Мама, вынеси мусор

В Молодом театре сыграли премьеру о супружеских парах, выбитых зубах и бедном хомячке - "Резня". Пьеса - Ясмины Реза, режиссер - Влада Белозоренко. В главных женских ролях на сцену вышли две звезды - Ирма Витовская и Римма Зюбина.

Несколько пюпитров на затемненной сцене настраивают на спектакль-концерт, на постановку с элементами загадочных вариаций или выразительного чтения.

На этих пюпитрах мог бы быть только текст Ясмины Реза, известного французского драматурга, чью пьесу "Бог резни" десять лет назад сильно полюбили европейские театры.

Но, кажется, "идеальной" сценической версии на основе этого материала, этого разговорного текста-концерта, так ни у кого и не получилось. Даже классик Роман Полански снял далеко не лучший свой фильм, обратившись к тексту.

Возможно, и впрямь в писании Реза есть нечто обманчивое. Настраиваешься на "концерт", получаешь - "мессу".

В начале спектакля две супружеские пары, Вероника-Мишель и Анетта-Ален, подвинуты режиссером поближе к авансцене. Будто бы и впрямь собираются концертировать, упражняться в каких-либо фугах. Стиль одежды - праздничный, парадно-выходной, подчеркнуто концертный, очень стильный. Как и сам спектакль. Все и всё - в черном. Других цветов в этом мире не надо.

Сцена из спектакля

Небольшая увертюра на авансцене предъявляет немузыкальный мотив для прекрасной встречи. Сын одной пары выбил палкой два зуба сыну другой пары - такому же 11-летнему оболтусу. И вот встретились четыре одиночества, чтобы разобраться в страховых деталях: два выбитых зуба стоят недешево.

Но, как правильно предчувствует зритель, эта встреча - не зуб за зуб, а глаза в глаза.

Здесь, в четырех условных стенах европейской квартиры, детские зубы -только повод для душевного стриптиза, для предъявления разных счетов: и друг другу, и человечеству.

Ясмина Реза так и выстраивает свою социально психологическую пьесу-концерт. Как полилог-перелив - от частного к общему, от зуба к голове. От теперешней цивилизации до трудноопределимых теней забытых предков, которые гонялись друг за другом с тяжелыми предметами. И таким вот образом тоже как-то форматировали свои отношения с близкой им действительностью.

Историко-мифологический слом в этой пьесе - более чем существенный. В каком-то смысле он даже "мирообразующий" в поэтике "Бога резни".

Две пары, схлестнувшиеся в любопытных процессах перебранки и блевания, обнажения и прозрения, согласно автору, выявляют в современном "цивилизованном" обществе - импульсы диких предков. Соответственно, джунгли никуда не делись. Они не так далеко ушли из самых комфортных уголков теперешней цивилизации.

И вот эти джунгли, каждый раз прорастают злыми ядовитыми цветами. Каждый раз они отдают истошными голосами… В квартире ли мелких буржуа, в парламенте ли приличных государств.

Давний и дикий Бог резни, согласно автору, вечной занозой сидит в каждом внешне приличном современном человеке, а также в том или ином внешне адекватном обществе. Только дерни за веревочку, выбей какой-нибудь зуб. И сразу - джунгли.

Актуальность пьесы, которой уже десять лет, теперь, как никогда, обострена даже моментом текущим. Волны эмиграции, сложные внутриевропейские процессы, в конце концов этот "брексит".

Сцена из спектакля

Кажется, внешне благочинная европейская цивилизационная оболочка вот-вот треснет по швам. И из-под нее выпрыгнет дикарь с холодным оружием. И с размаху хряпнет по зубам.

Поэтому, естественно, концерт-конферанс - о побочных эффектах разных лекарств; о науке и частной жизни, даже о маленьком хомячке (его ночью тайно вынес на улицу Мишель, возмутив семью) - игра для отвода глаз. За каждой банальной ситуацией - невидимый Бог резни. Какой-то темный фатум, настигающий современного человека в самом неподходящем месте.

Режиссер Влада Белозоренко именно эти идеологические мотивы в тексте явно предполагает. Но подобные смысловые пласты безоговорочно отдает на откуп художнику Владимиру Карашевскому. И он легким движением превращает концертную сцену - в жутковатую мусорную свалку.

Это мир гигантских мусорных мешков, имитирующих повседневность. Стены, стулья, то да се - собственно, сплошные мешки. Как черные дыры, черные воронки, черные дирижабли, черные кирпичи-громады нашего шаткого современного ада.

За подобными мусорными блоками очевидная риторическая фигура в стилистике спектакля. За этим - тропы, эдакие визуальные обманки, цель которых - концентрация образности не внешнего, но внутреннего слоя истории Ясмины Реза.

Теперешний мир - как огромный черный полиэтиленовый мешок, внутри которого - грязь, мразь, два зуба милых деток, а также, возможно, клыки мамонта, на которого охотились "те", чьи души вселяются в "этих".

