КОМЕДИЯ DEL ARTE РОМАНА КОФМАНА

Где бьется сегодня музыкально-театральное сердце столицы? Может быть, в Национальной опере, которая осчастливила зрителя неординарной постановкой «Ромео и Джульетты» Ш.Гуно? В самом деле, весьма эффектное зрелище — чисто французская лирическая интерпретация трагедии английского драматурга в немецкой постановке с венгерскими костюмами, в которые с трудом влезли украинские певцы, — все в лучших традициях совместных предприятий! Спору нет, использование иностранных инвестиций — вполне в духе времени; жаль только, что не всегда удается внешним обновлением вдохнуть жизнь в изрядно обветшавшие формы...

Или наоборот — истинный путь нынешнего музыкального театра в отходе от оперной вампуки? Самое яркое решение в этом плане, пожалуй, шеридановское «Обручение в монастыре» в интерпретации Молодого театра. Исполненная многочисленных аллюзий музыка Игоря Щербакова, конечно же, не оперный шедевр, но насколько театральна и жизненна сама постановка! Как пластичны и характерны герои Тамары Яценко и Алексея Вертинского, без преувеличения, «вытягивающие» на себе весь спектакль! Можно порассуждать о попытках Театра оперетты вырваться из оков канканного водевиля (попытках скорее декларируемых, чем органичных для нынешнего состояния театра). Можно вспомнить о последних постановках Детского музыкального театра — достаточно неординарных, вносящих свою неповторимую краску в палитру столичной музыкально-театральной ситуации, но остановимся. Сконцентрируемся на ярком событии, завершившем нынешний театральный сезон в его музыкальном измерении. Речь идет о премьере «Паяцев» Леонкавалло в оперной студии Национальной музыкальной академии им. Чайковского.

СТАТУС

Некоторое пренебрежение и легкое предубеждение у определенной части театральных завсегдатаев относительно оперной студии есть. Букет претензий в общем-то неоригинален: и голоса не те, что в Национальной опере, и постановки победнее, и хор с оркестром не высшего класса. С другой стороны, и актерский, и режиссерский потенциал на порядок ниже драматических театров Киева. В принципе, такое мнение понятно и имеет веские основания. Да это и неудивительно, коль скоро оперная студия — учебный полигон для подрастающих, а значит, еще незрелых музыкально-театральных дарований.

Но вспомним, например, постановку «Дейдамии» Генделя, за которую в свое время не взялась Национальная опера. Или, к сожалению, редко идущие динамичные спектакли «Служанка-госпожа» Перголези и «Тайный брак» Чимарозы. Или блещущий незакомплексованностью молодой по духу спектакль «Свадьба Фигаро» — «стирающий» следы псевдоакадемических штампов в пользу французской легкости и непринужденности комедии Бомарше и искрометной музыки великого Моцарта. Или самый близкий по времени пример — нашумевшая премьера «Кармен» Бизе — один из ярчайших киевских спектаклей последних лет. И вот — новое детище Романа Кофмана, одновременно и режиссера, и дирижера-постановщика. Этот спектакль, конечно же, отнюдь не «проходная» учебная работа, но полноценное художественное явление, весомо подтверждающее новый статус оперной студии — театр-студия «Молодая опера».

«Молодая» — значит, динамичная, неуспокоенная, ищущая и экспериментирующая. «Опера» — следовательно, ставящая во главу угла Музыку. И только ее.

МАТЕРИАЛ

«Паяцы» — ярчайшее явление веристского оперного театра, своеобразный концентрат его принципов и норм. Стремление к «объективной летописи» жизни, внимание к «простому» человеку, «простому», но тем не менее искренне любящему, бурно ревнующему и страстно ненавидящему, мелодраматизм ситуаций и утрированность эмоций — все это есть в опере Руджеро Леонкавалло. Опусы веристов, исполненные «правды жизни», имели и имеют как принципиальных критиков, так и не менее принципиальных поклонников. Такое противостояние существовало всегда: более ста лет назад о ней саркастически отзывался Римский-Корсаков: «Опера Леонкавалло не понравилась мне. Ловко обработанный сюжет, из реально-драматических, и поистине надувательская музыка, созданная современным музыкальным карьеристом...» Диаметрально противоположным было мнение Чайковского. О музыке веристов великий русский композитор отозвался так: «Сколько ни рекламируй произведение бездарное или имеющее лишь мимолетное значение, ничего не сделаешь и уж никак не заставишь всю европейскую публику просто захлебываться от фанатического восторга».

