КРИТИЧЕСКОЕ МЫШЛЕНИЕ В ЭПОХУ КРУШЕНИЯ ИДОЛОВ

14 марта с.г. в Гейдельберге, Германия, ушел из жизни один из выдающихся европейских философов ХХ века — Ханс Георг Гадамер. Будучи лишь на 40 дней моложе ХХ века, он на 1 год и 13 дней пережил его, век, который не только по хронологическим или биографическим, а главное — по идейным причинам мог назвать «своим». Вместе с ХХ веком Гадамер пережил его исторические трагедии и оттепели, его отчаяние и его победу, взлеты и падения его художественной и интеллектуальной жизни. Он никогда не стремился занять место в пантеоне — среди тех, кто определял лицо этого века, тем не менее еще при жизни оказался в нем как выдающийся мыслитель и основатель особого философского направления — герменевтики.

Хотя Ханс Георг Гадамер родился 11 февраля 1900 года, настоящую славу ему принесла только его книга «Истина и метод», опубликованная в Германии в 1960 году. Практически никогда, ни до, ни после этой работы, Гадамер не писал книг, однако его «малые формы» составили десятитомник, недавно опубликованный в Германии. В конце концов, и из этих десяти томов статей и очерков трудно что-то назвать «программным», ведь подавляющее большинство их было написано по вполне конкретным поводам. По высказыванию самого Гадамера, все его произведения писались исключительно для того, чтобы «оправдать метод
своей исследовательской и преподавательской деятельности». Опыт последней составил 60 лет.

Свою первую диссертацию Гадамер защитил в 1922 году у Пауля Наторпа, а вторую — в 1928-м у Мартина Хайдеггера. Только этих двух имен могло бы хватить, чтобы войти в историю европейской философии (хотя бы маленькой строчкой), но звездное окружение Гадамера этим не ограничивается. Список людей, у которых учился, с которыми работал, дружил, дискутировал и спорил Гадамер, кажется невероятным: Пауль Тиллих и Эрнст Роберт Курциус, Николай Гартман и Рудольф Бультман, Эрих Ауэрбах и Александр Кожев, Эдмунд Гуссерль и Поль де Ман, Поль Рикер и Жак Деррида...

Профессорское звание он получает в Лейпциге в 1939 году. Во времена подсоветской Германии (1946—47 годы) становится ректором Лейпцигского университета, а с 1949 года оседает в Гейдельберге, унаследовав кафедру от Карла Ясперса. Остаток жизни Гадамер проводит именно там, отойдя от чтения лекций лишь в возрасте 86 лет. Однако даже после этого он продолжает проводить семинары и коллоквиумы, давать интервью, путешествовать по миру, встречаясь и дискутируя с известными философами современности. Еще в мае 2001 года Гадамер отвечал на вопросы украинского независимого журнала «Ї».

Свою концепцию Гадамер называл «философской герменевтикой», вместе с тем связывая ее с продолжительной традицией толкования текстов — ведь именно это и означает греческий термин «герменевтика» — и подчеркивая тот совершенно новый поворот, который она получает в его произведениях. «Герменевтика» Гадамера — это не жест простого вписывания себя в историю философской мысли. Это сознательная декларация своей позиции относительно традиции: «в ситуации, когда все пытаются сказать «новое слово» в философии, Гадамер сосредоточился на продумывании слов уже сказанных» (В.Малахов).

В отличие от своих предшественников, Гадамер переместил акценты с «философского аспекта герменевтики» как процесса понимания, в частности текстов, на «герменевтический аспект философии», то есть на то, что каждое философствование пронизано «пониманием». Таким образом, каждая попытка истолковать текст перестает быть хирургической операцией определенного субъекта над текстом-объектом — операцией внешней, не затрагивающей бытия самого философа. Наоборот, понимание является для Гадамера способом существования человека, а следовательно, тот, кто хочет что-то понять, уже является погруженным в объект исследования. Чтобы что-то понять, нужно это для себя истолковать, но для того, чтобы что-то толковать, нужно уже иметь определенное представление о том, что будет истолковано.

Эти базовые позиции современной герменевтики пошатнули несколько мыслительных аксиом ХІХ—ХХ веков: существование одного «правильного» толкования, устойчивость субъектно-объектных отношений, преобладание историко-культурного контекста и личности автора (авторского замысла) над собственно текстом.

