Мания Жизели

Территорию местной психиатрической больницы харьковчане по старинке называют Сабуровой дачей — это название «приклеилось» к ней давно и происходит от имени бывшего владельца, наместника Екатерины II. За 200 с лишним лет старые стены этой лечебницы видели всякое. Здесь лежал с неизлечимой душевной болезнью Всеволод Гаршин, чей рассказ «Красный цветок» похож на красивую романтическую драму. Затем во время гражданской войны спасал свою жизнь то ли от белых, то ли от красных «председатель Земного шара» Велимир Хлебников, поэт, гениальный до сумасшествия. А драматург Мыкола Кулиш в 20-е годы «поселил» на Сабуровой даче героя своей пьесы «Народный Малахий», который мечтал духовно обновить все человечество для прекрасного завтра. Здесь проводил свои юные дни и «молодой негодяй» Эдичка Лимонов, столь аккуратно перерезавший вены на руках, что врачи Сабуровой дачи не признали его своим пациентом.

Но была у врачей «Сабурки», уже в наши дни, еще одна пациентка, которую с юности окружал романтический ореол и слава изысканной дочери Терпсихоры. Сегодня это имя никому не известно. Легенду звали Инна Герман. Недавно в музее Сабуровой дачи открылась выставка, посвященная этой актрисе.

В написанной почти 80 лет назад «Книге ликований» Аким Волынский, старый петербургский балетоман и критик, много похвальных строк отвел ученице своей балетной школы Инне Герман. Будущей балерине из Харькова тогда не было и шестнадцати. Она оправдала надежды проницательного знатока танца.

Инна Герман приехала в Петроград в 1924 году. Ее первым учителем танца в Харькове была Наталья Александровна Дудинская-Тальори (здание этой школы в Харькове сохранилось и поныне). Многие ученицы Дудинской-старшей завоевали известность — дрессировщица И.Бугримова, певица К.Шульженко тому пример. Настоящей звездой балета стала дочь Наталья. Инна Герман была из числа самых одаренных.

В ленинградской школе Волынского, куда она поступила, царил культ академизма и поэзии танца. Для руководителя мерилом гармонии и красоты балета была Ольга Спесивцева. Нечего греха таить — он был безрассудно влюблен в эту красивую и стройную как лань тридцатилетнюю балерину. Но Спесивцева почему-то отдавала предпочтение чекистам. Потом у нее стала проявляться мания преследования. И Жизель, которая, как известно, по сюжету балета сходит с ума, Спесивцева боялась танцевать, чтобы в действительности не потерять рассудок.

Но кто чего боится, то с тем и приключится. В 1924 году Спесивцева навсегда покинула Россию — этот удар Волынский выдержал с трудом. В 1925 году вышла его «Книга ликований» — признание в любви к танцу, где ни разу не упоминалась фамилия возлюбленной. Зато на семи страницах встречается описание достоинств ученицы Инны Герман, которая на фотографиях той поры удивительно напоминает Спесивцеву.

Стройная, с удлиненными пропорциями тела, прекрасной формой ног и мягкими руками И.Герман действительно была рождена для танца классического. От внимания Волынского не ускользнула и неукротимая волна ее густых волос, и строгое выражение лица, не соответствующее столь юному возрасту. И преобладание лирических черт над драматическими. Что, впрочем, не мешало Герман оставаться естественной в разных ролях — почти в каждую она вносила обаяние и незащищенность хрупкой души.

Увы, в 1926 году Волынский умер, закрылась и его школа русского балета. А у Спесивцевой за рубежом в то время действительно помутился рассудок (что отражено в фильмах «Мания Жизели» А.Учителя, «Божественная Жизель» М.Меркель и балете Б.Эйфмана «Красная Жизель»). Удивительно, но в старости безумие отступило от Грации ХХ века. В 1991 году Спесивцева умерла в американском доме для престарелых в возрасте 96 лет.

А за год до того на Сабуровой даче тихо отошла в мир иной одинокая и всеми забытая Инна Герман — ей было едва за 80. Замечательная харьковская балерина исполнила десятки ведущих балетных партий на сценах Харькова и Одессы, Москвы и Ленинграда, Баку, Свердловска и Минска, но в роли Жизели никогда на сцену не вышла. Возможно, в тех театрах, где она выступала, «Жизель» не ставили как балет, по советским представлениям, «мистический». Но еще вероятнее, что страх безумия овладел рассудком Герман, и судьбу Жизели она боялась связывать с собственной.

Инна Леонидовна Герман начинала свою балетную карьеру в Харькове, здесь же ее и закончила. В 1926 году столичный театр оперы и балета охотно принял в свои ряды балерину, которая танцевала на этой сцене в детских спектаклях. Но харьковский балет в те годы сам пребывал в «детском» возрасте, уровень искусства Герман был неизмеримо выше. Вернувшись в Ленинград, она не нашла себе там места. В Большом театре в Москве повезло больше, но через год контракт был разорван. После десяти лет путешествий по городам и весям балерина вернулась в Харьков. Здесь она исполнила свои лучшие партии — Марию в «Бахчисарайском фонтане», созданном по одноименной поэме А.Пушкина, и Сольвейг в балете на музыку Э.Грига по мотивам пьесы Ибсена «Пер Гюнт».

Герман сумела сберечь не только свой замечательный лирический дар, но и отточить технику петербургской школы, которая пригодилась ей в новой редакции балета «Лебединое озеро». А когда грянула война, в эвакуацию не поехала и танцевала тех же Белого и Черного лебедей в оккупированном немцами Харькове. Выглядит странным, что ей это «простили». Впрочем, в послевоенные годы один публичный упрек она все же получила, когда исполнила роль Светланы в одноименном балете Д.Клебанова. Это был танцевально-пантомимный спектакль о строительстве нового города на Дальнем Востоке и о том, как советская девушка помогает разоблачить диверсию. «И.Герман еще не вполне освоила новую для себя роль, — написал рецензент одной из харьковских газет, — танцует она уверенно, но образ советской девушки нередко ускользает от исполнительницы».

«Советской девушкой» в прямолинейном, идейно-показательном смысле Герман никогда и не была. В этом была сущность ее таланта и главная беда, по которой ей не суждено было вписаться в правила советской эпохи. Не зря Инна Леонидовна с благоговением переписывала в альбом строчки о себе из книги А.Волынского, вышедшей еще в той счастливой жизни, когда искусство воспринималось по законам красоты, а не по меркам коммунистической идеологии. Этот альбом с фотографиями и вырезками из газет в конце концов попал к единственному близкому в последние годы ее жизни человеку — врачу Светлане Николаевне Смирновой. Когда умер муж Герман, бывшая балерина заперла свою квартиру на проспекте Ленина и приехала на Сабурову дачу в состоянии глубокой депрессии. «Мне не прожить на пенсию в 65 рублей, — сказала она. — Я одинока. Я приехала к вам до конца дней своих». Увы, эти слова оказались пророческими.