Неизвестная Франция: Жорж Бернанос

СССР обеспечил нас способностью удивляться, открывая что-то новое. И это удовольствие можно растянуть на несколько десятков лет. Ведь, очевидно, именно столько времени понадобится, чтобы найти все то, что в свое время так тщательно скрывали. Например, «вражеских» зарубежных писателей и их произведения.

Между выходом в свет во Франции первого романа Жоржа Бернаноса «Под солнцем Сатаны» и первым изданием избранных произведений «признанного классика французской литературы ХХ века», «национального Достоевского» (из предисловия) в Украине прошло почти 80 лет. В советские времена действительно существовали причины для такого замалчивания. Но сейчас аргументы в пользу узнавания (чего-либо из сферы «того» скрытого) значительно весомее.

Жорж Бернанос (1888—1948) родился в мелкобуржуазной семье, а образование получал в иезуитских колледжах, в то время считавшихся самыми престижными учебными заведениями во Франции. Работал журналистом, принимал участие в Первой мировой войне. Потом женился на прапраправнучке Жанны д’Арк, родившей ему шестерых детей. И все это время он формировался как писатель.

В 1926 году увидело свет его первое художественное произведение, почти сразу получившее престижную премию и немало благоприятных отзывов. Тогда Бернанос решил жить только на литературный заработок. В предисловии к эссе «Большие кладбища под луной» (1938) он пишет: «Если бы я чувствовал влечение к тому делу, за которое сегодня берусь, я, наверно, не нашел бы в себе силы довести его до конца, поскольку не верил бы в него. (...) Я не писатель. Сам вид чистой белой бумаги ранит мне душу. Та физическая сосредоточенность, которой требует от меня этот труд, столь мне ненавистны, что я избегаю его как только могу. (...) Я уважаю ремесло, благодаря которому моя жена и мои дети, слава Богу, не умирают от голода. (...) Тех призывов, с которыми я обращаюсь к людям, очевидно, не слишком много. Они ничего не изменят в делах этого мира. Но именно ради них я родился».

Творчество Бернаноса близко к так называемому католическому ренессансу в литературе конца ХІХ — начала ХХ века. Собственно, его принято называть писателем-христианином, писателем-католиком. Французский исследователь произведений Бернаноса Л.Эстанг писал: «Его религиозное неистовство было характерно для всего его поколения. Это неистовство было в большей степени конформистским, нежели вы себе представляете, и совсем непохожим на писательское. (...) Он был революционером только внутри католической традиции, за которую держался всеми силами своей души». В предисловии к украинскому изданию также говорится о том, что в нем горит огонь пророка, сжигающий его. Его произведения порождены собственным опытом. Каждым романом он «был беременен» и рожал его в муках, что было определенного рода писательским катарсисом. Поэтому каждое произведение Бернаноса — нечто похожее на проповедь, ведь «призвание писателя часто оказывается обратной стороной призвания религиозного». (Естественно, популяризация произведений «такого» автора в советские времена была недопустима.)

Жанр традиционного романа как «проповеди» был избран весьма удачно. С точки зрения ХІХ века. Как писал Герберт Уэллс (1866—1946) в статье «Современный роман»: «...ранее вы точно знали, что хорошо, а что плохо. Священник вас в этом напутствовал, а от романа требовалось единственное: чтобы он прямо или опосредованно подтверждал незыблемость этих искренних, хотя и непривлекательных, и не всегда правильных суждений». У реализма было орудие морального влияния — роман, который был «канонизированным» жанром. Собственно, Уэллс был одним из тех, кто предвидел неминуемую гибель традиционного романа, кардинальное изменение сознания человечества и необходимость обновления методов художественного влияния на сознание читателя.

Время перехода от реализма к модернизму почти совпало с многочисленными военными волнениями начала ХХ века, с формированием отдельных политических сил, образующих в партии, их противостоянием, с Первой мировой, в значительной степени повлекшей кардинальный излом в мироощущении людей. Хронологический переход — ХІХ—ХХ — удивительным образом сам по себе нес определенную мироизменяющую нагрузку. Ницше провозгласил: «Умерли все боги, остался только человек», — и сам ушел в 1900 году, оставив «сверхлюдей» в их одиссее.

Эти безбожные лишения по-разному повлияли на тех, кто родился в ХІХ, а умер в ХХ веке. К одному поколению относятся Луи Фердинанд Селин (1894—1961), Антуан де Сент-Экзюпери (1900—1944), Эрнест Хемингуэй (1899—1961), Генри Миллер (1891—1980), Герман Гессе (1877—1962), Джеймс Джойс (1882—1941), Роберт Музиль (1880—1942), Эрих Мария Ремарк (1898—1970), Бертольд Брехт (1898—1956) и не только они. К нему же хронологически причисляют и Жоржа Бернаноса. Судьба каждого из них связана с тогдашней Европой. Каждый из них по-своему поддался «военному декадансу», охватившему континент. Говоря на несколько упрощенном языке, они понимали, что так, как было, больше не будет, что действовать надо как-то иначе, что мир разваливается, он достает и терзает с каждым днем все больше. По мнению Сент-Экзюпери, люди хотят еще и еще слышать о том, что «человек всегда находит путь, который приведет его в пламя».

Я не могу избавиться от мысли Л.Эстанга о религиозном неистовстве поколения Бернаноса. Он, наверное, был наиболее ревностным среди всех своих «ровесников». Бернанос не поддался изменениям, которых искали его «коллеги». У него была собственная кровная Жанна д’Арк (жена, главная заслуга которой — общая с Орлеанской Девой кровь), его называли последним традиционным романистом ХХ века. Крайности, в которые впал Жорж Бернанос, — католические традиции, священная непримиримость со злом. Он не мог себе позволить чихать на этот мерзкий мир так, как, например, чихал на него Селин.

