КУЛЬТУРНЫЕ ЦЕННОСТИ — «УЗНИКИ ВОЙНЫ И ТОТАЛИТАРИЗМА»

Историческая справка

Федеральный закон России «О культурных ценностях, перемещенных в СССР в результате второй мировой войны и находящихся на территории Российской Федерации» стал итогом многолетней сложной политической и дипломатической игры, сопровождавшей его разработку и обсуждение.

Ее истоки восходят к концу 80-х - началу 90-х годов, когда на волне горбачевской перестройки и гласности в периодической прессе СССР массово начали публиковаться материалы о т.н. «закрытых фондах» музеев, архивов и библиотек, в которых на протяжении нескольких десятилетий втайне от собственного народа и мировой общественности находились несметные культурные сокровища, считавшиеся бесследно исчезнувшими в годы второй мировой войны. В первую очередь речь шла о произведениях искусства, архивных документах и книгах, вывезенных по приказу советского руководства с территории оккупированной Германии после капитуляции нацистского режима. Их точное количество до сих пор не обнародовано. Более 50 послевоенных лет эти бесценные сокровища в обстановке строжайшей секретности хранились в специальных хранилищах Москвы, Санкт-Петербурга, Нижнего Новгорода и других городов России. Их своеобразным обобщающим символом стало «золото Шлимана» - фантастические находки знаменитого немецкого археолога Генриха Шлимана, известного своими сенсационными открытиями и исследованиями древних Трои и Пергамона. Эти уникальные памятники мировой цивилизации также оказались в числе «узников войны», удерживаемых за семью печатями в секретных фондах, хранители которых давали специальные подписки о неразглашении вверенных им тайн.

Закономерно, что правительства заинтересованных стран стали предпринимать активные политические и дипломатические усилия, направленные на возвращение утраченных культурных ценностей. В обмен на поддержку демократических реформ в СССР и финансовую помощь со стороны Германии президент СССР М. Горбачев задекларировал обязательства советского руководства относительно сотрудничества в сфере возвращения культурных ценностей. В частности, в ст.16 договора о добрососедстве, партнерстве и сотрудничестве между СССР и ФРГ (1990 г.) обе стороны признали, что утраченные либо незаконно вывезенные сокровища культуры, находящиеся на их территории, должны быть возвращены собственникам либо их правопреемникам. Уже в 1990-1991 гг. состоялись крупные передачи культурных ценностей из СССР в ФРГ. В свою очередь, президент Российской Федерации Б. Ельцин попытался перехватить инициативу и в ходе своего визита в Германию в октябре 1991 г. заверил немецкое руководство в готовности способствовать возвращению части «трофейных фондов». После распада Советского Союза начались официальные российско-немецкие переговоры относительно судьбы утраченных в период второй мировой войны культурных ценностей, приступили к работе совместные экспертные группы.

Однако начавшийся диалог вызвал бурную оппозицию в определенных кругах российского истеблишмента, которая выступила под лозунгом «Остановить ограбление России». Нечто похожее уже произошло несколько ранее, когда в Российской Федерации была развязана безпрецедентная информационная и политическая кампания против подписанного 14 февраля 1992 г. в Минске главами одиннадцати государств-членов СНГ (в их числе президент России Б. Ельцин) «Соглашения о возвращении культурных и исторических ценностей государствам их происхождения», направленного на справедливое и цивилизованное урегулирование вопросов, связанных с судьбой национальных реликвий многих народов после распада СССР. Тогда Государственная дума России денонсировала подпись Ельцина под этим документом, заявив о нежелании принимать участие в решении актуальной проблемы.