Более чем столетний успех «Паяцев» — яркое свидетельство созвучности строя оперы, страстей и душевных движений, запечатленных в ней, сущностным чертам человеческой натуры. Парадокс ситуации, в которой оказался Р.Кофман, выбрав для постановки «Паяцев», состоит в том, что гарантированный успех у одной части публики с неизбежностью влек за собой снисходительное пренебрежение другой. Дело в том, что принципы веристской оперы конца Х%%%%Х века в наше время концентрированно воплощаются в многочисленных «мыльных» сериалах. Стоило Кофману лишь чуть- чуть промахнуться — и интеллектуальная часть публики отвергла бы этот спектакль, расценив его как дань невзыскательному вкусу и поиск дешевого успеха. Но в этом особая тонкость режиссерского решения — за первым, внешним слоем скрываются второй, третий, четвертый... Тем самым постановка «Паяцев» актуализирует постмодернистские черты современной культуры. Система аллюзий, намеков, явных и скрытых цитат «отстраняет» веристскую драму, наталкивая зрителя-слушателя на размышления и интеллектуально изысканные поиски неявных смыслов постановки. В этом, пожалуй, самая главная заслуга Кофмана-режиссера.

МАСКИ

...Завершается спектакль немой сценой. Аллюзия к гоголевскому «Ревизору» очевидна. Впрочем, здесь может быть усмотрена и другая параллель — к музею восковых фигур, где каждый персонаж — одновременно и персонаж, и маска, и аллюзия.

Тонио — по сюжету оперы лицедей Таддео. Но сценический образ, создаваемый В.Козиным, временами отсылает зрителей к штампам, связанным с вердиевским Риголетто. Комедиант Беппо (в комедии — Арлекин) властью режиссера превращается то ли в инопланетянина, то ли в персонаж детского утренника. Чего стоит появление летающей тарелки и доносящиеся из нее рулады (С.Пащук)! «Разоблачение» инопланетянина напоминает об ужимках мужского стриптиза, хотя «вылупившийся» из скафандра Арлекин совершенно не эротичен, а скорее забавен. Хозяин труппы Канио (Паяц) — «примеряет» на себя маски всех оперных любовников-теноров: принимая эффектные позы, страстно выкладываясь в арии d’urlo (арии крика), заламывая руки и закатывая глаза. Среди других масок — «вечный слепец», напоминающий Кота Базилио, ремесленный люд из сказок Джанни Родари, фургон- повозка на фоне пейзажа — то ли среднеитальянского, то ли среднеукраинского...

А надо всем — маска Маэстро Зала.

Большой зал консерватории и Роман Кофман — неразъединимые понятия. Именно в этом зале Кофман сформировался как режиссер — в постановках студенческих капустников, признаки которых то и дело проступают сквозь «ткань» «Паяцев». Консерваторские капустники всегда были сильны именно своим музыкантским началом. Музицирование с явным удовольствием, не за зарплату, а «для души» — но не дилетантски-салонное, а публичное, обеспеченное высоким профессионализмом, — вот что скрывается за маской.

ВМЕСТО ПРОГНОЗА

Опера идет на итальянском. Когда на языке оригинала ставит «большой» театр — намерения очевидны: спектакль планируется «на вывоз», для заработка. Так поставлены «Паяцы» в Днепропетровской опере, где они идут в паре с «Сельской честью» Масканьи (по замыслу режиссера Ю.Чайки, действие обеих опер происходит в одной деревне). Для чего итальянский язык оперной студии? Как учебный театр она готовит профессионалов, ориентированных на мировое культурное пространство и способных с ходу включиться в любой европейский спектакль. Сегодня это скорее желание, цель-идеал. И «Паяцы» Романа Кофмана — большой шаг на пути к этой цели.