«Культурный суверенитет» нации в эпоху постмодернизма, или Как перекодировать «локальную» культуру

Любая национальная культура становится великой и влиятельной только в определенных условиях, связанных не так с ее количественными, как с качественными показателями.

Великие влиятельные национальные и наднациональные (имперские) культуры отличаются от культур небольших, локальных, лишенных универсальности и интереса со стороны других народов, прежде всего не размером «культурного массива» и не количеством выдающихся деятелей, а конструкцией «культурной матрицы» и «культурным кодом».

Великим культурам присуща отличная от локальных культур энергетика. Во главе угла их «матрицы» доминируют эсхатологические мировоззренческие установки и мироощущения, в лучших произведениях такого искусства развиты философские и трансцендентные мотивы, на первый план выходят универсальные и экзистенциональные вопросы. Только в таких культурах возникает феномен «великого стиля».

Государственная идеология и национальная идея великих наций таким же образом выстраиваются вокруг эсхатологического «стрежня» и представления о собственной исторической миссии. Поэтому культурно-идентификационный код, возникающий в контекстах великих культур, очень привлекателен как для «своих», так и для «посторонних» носителей. В конце концов такие культуры становятся средством политического влияния — скажем, во время холодной войны балет Большого театра и некоторые советские симфонические оркестры стали факторами привлекательности СССР на Западе — наряду с советскими технологическими достижениями (запуск первого спутника Земли, полет Юрия Гагарина, освоение космоса и т.д.).

Анализируя классическую русскую литературу XIX — начала XX века, понимаем, что ее художественное и духовное величие, ее всемирная известность связаны не столько с сугубо художественными особенностями (умением авторов выстраивать сюжет, эстетичным новаторством), сколько с ее сверхсмыслами, трансцендентной направленностью, общим «предвестническим» настроением — всем тем, что иногда называют «духовностью». Некоторые исследователи приходят к выводу, что классическая русская литература — это специфическая разновидность квазирелигиозных духовных практик: литература словно воссоздает тот моральный, философский и духовный код, который был потерян с упадком в Российской империи религиозной (православной) духовной жизни после секуляризации XVIII века.

Анализируя классическую английскую литературу, также видим, что она возникла в контексте специфической протестантской эсхатологии и мировых мессианских сверхзадач Британской империи. Даже рассмотрев современную американскую массовую культуру, видим, что ее квинтэссенция — не «апофеоз бездуховности» и не только деньги и культ потребления, как многим кажется, а апокалиптическая американская протестантская эсхатология и представление о США как «единой мировой сверхдержаве», чья миссия — спасти человечество от гибели.

Современному украинскому культурному процессу не хватает не только государственной поддержки или внимания со стороны бизнеса. Вне сомнения, в украинской культуре есть приоритеты и культурные феномены мирового масштаба или масштаба СНГ, но только в отдельных областях. В некоторых областях остается пустота (кинопроцесс, массовое книгоиздательство и т.д.). Тем не менее современной украинской культуре нужна не только экстенсивная помощь и структурные изменения (системная перестройка культурной сферы, привлечение инвестиций, появление эффективного кинобизнеса и шоу-бизнеса, «точечная» поддержка отдельных приоритетных проектов и тому подобное), а и, очевидно, «перекодирование» матрицы «высокой» культуры — хотя бы на уровне надлежащей интерпретации лучших достижений украинского культурного наследия и «расширение сознания» современных художников. Без разработки универсальных вопросов и экзистенциональных тем, без собственной великой миссии украинская культура будет неинтересной не только другим народам — она потеряет привлекательность даже для украиноязычных украинцев.

Гоголь, чье творчество, без сомнения, явление как русской, так и украинской литератур, получил очень разные рецепции в русской и украинской культурах. Одна унаследовала и развила гоголевские мистические и экзистенциональные интуиции, гоголевское понимание Бога и Церкви, гоголевский духовный и мировоззренческий пафос, гоголевское стремление к «преображению» бытия и перестройке общества на настоящих христианских основах. Другая восприняла интерес к фольклору и народным мотивам. Обе литературы унаследовали гоголевский социальный пафос и сочувствие к обиженным: такой вот «дележ по-братски»! Трудно сказать, что обе литературы — русская и украинская — взяли от Гоголя поровну. Но ведь, с другой стороны, никто не мешал украинским писателям взять от Гоголя именно «пиковые» проявления его творческого гения, а не только присущий романтизму интерес к фольклору.

