До открытия очередного, самого яркого, праздничного и насыщенного фестиваля «Кинотавр», дом для которого Марк Рудинштейн выстроил в Сочи, осталось совсем немного времени. Хотя естественно, что раскрутить такую махину просто физически не смог бы один человек, не отдать должное обаянию личности идеолога и главного продюсера этого гимна любви к кино было бы просто несправедливо. Имя отца-основателя «Кинотавра» уже вписано в историю кино и закреплено печатно в одной из недавно вышедших энциклопедий.
- Марк Григорьевич, как из одесского мальчишки-хулигана вырос босс - Марк Рудинштейн?
- Мне кажется, что я раз сто пятьдесят рассказывал свою жизнь. Ощущение, как у конферансье, выходящего на публику с затасканной репризой.
- А вы импровизируйте, у вас это хорошо получается.
- Моя жизнь началась в 1985 году. Готов простить людям все, что было до этого года. Коммунистам, кэгэбистам - всем. Потому что я в той жизни также струсил, также испугался - это время потных рук, я так его называю, все время чего-то боялся. Есть какие-то рубиконы, преодолевая которые человек перестает бояться. У меня есть личная единица человеческого горя. Пережил тюрьму, инфаркт, был по ту сторону жизни. Когда все это прошло, чувство страха полностью пропало, нет его: я не мандражирую, мурашки по телу не бегают, никакие бандиты не пугают - самое страшное в жизни уже пережил. Живу в согласии с собой, мне это нравится и не хочу возвращаться обратно.
- Идея «Кинотавра» родилась 7 апреля - в день вашего рождения, как это было?
- Хорошие вещи у нас принято «рожать» за бутылкой водки. Вот и мы, сидели, пили водку - Мишин, Славкин, кто-то еще, не помню, грустили об отъезжающих. Тоска родила красивую игру под названием «Кинотавр». С тех пор те, кто включился в эту игру, перестали отъезжать.
- С каждым годом в орбиту фестиваля втягивается все больше и больше народу, хотя основная команда - та же. Вы считаете, что фестиваль будет жить и без вас, каким вы видите его будущее?
- Воспитательный процесс длится пять-шесть лет, ребенок за это время получает определенный фундамент, дальше должен развиваться сам. Фестиваль не должен перерождаться, он просто должен повышать свой престиж. Если продюсер размышляет, куда давать свой фильм: в Венецию, Канны или Сочи - это престиж. Раньше мы думали, как заполучить картину, в этом году впервые столкнулись с обвалом фильмов - звонят со всего мира и заявляют о желании стать участниками нашего фестиваля. Это лучшие фильмы. Хотя каннские фильмы оказываются на поверку не самого высокого качества. Там больше политики и денег. Мы еще девственны в этом плане, не ведем закулисной политики. В этом году мы вынуждены были кому-то отказать, об этом пошел слух, начинается борьба за право попасть на фестиваль. Престиж! А чем он больше, тем больше вокруг фестиваля политики. Начинается то самое, из-за чего хиреют многие фестивали - игра в деньги.
- Можно ли сделать так, чтобы фестиваль не превратился в чисто коммерческо-политическое действо?
- Вопрос в том, как себя оградить от этого. Мы сделали то, что не делает никто в мире: не вмешиваемся ни в работу отборочной комиссии, ни в работу жюри, но оговорено, что генеральный продюсер и президиум оставляют за собой право на собственное мнение. Учрежден президентский приз - это дает нам возможность некоторой коррекции действий жюри, не влияя на него. Этим призом отмечается работа, на наш взгляд, незаслуженно незамеченная. Это и есть наша политика - не давить! Хотя и у нас разыгрывались трагедии: вечером жюри, уходя, сообщает нам одно решение, а утром - другое. Оказывается, ночью жена одного великого режиссера ходила, просила и... уговорила кое-кого. Теперь, когда жюри принимает решение, мы его прячем, увозим из гостиницы, никто не знает, где члены жюри. Только за 4 часа мне сообщают решение - это необходимо для прессы и ТВ.
- Марк Григорьевич, ваша личная жизнь изменилась с рождением «Кинотавра»?
- Изменилась. Заметней я стал, популярней, какой-то спрос на меня начался... С одной стороны, это приятно, кружит голову, а с другой - много в жизни недополучено. Если учесть, что все в жизни я делаю ради женщин, то, наверное, это ухудшило мою личную жизнь, нет, не личную - семейную, а личная стала интересней.
- Может быть, ради этого все было задумано?