В марте 1995 г. Комитет Совета Федерации России по вопросам науки, культуры и образования подготовил проект закона «О праве собственности на культурные ценности, перемещенные на территорию России в результате второй мировой войны». Менее чем через месяц Государственная дума ввела мораторий на любые решения, связанные с возвращением перемещенных в годы войны культурных ценностей, до утверждения соответствующего федерального закона. А 23 марта Совет Федерации постановил внести проект закона в думу, предложив ей рассмотреть его как первоочередной. В июле 1995 г. Государственная дума рассмотрела два варианта законопроекта в первом чтении. Подготовленный на их основе новый проект был практически единогласно одобрен нижней палатой российского парламента 5 июля 1996 г. (300 - «за», ни одного «против»). Общая направленность и содержание принятого закона вызвали взрыв возмущения мировой общественности и заинтересованных стран. Характерно, что даже правовое управление аппарата Государственной думы РФ расценивало его концепцию как «конфискацию» чужого имущества и предупреждало о возможности ответных действий со стороны некоторых стран.

Реакция Германии была особенно бурной. Практически все крупнейшие немецкие издания подали резкие комментарии российского закона. На специальном заседании бундестага решение Думы было названо «некорректным», министр иностранных дел ФРГ К. Кинкель заявил, что оно существенно осложнит двухсторонние отношения.

Президент Ельцин оказался в сложном положении. Заблокировав закон, он рисковал натолкнуться на обвинения в отсутствии патриотизма, а подписав, ставил под угрозу отношения между Россией и Германией. Произошло то, что и прогнозировали обозреватели: 17 июля 1996 г. дальнейшее прохождение этого законодательного акта было заблокировано Советом Федерации. А Борис Ельцин во время визита в Москву канцлера ФРГ Г. Коля пообещал, что Россия будет цивилизованно решать проблему «трофейного искусства».

Над новым вариантом закона полгода работала согласительная комиссия из представителей обеих палат российского парламента. 5 февраля 1997 г. Государственная дума повторно рассмотрела и подавляющим большинством голосов («за» - 291, «против» - 2) одобрила его. Теперь этот документ получил новое название - «Федеральный закон о культурных ценностях, перемещенных в СССР в результате второй мировой войны и находящихся на территории Российской Федерации». Однако, несмотря на изменение названия, узловые формулировки закона остались неизменными.

В связи с этим большинство экспертов уверяли, что Совет Федерации, традиционно считавшийся проводником политической линии Ельцина, вновь не поддержит этот вариант закона. Однако вопреки всем прогнозам 5 марта 1997 г. он был утвержден, что засвидетельствовало существенное изменение расстановки сил в политических кругах России. На этот раз президенту России пришлось сделать выбор и заявить свою позицию - Ельцин отказался подписывать закон и воспользовался правом «вето». Однако Дума и Совет Федерации проявили настойчивость и преодолели «вето» президента. Ельцин вновь отклонил закон, который несколько раз возвращался то в Совет Федерации, то снова к президенту. В результате дело было передано в Конституционный суд. Ситуация достигла своей кульминации.

6 апреля 1998 г. Конституционный суд обязал Ельцина подписать закон о перемещенных культурных ценностях. 15 апреля 1998 г. российский президент поставил свою подпись под текстом закона, после чего тот вступил в силу. Однако Ельцин и его команда продолжают настаивать на том, что этот законодательный акт нарушает международные обязательства России и противоречит нормам международного права. Президент направил обращение в Конституционный суд Российской Федерации, в котором ставился вопрос о признании закона антиконституционным.

Сегодня сложно прогнозировать дальнейшее развитие событий. А пока один из самых скандальных в новейшей истории России и истории международных отношений законов стал свершившимся фактом.

О законе

Собственно, вся суть закона четко и однозначно изложена в одной статье (ст. 6): все находящиеся на территории России культурные ценности, перемещенные в СССР путем осуществления его права компенсаторной реституции (т.е. взятые на территории Германии и ее союзников взамен утраченных в результате военных действий и оккупации в период второй мировой войны), являются собственностью Российской Федерации.