Так же и с древнерусской литературой, которая является предшественницей и русской, и украинской, и белорусской. Например, «Слово о Законе и Благодати» Киевского митрополита Иллариона в России считается первым манифестом российской идеи, первым проявлением российского духа, первым историософским осмыслением российского «тысячелетнего царства» и особого пути национального развития. Между тем в контексте украинской культуры «Слово» считается просто интересным историческим документом, в котором отстаивается древнее значение Киева и его превосходство над остальными русскими княжествами. Как говорится, каждый народ имеет ту литературу, которую заслуживает. И не всегда это его собственная литература.

Украинской культуре повезло со многими талантливыми и даже гениальными, мирового уровня художниками. Но, к величайшему сожалению, ей очень не хватило достойных интерпретаторов собственного культурного наследия и интересных искусствоведческих, философских, культурологических, журналистских и рекламных интерпретаций.

Первая жертва неадекватного прочтения — Тарас Шевченко. Поэт на самом деле мирового уровня, интересный прежде всего шаманскими мотивами в своем творчестве, образом тотальной войны, а также моделированием эффективного национального эсхатологического мифа, стал жертвой сначала народнической, потом дореволюционной украинофобской, потом советской, потом националистической интерпретаций, а потом еще и постмодернистской деконструкции. По всей видимости, ни один из этих трактователей не интересовался по-настоящему его творчеством именно как художественным феноменом и не мог объяснить, в чем именно заключается «величие духа» Шевченко (или «подрывная роль»).

Потому не удивительно, что наследие Сковороды, Шевченко, Леси Украинки, Тычины, «неоклассиков», «шестидесятников», других украинских авторов в современной Украине стало не только поводом для окололитературных дискуссий, но и объектом, манипулируя которым и интерпретируя который можно попытаться деконструировать украинский дискурс как таковой.

Между тем грамотное позиционирование, продвижение и интерпретация украинской культуры — и современной, и традиционной, и классической — как внутри страны, так и за ее пределами, может укрепить украинский дискурс, привлечь к нему внимание, при определенных условиях даже создать на него моду.

Ценным феноменом украинской культуры является широкое сохранение автохтонного культурного кода и наличие перспектив для консервативно-революционного развития, предполагающего объединение современного культурного дискурса, модернистского и постмодернистского культурного языка, сакрального измерения традиционной культуры. То есть в украинском варианте модернизация может происходить с помощью Традиции, а не путем отказа от нее, как это произошло в большинстве западноевропейских культур. В условиях постмодернизма и постиндустриального общества подобный опыт крайне необходим, поскольку дает возможность искать новые пути культурного развития и спастись от духовной исчерпанности и опустошенности эпохи позднего модернизма и постмодернизма. Украинский культурный процесс часто обвиняют в провинциализме, крестьянственности, шароварщине, недоразвитости сугубо городской культуры. Но нужно различать колхозный кич, советскую псевдонародную стилизацию, жлобский дискурс, ставшие «визитками» украинскости, и, с другой стороны, автохтонную традиционную культуру, которой в современном мире становится все меньше и меньше.

Украинская культура, как и любая другая, имеет, среди прочих, функцию защиты и сохранения национально-государственной идентичности. Подрыв суверенитета начинается не с отказа от ядерного оружия и не со взятия под контроль другими государствами или военными блоками границ, стратегических аэродромов или газотранспортной системы, а именно с контроля над идентичностью и культурой как важным генератором идентичности.

Сегодня существуют две реальные угрозы «обнуления» Украины — лишения ее «культурного суверенитета»: «малороссиезация» и «европеизация».

Проект «малороссиезации» украинской культуры предусматривает ее утверждение как локальной культуры «для домашнего потребления», как «регионального дополнения» к русской культуре, причем как «высокой», так и массовой. «Малороссиезация» предполагает переформатирование и перепозиционирование национальной идентичности: в такой системе представлений украинцы воспринимаются не как самодостаточный этнос, а как субэтнос «триединого русского народа». Показательно, что в этот проект за границами Украины вкладываются деньги, а также немалые интеллектуальные, человеческие и технические ресурсы.