- А я никогда этого и не скрывал - мужчина должен жить ради женщины. Не понимаю, когда говорят - он делает это ради спасения национального кинематографа, ради родины, из любви к народу! Любить надо женщину и ради нее это делать. Когда нет состояния влюбленности, в голову не приходит ни одна мысль. Я их себе придумываю, издалека влюбляюсь, дама даже об этом не знает. Сделаю что-то, обо мне будут говорить, она узнает. Мужчина должен все время поигрывать мускулами, - смеясь, показывает на голову. - Женщины ведь тоже разные: одним нравится физика, другие ушами любят.
- Простите, а вы предпочитаете?
- Не я, меня предпочитают женщины, которые любят ушами, потому что другим я не могу взять.
- Да что вы себя так? - искренне возмутилась я.
- Нет, я к себе очень реально и хорошо отношусь. Каждый мужчина должен знать, что в нем самое главное.
- Мне кажется, что если вы вдохновляетесь, то и сами можете вдохновить, тогда все находится в развитии?
- Конечно, предмет надо искать, влюбляться в него, влюблять его в себя, ради этого и вершатся все дела на Земле. Нам внушали, что все делается ради народа. Ради себя все надо делать, только ради себя: если ты интересен сам себе - будешь интересен кому-то.
- Какие у вас взаимоотношения с журналистами и как вы строите работу с ними?
- Хорошие. Но дело в том, что культура журналистская не сформировалась еще в этой стране. И у меня ее нет: мы недополучили в юности то образование, которое должны были получить: не читали то, что должны были читать, не слушали музыку, которую надо было бы слушать. А теперь открылся весь мир. Это самое главное - у меня нет ни дач, ни машин, ни большой квартиры, техника только хорошая. И я слушаю то, что недослушал вовремя. То же с журналистами - они сейчас дополучают образование. В отечественной журналистике есть одна нехорошая черта: бить человека, когда он что-то делает, и жалеть, когда с ним что-то случилось. Никогда не навязываю свое мнение журналистам, но об одном и том же предмете можно сказать по-разному. Хозяйке, пригласившей тебя в гости, можно сказать, что рыба сегодня не получилась, а можно - рыба паршивая. Это две разные вещи. Можно написать о талантливом художнике, что картина у него не вышла, и объяснить почему; а можно оскорбить, написав, что он сделал дрянь, довести человека до инфаркта. Я говорю о культуре подачи материала, которую иногда забивает желание выхлестнуться, ударить наотмашь - это приводит к обоюдному раздражению. Но у меня - слава Богу! Считаю, что меня сделали журналисты.
Никогда не имел возможности платить за рекламу денег. Взаимоотношения с журналистами - моя работа. Я ее делаю - приглашаю на фестиваль, создаю интригу, а их дело писать о нем, это их хлеб. Открываю газету и читаю, стоял-де Рудинштейн весь в белом, унизанный кольцами с бриллиантами, цепями и с белой собачонкой - обидно. Я и обручального кольца никогда не носил, считаю, что мужчина не должен носить украшения - он сам подарок. Но ведь дуэлей у нас нет! У меня нет своей газеты, канала телевидения, я не государственный чиновник - меня поливают грязью, а я даже не могу ответить.
- Вы уже достаточно долго и плодотворно работаете, и есть все основания привлечь ваше имя к политическим играм, столь модным ныне. Как вы, Марк Григорьевич, к этому относитесь?
- До сегодняшнего дня мы с Олегом Янковским, президентом фестиваля, не играли в эти игры, отказывались от всех предложений, в частности от 50 млн. долларов, предложенных партией ЛДПР. Но, учитывая сегодняшнюю ситуацию, мы заняли позицию президента Ельцина и заявили об этом в открытую. Мы поддерживаем сегодня президента только потому, что не видим возможности предотвратить то, что может произойти. Это наша позиция, она не пропрезидентская, она - антикоммунистическая. Это наше первое нарушение традиций. Я бы не сдавал позиций, если б все решалось между Явлинским, Гайдаром, Ельциным, пусть даже Лебедем и Говорухиным. Мы были бы в стороне, пусть они дерутся - это уже люди, которые не вернутся обратно в коммунизм. Не дай Бог нам вернуться в эти конкретные семьдесят с лишним лет! Как говорит Жванецкий, мы там уже были.
Совсем скоро, в начале июня, закружит в вихре фестивальной жизни гостей и участников «Кинотавр», удивит зрителя новыми картинами, даст пищу для размышлений киноведам, журналистам и любителям светской хроники. Ведь фестиваль сегодня - это почти единственная возможность показать, что в свой второй век наш кинематограф вступает не «голым королем». И, может, хватит убиваться по безвременной его кончине?! Есть кому писать, есть кому снимать, есть кому играть и смотреть - давайте показывать!
А Марк Рудинштейн размышляет над новыми проектами, которые, я уверена, осуществит - себе и нам на радость.