Речь идет о предметах культуры, которые являлись государственной, частной, муниципальной собственностью или принадлежали общественным организациям враждебных государств (Германии, Болгарии, Венгрии, Италии, Румынии и Финляндии), а также культурных ценностях стран, полностью либо частично оккупированных ими (то есть фактических союзников СССР и жертв агрессии), и ценностях, происхождение и собственники которых неизвестны. Исключение составляют предметы, перемещенные в Россию с территорий бывших враждебных стран после подписания мирных договоров с ними; собственность религиозных и благотворительных организаций; собственность лиц, утративших ее в связи с их активной борьбой против нацизма (фашизма), оккупационного режима и его сателлитов. Претензии на их возвращение будут приниматься Россией на протяжении 18 месяцев и лишь на основе взаимных действий. Страны, пострадавшие от агрессии, должны будут подтвердить, что за заявленные к возвращению предметы не была получена компенсация со стороны Германии или ее союзников. Законом предусмотрена оплата за хранение, реставрацию, экспертизу и транспортировку возвращаемых ценностей. Однако в гуманитарных целях допускаются некоторые льготы по возвращению семейных реликвий.

Действие закона не распространяется на культурные ценности государств - бывших республик СССР, вывезенные с их территорий Германией и ее союзниками, которые могут оказаться на территории России. Возвращение этих ценностей предполагает взаимную передачу предметов, утраченных в годы войны российскими учреждениями и частными лицами.

Совершенно очевидно, что условия и сроки для реституционных действий, определенные законом, ставят под сомнение достижение компромисса между Россией и Германией относительно судьбы немецких «трофейных ценностей». Под вопросом остается возвращение вывезенных нацистами военных архивов во Францию и известной «коллекции Кёнигса» в Нидерланды. Надежды на реституцию национальных реликвий Австрии, Бельгии, Болгарии, Венгрии, Италии, Польши и ряда других стран тоже становятся весьма зыбкими.

Итак, более чем через полвека после завершения второй мировой войны Россия сделала настойчивую попытку подвести правовую базу под одностороннее провозглашение российской собственностью миллионов единиц уникальных памятников культуры (книг, рукописей, архивных документов, произведений искусства и предметов старины), вывезенных советскими войсками в качестве трофеев. Когда информация о них стала достоянием мировой общественности, российские парламентарии предприняли поспешные действия, откровенно игнорирующие мировое общественное мнение и нарушающие целый ряд международных конвенций, деклараций, соглашений и договоров, участником которых является Россия как один из правопреемников бывшего СССР.

Российский закон

и Украина

Российский закон непосредственно затрагивает и национальные интересы Украины. В частности, ей необходимо решить две проблемы: а) судьба украинских культурных ценностей, утраченных в ходе эвакуации на территорию России в годы войны; б) розыск вывезенных оккупантами с территории Украины памятников истории и искусства, которые были найдены и возвращены в СССР, но оказались в итоге в российских хранилищах и частных собраниях.

Эвакуация фондов украинских музеев, архивов и библиотек в восточные районы СССР проходила в сложных условиях военного времени, в обстановке спешки и неразберихи. Некоторые транспорты были атакованы немецкой авиацией, после чего перевозимые в них культурные ценности бесследно исчезли. Следы других затерялись по неизвестным причинам. В том числе, на территории России были утрачены уникальные фонды ряда музеев Харькова, Никополя, Керчи. Изделия из драгоценных металлов и камней также вывозили специальные группы НКВД, которые не оставляли никаких документов. Судьба многих этих памятников до сих пор неясна. Характерно, что перед отступлением советских войск уничтожались инвентарные книги и учетные карточки многих музеев, а после освобождения территории Украины сотрудниками НКВД было произведено изъятие и уничтожение довоенной фондовой документации и документов об эвакуации фондов отдельных музеев.

Из одних и тех же музеев подлежащие вывозу предметы направлялись в разные места несколькими партиями. В итоге украинские культурные ценности в эвакуации оказались рассредоточенными на огромной территории, охватывающей Урал, Сибирь и Среднюю Азию (Казахстан и Узбекистан). Обеспечить их сохранность было крайне тяжело.

