почему-то решили заделаться критиками, - лукавят.

На критику, впрочем, Николай Павлович реагировал тоже страстно и тоже с юмором. Как-то, в бытность его гендиректором киностудии Довженко, Роман Балаян вспомнил в его присутствии эпизод далекого 1975-го, когда по телеэкранам победоносно промчалась "Как закалялась сталь". Молодой Балаян шел по "довженковским" коридорам, "как обоями,
обклеенными газетными статьями с хвалебными отзывами о фильме", а навстречу мне, говорит Роман Гургенович, несут Мащенко. Ну, он герой, его после такого триумфа студия на руках носила. А мне, говорит Роман Гургенович, в картине не все понравилось, и вот я, молодой режиссер, решился подойти к мэтру и ему об этом сказать. "Балаян! - донесся сверху голос Мащенко, - когда картина висит в Лувре, мнение посетителей о ней никого не интересует!!!".

Теперь понимаешь, что он был прав. Потому что в Лувре висят только подлинники. Подделка (с двумя или с одной "д", неважно) никогда не излучает энергетику жизни.

Мащенко всегда был искренним в своих отношениях с историческим материалом, за экранизацию которого брался. Он пропускал этот материал через свое надрывно-романтичное восприятие реальности, через собственные размышления и выводы. Именно благодаря этому родились его "Комиссары" - фильм, появление которого в 1969-м можно считать подвигом. Ведь главный посыл "Комиссаров", как говорил сам Николай Павлович, заключался в том, что коммунистической партии Советского Союза нужен еще один залп "Авроры" - чтобы очистить идею революции от паразитической нечисти, засевшей в партийном руководстве. Кто-то сказал, что пассионарным человеком движет антиинстинкт. В случае с "Комиссарами" инстинкт самосохранения коммунисту Николаю Мащенко отказал. Ему пришлось почти год просидеть в Москве, ожидая, пока картину порежут, зачистят эпизоды, особо порочащие советскую власть, и наконец-то примут. Николай Павлович рассказывал, что Иван Миколайчук, исполнитель роли комиссара Громова, на просмотре окончательного варианта картины потерял сознание. "Почему?" - спросила я. "Він не витримав того, що цього залпу "Аврори" було майже не чути".

Мащенко был из тех режиссеров, кто воссоздавал на экране достоверность исторической эпохи сквозь призму героев своего времени. Его кипучая страстная натура выпестовала в нем (ибо этому не научат ни в одном институте) мастерство убеждения в раскрытии и предъявлении характеров, нечасто встречающихся в повседневности. От этого его герои становились одновременно и яркими представителями своего времени, и носителями архетипных ценностей. Всех их объединяло одно - служение (чаще всего - жертвенное) нравственным идеалам. Будь то одержимые революционным пафосом преобразования мира комиссары, Корчагин, Овод, Леся Украинка ("Иду к тебе"), или охваченная "желанием деятельного добра" тургеневская Елена (экранизация "Накануне").

С той же искренностью Николай Мащенко создавал и антигероя. Когда после перестройки наступила эпоха исторических рефлексий и развенчания мифов, он вскрыл деструктивную начинку личности, порожденной тоталитарной системой, суть которой - девальвация нравственных ценностей ("Венчание со смертью").

Третьим в портретной галерее героев-символов (после Корчагина и Овода) он видел Спартака. В силу разных причин снять о Спартаке не получилось - и он выбрал Хмельницкого…

Последняя его картина, "Богдан-Зиновий Хмельницкий", оказалась трагичной и на экране, и в жизни. Наверное, ни один фильм не принес ему столько трудностей и боли, как "Богдан", который снимался долго и сложно, а после выхода на экран сделал своего автора мишенью для бесперебойной критики. И дело, наверное, не только в минусах постановки, о которых много писали-говорили, но и в том, что депрессивное начало ХХІ века отторгало пассионарных героев. Собственно, как сказал Мащенко-поэт в своих "Думках у півголоса",

Двадцятий вік по вуха напився
з чаші воєн крові,

Та це тільки пролог
іще трагічнішої долі.

…С Николаем Павловичем я познакомилась как раз во время начала съемок "Хмельницкого". Пришла на студию брать интервью. В тихий июньский день, приютившийся под мирным безоблачным небом, в котором, как говорится, ничто не предвещало грозы. И вдруг завыли противовоздушные сирены, засверкали трассирующие снаряды, загрохотали оглушительные взрывы. Николай Павлович давал интервью. Потом, не приходя в сознание, я пыталась бежать за ним, несущимся по студийным коридорам: "Ось тут у нас - костюми! Бачите - це кафтан Богдана, це сукня Олени!! А тут у нас - декорації шатра Богдана під Збаражом!!!". Очнулась я на высоком изразцовом деревянном стуле, который Николай Павлович называл троном. "Хай вона посидить на троні Хмельницького!!". Отдышавшись на троне, я бежала дальше - Николай Павлович уже стремительно летел в декорации збаражского замка, в котором Ярема Вишневецкий гордо переживал осаду.

А потом до слуха, ослабленного взрывами, доносился тихий, играющий в миноре голос: "Я похож на главного героя "Белых ночей", Достоевского…" - "Вы?!." - "Вообще-то я очень робкий и застенчивый…".

Главной его любовью, которую он нес через всю жизнь, была мама. Все, кто был знаком с Николаем Павловичем, знали, что само это слово он всегда произносил особенно, с неизбывным теплом и уважением, о чьей бы маме он ни говорил. Он показывал мне фотографию красивой, изможденной жизнью женщины: "Це мама… Як думаєш, скільки їй тут років?" - "…П'ятдесят?" - "Тридцять п'ять…". Ее материнскому подвигу он посвятил щемящую повесть "Мамо рідна, єдина…", ее образ пронизывал светом всю его судьбу:

Найтужніші пісні
колись співала мені Мати,

Тепер вони звучать в душі
як найсвітліше свято.

Николай Павлович Мащенко - без преувеличения человек-эпоха. Он создавал не только условную реальность в своих фильмах и книгах - он задавал импульсы появлению новой реальности и в жизни. Именно он был одним из инициаторов и организаторов кинофестиваля "Молодость", по которому сегодня Украину идентифицируют на кинематографической карте мира.

Николай Павлович не мог уйти просто так. Его неукротимая энергия со временем обязательно взорвется или в каком-то новом явлении украинского кино, или в новом кинематографическом имени…

Шалено відлітають роки,
крильми несуть сум забуття,

Та я до вас ще повернуся
своєю радістю із небуття.