Быть может, дело еще и в убежденности Гадамера в том, что кончилось время больших систем. Собственно говоря, парадокс «Истины и метода» заключается в том, что союз «и» в названии произведения не соединяет, а разграничивает два доселе соединенные понятия. По Гадамеру, ни один метод не дает абсолютного права на истину, а традиционно научное познание не обеспечивает единственно правильного вывода. Гадамера вполне можно назвать несистематичным и даже антисистематичным философом, стремящимся выйти за рамки «кабинетной» университетской философии, которая не видит ничего за своей дверью. Он — апологет философии открытой и чувствительной, философии, своей вопросительной формой отвергающей дидактизм и догмы.

Вопреки дидактическому поучению или догматическому утверждению — однонаправленным монологическим формам субъект-объектных отношений, — Гадамер как раз в диалоге усматривает возможность взаимопонимания между двумя равноправными его участниками. Позиция Гадамера — это поиск «третьего», посредника, стоящего за ними обоими и в отношении которого отличия между ними становятся несущественными. Этим третьим является язык. В последнем своем интервью журналу «Ї» Гадамер заметил: «Язык — это не только то, что может быть зафиксировано на письме, а прежде всего тот способ общения, который делает возможным взаимопонимание между людьми. Во время моей последней встречи с Хайдеггером, состоявшейся в Фрайбурге, мы пришли к заключению, что лучше всего суть языка проявляется в диалоге». Даже в отношении себя самого он считал письмо самоистязанием, а диалог — радостью.

Отталкиваясь от «экзистенциальной герменевтики» Хайдеггера, определявшего человеческое бытие через конкретное место в историческом времени-пространстве (Dasein — бытие-тут), Гадамер переносит историчность человека в плоскость языка. Культурные эпохи, доктрины и убеждения, концепции и идеи меняют друг друга, частично или полностью отрицая одних предшественников и опираясь на других. Тем не менее всегда между ними остается общая, устойчивая основа — язык. Прошлое — «традиция» в гадамеровской терминологии — откладывается в языке определенными схемами опыта, названными Гадамером «предрассудками».

Таким образом, даже мнимая полная свобода или тотальное отрицание (как и любые иные формы культурной жизни) одинаково определяются культурным опытом, отложенным в языке. Привлечение к предлагаемому языком герменевтическому диалогу между настоящим и прошлым, между «бытием-тут» и «традицией» прислушивание к языку, внимание к скрытым в нем, но еще живым формам и содержаниям, позволяет выйти за пределы, наложенные на человека временем и культурой, обогатив понимание себя и другого.

Именно внимание к языку определило один из наибольших интересов творчества Гадамера— «загадочную близость философии и поэзии». Бытие в языке и бытие как язык в поэтическом дискурсе сблизили Гадамера не только с прошлым, но и с будущим: с одинаковой глубиной он писал о Рильке и Гельдерлине, и о Пауле Целане, который был на 20 лет моложе него.

Примечательно, что в жизни Гадамера наиболее привлекателен, поскольку наиболее пригоден для спекуляций, период Второй мировой войны, когда философ не только не уехал из Германии, но и стал профессором. Образ «честного» немецкого философа Гадамера противопоставляется его «продажному» (хотя и совершенно гениальному) учителю Хайдеггеру. Статья in memoriam в британской газете «Гардиан» утверждает, что гадамеровский герменевтический проект был попыткой «очистить немецкий историцизм от гадкого нацистского привкуса». Не отрицает ли такое утверждение одной из основных позиций герменевтики: внимание к произведению, а не к персоне автора? Не переводится ли резонанс герменевтических концепций с основными позициями современной философии в плоскость пафосно-политическую?

Хочется согласиться с известным российским исследователем философской герменевтики В.Малаховым, который говорит, что давнюю герменевтическую традицию актуализируют (и делают возможным ее переосмысление) ситуации, разламывающие историко-культурный континуум. Как, например, крушение идеалов античности и установление христианства во времена Святого Августина, новое прочтение Святого Письма во времена Реформации. «Герменевтика возникает всякий раз в периоды потрясения основ, крушения «естественных» очевидностей сознания, разрушения продолжительных связей». Герменевтический проект Ханса Георга Гадамера появился именно в такое время, на изломе очередной парадигмы человеческой культуры, предлагая не панацею от землетрясения сознания, а лишь способ продолжения критического мышления в эпоху крушения идолов. Уход 102-летнего Гадамера едва ли означает стабилизацию, скорее — подчеркивает глубину нынешнего потрясения и необходимость сохранить философское и человеческое сознание.