Автор в своих романах даже не называл вещи своими именами: война там не была войной, — его «чувственный опыт», из которого создалось произведение, претерпевал значительную мутацию. Можно только догадываться, руководствуясь многочисленными комментариями, что именно автор имел в виду, ведь во время чтения возникает ощущение полнейшей фантастичности созданного Бернаносом мира. Он не привязан ни к одному временному отрезку: очевидно, таким французское село было и в XVII, и в ХІХ в., а возможно, и всегда. Символом собственно ХХ в. можно считать автомобиль, встреча с которым на страницах романов вызывает искреннее удивление. Это некий странствующий образ, который должен был бы возвратить читателя в его же современность.

Авторский стиль, его язык все-таки подвергся необратимому влиянию сногсшибательного начала ХХ в. Он проникся «глубоким психологизмом». Язык богат, Бернанос постоянно использует своеобразную гиперболизацию, патетику, возвышение основной (как свидетельствуют комментарии) идеи — раскрытие и постижение таинства предсмертной агонии и самой смерти. Его «любимица» — Мушетта, обесчещенная девушка. Казалось бы, у каждой «катерины» свой путь. Обе Мушетты (и в романе «Под солнцем Сатаны», и в «Еще одном рассказе о Мушетте») заканчивают свою порочную жизнь самоубийством. Кажется, что глубоко греховные добрачные половые контакты и, как следствие, незапланированная беременность — больший стресс для самого Бернаноса, чем для воображаемой «будущей матери». О жизни во Франции в романе «Жизнь» (1883) Ги де Мопассана (1850—1893), в частности, есть такое:

«Старый кюре говорил:

— Конечно, приход небогат и вообще не бог весть какой. Мужчины веруют не больше, чем нужно, а женщины, следует сознаться, ведут себя весьма неодобрительно. Девушки, не нагуляв себе живот, венчаться не приходят, цветы померанца дешево ценятся здесь. (...) Конечно, грешить вы их не отговорите, так и знайте (...) Жените их, аббат, жените, а о другом даже не думайте!

Новый кюре ответил сурово:

— Мыслим мы по-разному, и спорить нам нет смысла».

Естественно, смысла нет спорить с Бернаносом. Спасение, прощение, искупление грехов — может быть выходом из ситуации. Бороться с Сатаной — Божье дело, дело священников. А чтобы победить неприятеля, его следует узнавать, возможно, даже знать в лицо. Аббат Дониссан (герой «Под солнцем Сатаны») все-таки встретился со своим заклятым врагом:

«Это было впервые, но тем не менее он узнал его без труда.

— Довольно уже! Довольно! Достаточно, священная собака, палач! Кто тебя научил, что изо всего в мире жалость — это то, чего мы страшимся больше всего, тварь миропомазанная? Делай со мной все что хочешь... Но если ты доведешь меня до крайности...

Какой человек не выслушал бы с ужасом этот крик боли, воплощенный в слова, — но совершенно потусторонний? Какой человек не усомнился бы в такой миг в своем здравом уме? Но святой из Люмбра, потупив взгляд в землю, думал только о загубленных этим существом душах...

— Я держал тебя у себя на груди, я баюкал тебя на своих руках. Сколько раз ты еще будешь меня голубить, думая, что это того, Другого, ты прижимаешь к своему сердцу. Ибо такой твой знак. Такова на тебе печать моей ненависти».

Что-то от модернизма есть и в других произведениях, но от всего веет анахронизмом, несоответствием времени. Этому в значительной степени способствует модерный язык, бернаносовский поток сознания. В романе «Господин Невин, или Мертвый приход» герои возникают ниоткуда, а их описания не дают возможности создать определенное представление об этих неживых, ненастоящих людях. Подростка (как оказывается в конце произведения) в начале называют мальчиком, и ведет себя он соответствующим образом, но со временем он со своим приятелем-ровесником проводит беседы, обсуждая такие темы и таким образом, что в конце рассказа складывается впечатление, будто это взрослый, зрелый человек, и к тому же слишком озабоченный не свойственными мужчине идеями.

У подборки эссе «Большие кладбища под луной», кажется, другой автор, нежели у романов. И это — с первых же страниц. Почему? Сам автор ответит на эти вопросы, он, так сказать, раскрывает свое настоящее лицо, не опутанное сквозными белыми и красными нитями холстов его романов.

Творчество Жоржа Бернаноса является своеобразной религиозно-романной агонией, ведь роман как жанр литературы и как метод религиозного влияния и воспитания уже в конце ХІХ в. исчерпал себя. Оно занимает особую, по отношению к другим французским писателям того времени, позицию, ведь Бернанос самоотверженно сопротивлялся влиянию нового времени. В Украину он пришел в начале третьего тысячелетия: это, с одной стороны, временная перспектива, облегчающая анализ и интерпретацию художественных произведений, а с другой — существенное осложнение на пути адекватного восприятия. Католичество не является повсеместным в нашей стране, а распространенное православие никогда не было столь ревностным и самоотверженным, как это христианское течение. К тому же, в то время как Европа в целом и Франция в частности старались прийти в себя от Первой мировой, Украина, которой, кстати, как таковой тогда не существовало, старалась противостоять «иностранному захватчику». Бернанос — для нас особенно — может быть интересным своей «загадочностью» и полнейшей несхожестью ни с чем украинским,
своей преданностью недостигнутым идеалам и чрезвычайной ревностностью и старательностью в выполнении невообразимо сложной для «избранника» задачи — возврата бесчисленных грешников на путь Божий.

Жорж Бернанос. Вибрані твори: У 2 т. — К.: Юніверс,
2002. — Т. 1. — 2004. — Т. 2.