Мюнхен, 14.01.07

Я уже давно должен был запретить себе употребление этого слова — «революция». В особенности вместе с «помаранчевая». Бессмысленно скрывать: я до сих пор могу и хочу говорить о ней часами. Стоит только меня задеть — и я уже снова там, в ноябре — декабре 2004-го. Это может свидетельствовать по крайней мере о двух вещах — о «синдроме ветеранства» и о том, что из него неминуемо следует: утраченное чувство реальности.

Реальность — дама ужасно ревнивая. Она не терпит, когда ее перестают чувствовать, обижается и потому сурово наказывает.

И все же я вновь не могу удержаться от воспоминаний о революции. Я как нераскаявшийся алкоголик обещаю себе, что это будет в последний раз. Еще только вот этот, один-единственный раз.

Вспоминаю, как в один из декабрьских вечеров, когда победа казалась особенно близкой, мы с Юрой Прохасько пересекали все еще бурлящий Майдан. Понятно, о чем мы говорили и о чем думали. Почти как у Виктора Гюго: «О чем ты думаешь? — О будущем». Юра сказал, что сейчас чрезвычайно важно составить «список вещей, которые должны быть изменены». Идея мне очень понравилась. Я с удовольствием составил бы собственную версию такого списка. При этом я обозначил бы его несколько категоричнее — «вещи, которые должны быть изменены, иначе опять каюк». Чем больше категоричных пунктов нашего недовольства было бы каждым из нас отчеканено на своих личных скрижалях, тем больше шансов изменить страну мы получили б.

Но я так и не составил своего списка. Сначала я, кажется, откладывал это занятие из-за более неотложных, а со временем даже нашел для себя некую мотивацию: почему именно я должен это делать? И почему бы, в конце концов, не позволить себе такую роскошь — перестать не спать ночами из-за украинской политики? Страна, наконец, вышла на правильный путь, и ей это удалось, в общем, без моей помощи. Общество вызрело само собой, в соответствии с какими-то неведомыми для меня законами, и совершенно незаметно для меня оно стало в полной степени — как это называется? — гражданским. Пока я искал его ростки, оно оказалось большим деревом в расцвете сил. Оно лучше меня ориентируется, что ему теперь делать со всеми этими изменениями.

Оказывается, именно это и было главной иллюзией: что мы сами (общество?) стали качественно новыми. То есть мы как-то некритично переоценили себя. Мы восприняли чудо как норму — вот в чем дело.

Чудо революции состояло в том, что к нам на минутку заглянуло прекрасное будущее и в течение этой исторической минутки именно оно диктовало нам нашу гражданскую зрелость. Но чудо не бывает перманентным, на то оно и чудо, чтобы проходить, а точнее говоря — чтобы выскальзывать.

Вместе со свертыванием последних палаток будущее ушло от нас, а его место по-хозяйски заняло настоящее со всеми внутренне ему присущими пережитками прошлого.

Сейчас уже кажется, что с того времени ни одну из «вещей списка» так и не изменили. Затертые анонимными ночными исполнителями революционные граффити на колоннах Киевского почтамта — это многоговорящая попытка прокрутить время назад, вырезать из общественной памяти опасно пульсирующий сегмент с лозунгом «Майдан», своеобразная лоботомия. Еще год-два — и вся Украина окончательно убедиться, что никакого Майдана на самом деле не было. Там стояло несколько сотен безработных пьяниц-западенцев, которым за это платили Сорос и Березовский.

В этой ситуации мне остается и дальше делать то, что я делал и ничего не делать я уже не могу, — пытаться влиять на ход событий исключительно своими индивидуальными методами. То есть переживать, наблюдать, думать, формулировать мысли, оттачивать формулировки до разительного блеска. Без особой надежды, что эти с блеском отточенные формулировки будут иметь какую-то ощутимую обратную реакцию. Но все-таки с надеждой. Поскольку она возможна даже после реванша. В конце концов, разве не я сам писал еще в феврале 2005-го, в разгар послереволюционного медового месяца, что «...и так придется все начинать сначала»?

Это хорошее дело — всегда начинать сначала. Это, оказывается, чрезвычайно сладкая и увлекательная перспектива, эта смесь Сизифа с Мазохом.

Тебя в который уже раз сбросили с самого верха твоих иллюзий, ты вновь свободен, у тебя развязаны руки, ты снова ненавидишь власть и поэтому говоришь о ней все что угодно с единым желанием — навредить ей как можно больше. Это как вновь родиться для очередного кармичного воплощения.

К тому же ты почему-то уверен, что в этот раз тебя услышат и поймут лучше.