В условиях недостаточного контроля показательными были факты хищений и утрат украинских культурных ценностей, их присвоения в местах хранения в эвакуации. В частности, документы свидетельствуют об изъятиях и кражах музейных экспонатов из Украины, имевших место в Тюмени, Уфе, Новосибирске (Россия), Актюбинске и Челкаре (Казахстан). Установлены факты несанкционированного помещения предметов из эвакуированных фондов в экспозиции местных музеев России и последующего невозвращения их в Украину. Например, речь идет о 20 образцах старинного холодного оружия из коллекции Кочубея, принадлежавшей Полтавскому краеведческому музею, которые во время эвакуации были экспонированы в Башкирском краеведческом музее в г. Уфе и остались там после войны. В Тюмени из фондов Полтавского краеведческого музея для горкома партии изъяли лучшие старинные ковры, таинственно исчезли и ковры, самочинно помещенные в экспозицию местного музея. В Краснодарском краеведческом музее ныне находится картина «Казак Мамай», принадлежавшая до войны Днепропетровскому историческому музею. Ее приобрели в 1971 г. у неизвестного военного. Специалистами Третьяковской галереи, фонды которой находились в Новосибирске в одном помещении с экспонатами Харьковской картинной галереи, были отобраны две картины - М. Маковского «Базар в Москве» («на реставрацию») и Виллевальде «Казаки в Берлине» («для экспозиции»). Эти произведения так и не возвратились в Харьков. Подобных примеров можно привести более чем достаточно.

Таким образом, проблема розыска и возвращения утраченных в ходе эвакуации на восток СССР украинских культурных ценностей существует и требует своего решения. Это должна учитывать и российская сторона.

Поиск советских культурных ценностей на немецкой территории проводили специальные подразделения Советской военной администрации в Германии (СВАГ). В 1945 году там действовала отдельная поисковая бригада АН Украины. Однако начиная с 1946 года украинских специалистов отстранили от дел. Культурные ценности направляли сначала в Москву и Ленинград, где происходила их сортировка и распределение. Иногда адресатов определяли непосредственно в Германии. В частности, когда в 1946 году в американской зоне оккупации в Баварии было найдено большое количество ценностей, принадлежавших музеям Украины (более 1800 ящиков, пакетов, особенно много в замке Хохштадт), украинское правительство направило в Германию своего представителя - В.Богусевича. Но отдел реституции при Управлении поставок и репараций СВАГ отказал ему в разрешении въезда в Мюнхен, где находился сборный пункт найденных культурных ценностей. Об их судьбе украинское правительство долго не имело никакой информации и позже вынуждено было удовлетвориться теми предметами, что поступили в Украину с баз Москвы и Ленинграда либо отобранных без участия украинских экспертов и направленных в Киев непосредственно из Берлина.

Такой подход был явно дискриминационным. Согласно данным западных исследователей, в общем в Советский Союз было передано более полумиллиона единиц культурных ценностей. В частности, речь идет о 534120 объектах. Отмечается, что 167117 из них происходили из Киева. Согласно другим данным, как минимум 350 тыс. из числа переданных в СССР предметов принадлежали Украине. Сегодня есть все основания полагать, что значительная часть ценностей после возвращения в СССР не была передана законным собственникам в Украине, а осталась в российских хранилищах. Например, в 60-70-е годы в фондах российских музеев (Москва, Новгород, Пермь) украинскими специалистами случайно были обнаружены и возвращены в Киев иконы XVII века «Святой Георгий» и «Соглядатаи земли ханаанской», картины Яна Миля «Лаццарони» (XVI в.) и Корнелиса Бельта «Берег у Схевенгема» (XVII в.), пейзажный этюд неизвестного русского мастера. Около 20 картин в конце 60-х годов удалось возвратить из Эрмитажа в Алупку. В Харьков из фонда им. Вучетича только в конце 50-х гг. вернули картину А. Жодейка «Портрет девушки» (XIX в.). Сегодня известно о пребывании в фондах Третьяковской галереи иконы Богородицы Ильинской Черниговской (начало XVI в.), возвращенной в СССР из Дрездена в 1950 году. В российских музеях (Москва, Санкт-Петербург, Новгород) оказалось и как минимум тринадцать (по другим данным более двадцати) мозаик и фресок XII в. из Михайловского Златоверхого собора в Киеве, вывезенных в 1943 году в Германию и после войны возвращенных в СССР. В Новгороде они до сих пор находятся в закрытых фондах.

