«Ленком» как фокусник для бизнес-класса

В Киеве в два этапа гастролировал московский театр «Ленком» (художественный руководитель Марк Захаров). Спектакли «Пер Гюнт» (по Г.Ибсену) и «Вишневый сад» по А.Чехову. Гастроли проходили при меценатской поддержке В.Пинчука. Билеты (максимальная ценовая планка до 4000 грн.) были практически распроданы.

Популярность этого театра давно стабильна и очевидно предсказуема. «Ленком» знает, «как» манипулировать разношерстной публикой. Ее вкусами, интересами. И редко ошибается. Делает ставки в игре то на актеров-первачей, то на зрелищные трактовки классических произведений.

Но в основном ставка в игре Марка Захарова - на «марку» самого Захарова. На его режиссерский почерк. Давненько ставший стилем, «фирмой». Которая веников не вяжет, а выдает спектакли-аттракционы. Зрелища яркие и калорийные. Легко усваиваемые. Практически всеми.

Действительно, его театр как бы «для всех». Во всяком случае, таковым он мог считаться продолжительное время (покуда не взбесились цены на билеты). Включая периоды расцвета «Юноны и Авось» и других захаровских кульминаций.

Нынче, когда стремительно поменялись не только цены, афиши, но и зрительские мозги, «Ленком» склонился к очевидной переориентации. В сторону самого дорогого и почетного зрителя. Бизнес-класса. Того класса, у которого, например, зарплата по московским меркам - от 10 тыс. у.е. и выше. И у которого всегда времени в обрез.

И потому для такого главного потребителя сценическое время в новых спектаклях Захарова должно быть: экономным, не зря потерянным, строго расчерченным на броские сценические «фокусы».

Собственно, то, на что и откликается современный бизнес-класс, пребывающий на отдыхе. В частности, в театре.

Ничего лишнего. Только бизнес.

Возможно, утрирую? Но только слегка. Поскольку диву даешься, как почтенный уважаемый мастер (79 лет) умудряется не казаться, а «быть» в своих последних по времени постановках едва ли не 25-летним юношей, обдумывающим житье в русском театре. Не ворчливым театральным брюзгой, а розовским мальчишкой, затачивающим «шпагу», чтобы с разбегу наброситься на старый текст, как на старый шкаф. С романтическим азартом. С безудержностью слегка наивного «переосмысливателя».

«Время, вперед!». Это темпоритм Захарова и нынешнего «Ленкома». Они знают цену времени. На сцене и в жизни. Время - деньги. И ни единой секунды (в спектакле), потерянной зря.

…Текст у Захарова - часто - даже не «играется», а пересказывается.

…Взаимоотношения постановщика с пьесой (при некоем пространственном моделировании) выстраиваются не по «вертикали» (когда режиссер восходит от земли к небу, то есть к бесконечности тех или иных авторских смыслов), а - чаще - по горизонтали… Веселой горизонтальной вереницей одно сценическое событие следует за другим. И все обставлено эффектными мизансценами, внятными диалогами, красивой музыкой, актерским аппаратом и т.п.

«Горизонталь Захарова» действенна. Успешна. Бизнес-класс, в основном и заполняющий партер, легко считывает броские режиссерские сигналы. Частенько умышленно «актуализированные». Как, например, в спектакле «Вишневый сад». Когда чеховским «прохожим» Захаров назначает представителя «желтой расы». Этот тип нагловато выходит на авансцену. Всматривается в зал. И уже зал, поймавшись на ерническую режиссерскую уловку, понимающе хихикает, аплодирует. Знамо дело, на что режиссер намекнул! Теперь-то нам ясно, «кто» в скором времени построит дачи в наших вырубленных старинных вишневых садах!

Сама постановка «по мотивам» Чехова (как бы придирчиво к ней ни относились киевские мещане) мáстерская, азартная. По-юношески злая. Резко сокращенная пьеса все же сохраняет «праотцовскую» фабулу. Понятно «о чем?».

В конце концов, и должно быть понятно. Для важного класса стараемся.

Вольности Марка Анатольевича по отношению к Антону Павловичу (иногда граничащие с развязностью) все же далеки от нарочито экстремальных «набегов» на классика. То, что часто практикуют, скажем, немцы или прибалты. Здесь - у Чехова - вроде все «суставы» целы. Ну а «внутренности»? Эту дискурсную обузу пришлось слегка «выпотрошить». Ради компактности.

Собственно говоря, Марк Анатольевич может преподавать отличные «уроки компактности» по современному прочтению старых пьес. Это уроки - компактного конформизма…

И Чехов у него компактный. И Ибсен (о нем ниже).

И сам «Ленком» такой.

И актеры этого театра играют «Вишневый сад» ожидаемо быстро, подчеркнуто «компактно». Нет лишнего времени на тягостные раздумья о родине. Всем и так ясно, «что» с нею будет. Поэтому захаровско-чеховские персонажи с упоением носятся и болтают! Быстро-быстро. Перебивая друг друга. Не слышат друг друга.

Так и хочется сформулировать «концепт» на основе постановки: заболтали, гады, Россию - мать вашу…

Основной «ствол» в захаровском саду, пожалуй, Ермолай Алексеевич Лопахин. Его играет молодой премьер театра Антон Шагин. На первый взгляд, щенок борзой. Резвый, младенец-купчишко, у которого еще молоко на губах не обсохло. Но есть в этом человеке достоинство, щемящая печаль по своим неудачникам-родственникам.