Современные проекты «европеизации» украинского культурного процесса не менее угрожающие: они предусматривают нивелирование основы «украинскости» — восточно-христианской цивилизационной матрицы, что в перспективе делает украинскую культуру беззащитной перед глобализационным наступлением и духовным обнищанием постиндустриальной эпохи, а Украину — периферией «Единой Европы», которая на самом деле все больше приобретает черты Евроафрики или Евроарабики. Все без исключения проекты евроинтеграции Украины предусматривают, что страна должна смириться со своим окраинным, лимитрофным положением, со статусом «евространы третьего (или даже четвертого) сорта» (хотя, конечно, это не озвучивается). Социально-культурная модернизация интерпретируется исключительно как вестернизация (американизация или европеизация). Культура с такими внутренними установками сознательно отказывается от субъектности, становится на путь «догонятельного развития», лишается универсальности, становясь неинтересной и внешним, и внутренним наблюдателям.

Эти оба пути дальнейшего развития украинской культуры — «малороссиезация» и «европеизация» — предусматривают, что Украина не станет генератором инновационных культурных процессов, что она может быть только реципиентом и ретранслятором чужих культурных импульсов и явлений. В такой ситуации уже не приходится мечтать о появлении в Украине нового «великого стиля», которыми были украинское барокко, украинский романтизм или украинский советский авангард 1920-х годов.

Следует помнить, что в современном постиндустриальном, постмодернистском глобализированном мире значение и роль национальных культур изменились: вместо модернистского представления о «едином пути» как универсальной модели развития всего человечества пришли представления о мультикультурализме, «столкновении цивилизаций» и уникальности исторического пути каждой нации и цивилизации. Сейчас именно национальная культура и «гуманитарная аура нации» становятся основой soft power («мягкой власти») того или иного государства. В ситуации, когда глобализация нивелирует государственные суверенитеты и границы между странами, именно «культурный суверенитет» нации становится краеугольным камнем, способным спасти ее для будущего.

Но ощутить такое изменение парадигм мирового развития, почувствовать изменение культурного языка и надлежащим образом ответить способна только контрэлита — новое поколение культурной и политической элиты Украины, которое еще не вошло в политику и не стало распорядителем национальных ресурсов и слоем, причастным к разработке и принятию стратегических решений. Нынешняя же украинская элита (независимо от политической ориентации) мыслит в культурных категориях прошлого — в категориях индустриальной модернистской эпохи (как советской, так и постсоветской). Эта мировоззренческая парадигма не зависит даже от их личных вкусов — одни являются почитателями творчества Нины Матвиенко, другие являются постоянными слушателями радио «Шансон». Но культурное сознание всей без исключения нынешней украинской элиты не дает ей возможности концептуально отвечать на актуальные вызовы постиндустриальной эпохи. Это отразилось даже в предвыборных программах почти всех политических сил на последних выборах (парламентских 2006 года и досрочных парламентских 2007-го), где культурной и гуманитарной сфере внимание уделялось по остаточному принципу (за исключением разве что языкового вопроса, на котором многие привыкли спекулировать). С такой элитой, уже давно превратившейся в антиэлиту, «обнуление» Украины, вне сомнения, не заставит себя ждать.

Сегодня сверхзадача по сохранению, развитию, трансформации, надлежащей интерпретации и выходу на широкие мировоззренческие горизонты украинской культуры является непременной составной нового «проекта «Украина», разработать и реализовать который способна только молодая контрэлита. Сейчас эта новая генерация только формируется и пока в полной мере не вовлечена в актуальные процессы. Однако условия ее формирования часто напоминают современный украинский кинопроцесс: есть отдельные субъекты, но отсутствует креативная среда. Поэтому часто молодые перспективные люди перенимают стиль поведения и способ мышления представителей антиэлиты, затем пополняя ее ряды.

Потому только эти еще не сплоченные, не объединенные общим делом или общим процессом люди способны сохранить и развить или окончательно потерять «культурный суверенитет» украинской нации. Без него Украина утратит духовную очевидность собственного существования и превратится в совокупность территорий, являющихся перифериями относительно разных центров. Политическая декомпозиция Украины таким образом становится только делом времени и обстоятельств.

Считается, что великие страны создают великие культуры. Но чаще бывает наоборот: великие культуры, имеющие глубокое духовное содержание и широкий мировоззренческий горизонт, которые ставят перед собою «вечные» вопросы человеческого бытия, создают предпосылки для появления великих стран и построения эффективных и сильных государств. В украинском случае актуальна именно вторая модель, а следовательно, великая и актуальная Украина может быть создана только великой и актуальной украинской культурой.