Отметим, что в первых вариантах российского закона было жестко зафиксировано, что Украина в течение 12 (затем продлили до 18) месяцев могла заявить свои претензии на возвращение культурных ценностей, представив доказательства того, что они являются ее «национальным культурным достоянием» и за них не получена компенсация от Германии. Представить аргументированные конкретные заявки в установленные сроки было бы абсолютно не реально: ни один украинский эксперт никогда не имел доступа к российским специальным фондам. А увязка решения проблемы с отсутствием или наличием компенсации со стороны Германии явно преследовала двоякую цель. С одной стороны, известно о наличии на территории Украины немецких культурных ценностей, что могло быть расценено как факт компенсации. И украинская сторона тем самым либо теряла право на возвращение своих раритетов, либо должна была передать России находящиеся на ее территории немецкие памятники культуры. С другой стороны, возводились искусственные препятствия для двухсторонних украинско-немецких переговоров, ибо достижение компромисса в их ходе ставило под угрозу возвращение украинских культурных ценностей, находящихся в России. Таким образом российская сторона создавала условия для того, чтобы добиться единоличного права представлять в переговорном процессе с Германией и другими заинтересованными странами все бывшие республики СССР, а ныне независимые государства.

После критических выступлений в украинской прессе и на ряде научных форумов со стороны официальных лиц России были даны специальные комментарии об учете в законе интересов Украины и других государств - бывших республик СССР, которым будет возвращаться их национальное культурное достояние, находящееся на территории России. Соответствующая статья (ст.7) появилась и в тексте закона, что несомненно является важным достижением. Как положительный факт отметим, что в утвержденном варианте закона сняты ограничения по времени подачи претензий со стороны государств - бывших республик СССР и не идет речь о компенсации со стороны Германии. Таким образом, Украина получила реальную возможность добиваться возвращения своих культурных ценностей, утраченных в результате войны.

Однако полного представления о механизме реализации этих обещаний российский закон не дает. Определение «национальных ценностей» по-прежнему сформулировано так, что при желании его можно сузить только до этнических украинских памятников, оставив без внимания большое количество других исторических и культурных ценностей, которые утратили украинские музеи, библиотеки и архивы в годы войны. Для украинской стороны является неприемлемым положение закона, согласно которому речь идет лишь о «национальных ценностях», находившихся на территориях бывших союзных республик в пределах их границ на 1 февраля 1950 года. Ведь Украина тем самым теряет права на возвращение культурных ценностей Крыма, который вновь вошел в состав ее территории в 1954 году. По-прежнему остается актуальной проблема полной и достоверной информации о наличии украинских культурных ценностей в России. Без длительной работы в российских фондах реализовать свои права Украине будет очень сложно.

Реституция

или конфискация?

Свои попытки присвоить «трофейные» ценности Россия обосновывает необходимостью компенсировать потери, понесенные Советским Союзом в годы войны. Однако эта аргументация имеет целый ряд уязвимых позиций.

Специалистам хорошо известно, что акты об ущербе, причиненном учреждениям культуры Советского Союза в ходе боевых действий и оккупации, составлялись под руководством Чрезвычайной государственной комиссии в спешном порядке и в силу объективных причин (отсутствие документов и инвентарных книг, сведений об эвакуированных предметах и т.д.) во многих случаях имели весьма приблизительный, а иногда и ошибочный характер. Довольно часто указанное общее число утраченных экспонатов не подтверждалось попредметными списками. Целый ряд музеев, архивов и библиотек тогда вообще не смогли зафиксировать свои потери. Таким образом, массовый вывоз на территорию СССР немецких культурных ценностей не имел ничего общего с утвержденной союзниками четырехсторонней процедурой реституции, которая предусматривала компенсацию невосполнимых потерь относительно конкретных предметов за счет идентичных немецких фондов (т.е. предмет за предмет). Следует признать, что вплоть до распада СССР точных списков утраченных в период войны культурных ценностей так и не было создано.