Конечно, всем нам было бы легче, если бы в этих мешках царила только пустота. Если бы.

Тем временем, особенность премьерной постановки в том, что на основе хорошей пьесы и концептуальной сценографии задана, в основном, иллюстрация, но не развита интерпретация.

По всем приметам это стильный, разумный и эмоциональный спектакль-концерт. Но территория парадокса, предложенная Реза и Карашевским, здесь остается неосвоенной.

И в таком повороте, возможно, режиссерский расчет, а возможно -вечный лимит репетиционного времени: не добежали, не успели, не хватило дыхалки копнуть глубже.

Поскольку "Резня" в Молодом театре строится, в основном, как бенефис двух солисток - очень популярных сегодня Ирмы Витовской и Риммы Зюбиной - то и режиссерский промысел уходит в формат женского спектакля. Женщина пишет, женщина ставит, две звезды солируют, зрительницы сочувствуют.

Сцена из спектакля

И женская тема, как никакая иная, здесь предъявлена пронзительно. Потому что Вероника, какой играет ее Римма Зюбина, во многом женщина-заложница - и своих собственных комплексов, и своих семейных обстоятельств, и никому не нужной "научной" деятельности. Кажется, ее научные упражнения и парадная публичная позиция - всего лишь ширмы-ширмы-ширмы. Чтобы спрятать за ними проплаканное сердце своих одиноких и никем не согретых ночей. Чтобы предъявить миру боевой лохматый парик, под которым - милые, трогательные, и давно нецелованные волосики.

Зюбина играет свою Веронику далеко не "на грани фола", а как-то строго, сочувственно, по-адвокатски. В конце концов, это ведь многим известный тип женщины, когда на поверхности - бравада, а внутри - тоска, несогретость и даже отчаяние.

Анетта, лихо представленная Ирмой Витовской, - несколько иной, но тоже узнаваемый женский характер. Зритель умирает со смеху, когда она регулярно "блюет" в мусорные мешки Карашевского. То ли издевается над компанией, то ли изображает алкоголичку? И еще она недвусмысленно намекает, что ее бойкий молодой муж Ален давненько подживает с другой - той, которая помоложе. И жизнь молодого мужа, Анетта это понимает, связана не с инвестициями, о которых он тараторит по телефону, а, возможно, с той самой юной красивой заразой-разлучницей? И, возможно, это только она постоянно ему звонит. Бедная, пропащая Анетта об этом подозревает. И взрывается время от времени как Везувий. И готова "заблевать" квартиру и мир. Ненужность и "брошенность" есть в этой сломленной женщине. И педалируемая хрипотца ее тембра разоблачает частые семейные истерики и даже попытки суицида.

Две актрисы играют прекрасно. А как им еще играть?

В разных мамах отражаются их разные драчуны-сыновья. Один из которых – маленький "стукач" (по версии Ясмины Реза), другой – маленький "гей" (по версии родителей-оппонентов").

Мамы и играют "за" своих непутевых подростков.

Прикрывают ими, как амбразурами, свои женские ожоги и ссадины.

Заданный женский вектор постановки актрисы улавливают моментально, азартно седлая коней.

В то же время мало кем разрыхляемая территория парадокса на основе текста Реза, возможно, еще и в том, что в концерте-перебранке убедительны контуры и сугубо мужской истории. В том и парадокс.

"Бог резни", вероятно, эдакий счет Ясмины некоторым ее мужчинам-обидчикам и мужчинам как таковым.

Мужчина - не в спектакле, а в подвалах пьесы - безоговорочный виновник всех страданий на свете.

И он же, мужчина, как древний мамонт с пугающими клыками, способный затоптать своей дикостью и неуклюжестью - души прекрасные порывы всех их: Анетты, Вероники, других.

Для Анатолия Сомика (Мишель) и для Александра Ромашко (Ален) главные роли в этом спектакле достаточно принципиальны для их карьерного самочувствия. По большому счету, это их шаг вперед, даже - два шага.

Но магия женского обаяния - Риммы, Ирмы, Влады, Ясмины - делает свое коварное дело. И сценический сюжет, как замечено выше, все ближе и ближе к контурам женского спектакля.

Сцена из спектакля

Сама постановка, к чести постановщика, нервно, но осторожно балансирует на грани кассового и элитарного (модного) зрелища.

И, к чести наших зрителей, они достаточно эмоционально и уместно реагируют на текст-концерт, нафаршированный разного ряда сентенциями. А заданная самой пьесой статика не превращает этот спектакль в радиотеатр.

Самое главное, что судьбы и тексты (Анетты и Вероники) находят максимальный отклик в сердцах благодарных зрительниц.

Хотя, возможно, и не все зрительницы понимают, отчего это в финале на зал грозно движется фрагмент декорации – огромные облака-дирижабли.

Объясняю. Это не только мусорные мешки плывут над нашими головами. Это - неизбежность и какой-то античный фатум. Это черное облако древних джунглей, в которых мы по-прежнему благостно обитаем.