И есть какая-то уж совершенно нескрываемая его страсть к Любови Андреевне Раневской. До сих пор помнит, как когда-то погладила его, приласкала. И с той юношеской минуты вроде эротическое напряжение наполняет его тело. Раневская - Александра Захарова. Она представляет эдакую элегантную «русскую бабоньку». У которой из Парижа туалеты, а мозги (и чувства) исключительно русские. Бабьи…

Неоконченный роман Лопахина и Раневской в спектакле кого-то смущает. Кого-то раздражает. Но для данного спектакля подобное приемлемо. Без «лав стори» - для бизнес-класса - обойтись нельзя.

Безусловно, замечательная партия у Леонида Броневого (Фирс). Его герой не просто «забалтывает» вся и всех, он же бесконечно забывает, о чем говорит. И тут-таки снова и снова повторяет благоглупости - об огурцах или сушеных вишнях.

И «все» буквально тонет в общей болтовне.

Злость Захарова очевидна и действенна по отношению к Пете Трофимову. Этот эстрадно подан дегенератом. Мелким бесом. Существом без рода-племени, которое уже завтра превратит Россию в пепелище…

Все знают о том, как в период сценического первопрочтения «Вишневого сада» основоположниками МХТ Антон Павлович злился и раздражался на неприемлемую, на его взгляд, сценическую манеру для этой его «комедии». Так как великие классики играли драму, даже трагедию. Элегию по безвозвратно уходящему времени и укладу жизни. Минуте эдак на 30-й просмотра захаровского «Сада» мне почудилось, будто бы Марк Анатольевич решил представить эту же пьесу «в угоду» автору. Как злую «комедию» о нравах бездельников. Без великого чеховского подтекста и его полутонов.

Таким образом, энергетическое свойство захаровского «Вишневого сада» - эмоциональное бесчувствие. Реакция на происходящее (на сцене) - живая, активная: зритель «включен» в розетку. Однако сочувствия и элегичного сострадания не вызывает никто. Даже Фирс. Герой Броневого с сардонической ухмылкой остается «коротать» оставшиеся секунды своей жизни… Покуда трухлявая рухлядь старого дома не раздавит его самого.

Все «параграфы» компактного пересказа другой великой пьесы - на примере захаровского «Пер Гюнта» (по мотивам Генрика Ибсена). Пять продолжительных действий шедевра норвежской и мировой драматургии могли бы охватить пять отдельных театральных вечеров. У Захарова - всего два часа. И то дыхание не успеваешь перевести.

«Пер Гюнт», согласно всем традициям, это театр философский, универсальный, etc.

У Захарова здесь - театр не «философский». Но все же… театр. От сложной партитуры Ибсена лишь отдельные «виньетки». В остальном - шоу, зрелище. Сказка для взрослых. Танцы до упаду. Два часа экстремального полета - над Норвегией, над Ибсеном. Над нашими сценическими грезами.

В свою «компактную» укомплектовку Захаров включает несколько линий и ключевых ситуаций из пьесы-родительницы. Тем не менее они достаточно явственно отражают идеологию великого произведения. Не в деталях, а «вообще».

Рассказ о Пере Гюнте, которого частенько препарируют эгоцентричным мерзавцем-предателем, у Захарова - все-таки - с нотками романтизма. Режиссер не «казнит» этого мальчишку, а лишь по-отечески укоряет. Иногда даже сочувствует ему.

Он видит в нем и во всех его поступках (предательство, непредумышленное убийство, авантюры) не «корень зла» (как такового), а лишь следствие его любознательности, максимализма, строптивости. Вроде слышу, как на репетициях Захаров говорит Шагину: играя злого, ищи, где он добрый!

Страсть к познанию жестокого незнакомого мира то и дело толкает в спину «вечного юношу» Пера Гюнта. Который в спектакле так и не станет мужем. И в финале, к счастью, гримеры ему не прилепят седую бороду или «лысину».

Еще в начале спектакля, когда на сцене только-только обозначится «черный ящик» (сценография Алексея Кондратьева), станет ясно, к чему это клонит Захаров…

Этот «черный квадрат», черный ящик, ящик Пандоры, возможно, лучше не открывать?

И не извлекать из него «наружу» (а умная технология спектакля действенно извлекает оттуда разные ибсеновские сцены и ситуации) «то», о чем лучше не знать…

И, может, лучше бы так и остаться - мальчиком, маленьким Пером в «квадратике» домашнего окна своей Норвегии, впоследствии не потеряв мать, возлюбленную, родину… Ибо светлый квадратик домашнего очага - на весах жизни - явно перевесит огромный черный ящик Пандоры.

…Некоторые московские девушки (специально перечитал отдельные их отзывы после «ленкомовской» премьеры) написали, будто бы Захаров поставил этот спектакль о самом себе…

С чего вдруг? Что такого «злодейского» совершил на своем праведном творческом пути Марк Анатольевич, коль фабулу его судьбы решили сравнить с пергюнтовскими приключениями?

Ну, подумаешь, сжег один раз партийный билет перед телекамерой. (Другие вон - страну «сожгли». И ничего…) Так что ж до сих пор его «казнить» за то «пергюнтство»?

Все-таки - нет. Энергичная, зрелищная хореографическая «шарада» о норвежском человеке-тролле - это не о Захарове. Это - о нас. Вот так вот бегаем, прыгаем. Суем головы в черные ящики, из которых нас шлепают по лобешникам… Понимаем, что «знания умножают скорбь», а все равно мчимся по кругу... Думая-надеясь, что «Сольвейг» еще не ослепла… Что жизнь - как спектакль «Ленкома»: заново можно сыграть.

…Что же касается Марка Анатольевича, то наверняка не нам судить-рядить «истинный» ли этот его творческий путь только лишь потому что с виду такой «компактный»? Полагаю, Захаров и сам знает знаменитое «Четверостишье» Генрика Ибсена: «…Творить - это суд суровый, Суд - над самим собой».