Да и сама процедура экспроприации немецких культурных ценностей мало напоминала юридически и информационно обеспеченный процесс компенсаторной реституции - их спешно вывозили десятками эшелонов, преимущественно без всяких описей и задокументированного сопоставления с актами конкретных потерь. К примеру, только из хранилищ вблизи Магдебурга и Лейпцига по данным российского историка П. Кнышевского было отобрано с этой целью 8850 ящиков (85 вагонов). Для обеспечения общего руководства акцией был создан специальный комитет при Государственном комитете обороны СССР, одновременно в составе Главного трофейного управления сформировали 48 трофейных бригад. Кроме организованного вывоза найденных культурных ценностей, широко было распространено мародерство высших должностных лиц и военнослужащих, которые массово отправляли домой и везли культурные ценности из Германии. Красноречивым примером этого явления может быть опись имущества, обнаруженного на даче маршала Жукова, где среди прочего добра находились 44 больших ковра и гобелена старинной работы, 55 картин классической живописи в художественных рамах, 7 ящиков художественного фарфора и хрусталя.

В этой истории есть еще один существенный момент, на который нельзя не обратить внимание.

Характерной чертой позиции России в переговорах с Германией и другими странами является ее стремление использовать общие данные по всем бывшим республикам СССР, когда речь идет о потерях культурных ценностей и их компенсации. Однако, самостоятельно присвоив себе право выступать от их имени, Россия демонстративно игнорирует право этих государств в таком случае принимать равное участие в решении судьбы «трофейных фондов».

Между тем, на территории СССР во время войны, по официальным послевоенным данным, в целом было разграблено 427 музеев. Из них на территории Российской Федерации в границах того времени (с Крымом) - 171 музей, то есть 40% от общего количества. В Украине (без Крыма) согласно официальной статистике перед войной существовал 151 музей (заметим, что по нашим данным до войны действовало не менее 174 музея). Следовательно, в нынешних территориальных границах, даже по официальным данным, по количеству пострадавших музеев украинские и российские потери приблизительно одинаковы (а по неофициальным выходит, что в Украине в абсолютных цифрах пострадало больше музеев). Однако по количеству и ценности вывезенных музейных экспонатов потери Украины, как минимум, вдвое превышают потери России. Даже по неполным данным Министерства культуры СССР первых послевоенных лет, только по 21 музею Украины (включая отдельные музеи Крыма, ныне находящиеся в составе Украины) из списка самых значительных музеев СССР (они составляли в нем 28%) было утрачено около 300 тысяч экспонатов (53% общих потерь по данному списку). Из музеев РСФСР в этот список вошло всего 15 учреждений, и потеряли они около 160 тысяч экспонатов (соответственно 14,6% и 28,3%).

Эти факты, а также отсутствие в послевоенные годы критериев и механизмов восполнения за счет немецких и других активов потерь конкретных учреждений и частных лиц (о чем свидетельствует пример Украины) ставят под сомнение правомочность применения в тексте закона термина «компенсаторная реституция», ибо de facto она никогда не была реализована, как не будет реализована и в результате его применения. Скажем, какое отношение к российским потерям имеет «коллекция Кенигса», если преступления голланских нацистов и ограбление ими культурных ценностей совершались на территории Украины и Польши (т. н. «дело Питера Ментена»). То же относится и к вывезенным в Россию венгерским культурным ценностям - венгерская армия в основном действовала на территории Украины и именно Украина понесла культурные потери в результате действий венгерских солдат. А венгерские культурные ценности были упрятаны советской администрацией в Нижнем Новгороде.

Таким образом, цель вывоза культурных ценностей на территорию СССР представляется совершенно другой. А это существенно меняет как сами морально-правовые основы российского закона, так и его оценку с точки зрения норм этики и права.

Совершенно очевидно, что Украина, как и другие пострадавшие от войны республики бывшего СССР, должна иметь право решающего голоса в определении судьбы «трофейных фондов». Возможно, эта проблема должна отдельно обсуждаться в рамках подготовки и ратификации российско-украинских соглашений о разделе имущества, долгов и активов бывшего СССР.