Канатоходка

"Актрисе всегда 18" - премьерный спектакль в Киевском Национальном театре русской драмы им. Леси Украинки (на основе пьесы Джона Маррелла "Смех лангусты"). Режиссер - Давид Бабаев, в роли Сары Бернар - Лариса Кадочникова.

"Были личности, индивидуальности - веселые, мыслящие. Разные. Виктор Гюго, Наполеон, Байрон, Гарибальди. Все умерли. Их больше нет. Мы - последние, Оскар. Последние романтики на этой земле", - так говорит Сара Бернар (Лариса Кадочникова) - Оскару Уайльду (Юрий Кухаренко).

Говорит уже в финале спектакля, когда он, бедный, вжался в инвалидную коляску, наклонил обреченную голову ниже-ниже к земле, словно решил приоткрыть для великой актрисы чуть больше панорамы на незримый горизонт.

И она смотрит - куда-то туда, собственно, за горизонт, в зрительный зал - не то чтобы обреченно или безнадежно, но тайно пытаясь в который раз обмануть и себя, и их, и его.

Можно придумать с десяток тем, вычленяя из них главную на основе этого спектакля о Саре Бернар, но прежде всего, на мой взгляд, здесь очевидна мощь и обнаженность темы следующей - игра со временем, в котором "истина - лишь форма грима", кстати, так писал именно о Саре Бернар великий критик Александр Кугель.

Популярная пьеса Джона Маррелла, используется разными театрами как отличный материал для бенефиса больших актрис, а они, согласно своей профессиональной ориентации, как раз и играют внутри сюжета в свои неугомонные прятки со временем. И даже оглядываясь назад, даже проливая литры слез по своему прекрасному прошлому, они, эти чудесные актрисы, тем не менее всегда зорко смотрят только вперед - чуть выше горизонта, слегка поверх голов притихшего зала. Поскольку растерянная и порой украдкой утирающая слезы публика и есть их будущее. Иного - нет. И до тех пор они и будут тянуться к своему горизонту, покуда в зале останется со скромной розочкой хотя бы один их случайный поклонник.

Сара Бернар в премьерном спектакле (и в самом сюжете) на закате лет на морском побережье как раз и цепляется за лацканы пиджака уже единственного своего зрителя, когда норовит диктовать ему путаную историю своей авантюрной жизни.

В этом случае драматург Маррелл ни на йоту ни соврал: авантюризма и блефа в судьбе Сары было столько же, сколько и ее артистического блеска. От смены пламенных мужчин (Жана Ришпена или посредственного актера Дамала) до выдающихся трагических мест в спектаклях "Тоска" или "Дама с камелиями", нервно сковывавших залы на разных континентах.

Сара Бернар написала книгу мемуаров "Моя двойная жизнь". Но, как оказалось, правды в тех ее записках было ровно столько, сколько и грима, то есть артистического и женского блефа. И в пьесе Маррелла как раз и предлагается трепетная попытка прикоснуться к той грани личности Сары, когда она уже не просто "уходящая натура" (не просто старая актриса на роль Гамлета), но все еще женщина-иллюзион, адаптирующая собственную биографию так, как хочется и видится только ей.

Жоржа Питу, секретаря, она использует в хвост и в гриву не в качестве хроникера-стенографиста, но как самого последнего своего зрителя, который авось да и расскажет каким-нибудь потомкам о главном спектакле Сары Бернар, коим и оказалась ее двойная жизнь.

В начале такого спектакля на Новой сцене театра им. Леси Украинки эта актриса возникает не под фанфары и салюты, а обнаруживается она запертой внутри заколдованной клетки из тонкой светлой кисеи. И начинает она не "чирикать" о своих любовных похождениях, а обреченно и печально петь отрывки партий из главных своих постановок.

Ирина Сомова / Национальный академический театр им. Леси Украинки

Причем это спектакли не из загашника Бернар, а из реального репертуара исполнительницы - Ларисы Кадочниковой: "Отелло", "Насмешливое мое счастье", "Как важно быть серьезным", "Бесприданница".

Интуиция трагической актрисы то и дело просвечивает в этих мгновенных слайдах-эпизодах. "Закономерность обнаруживает себя через случайности" (формула Майи Туровской), когда, казалось бы, случайные фрагменты старых постановок выстраивают перспективу спектакля нового.

Сразу все сомнения и отметаются. Для украинской актрисы роль актрисы французской - своеобразная возможность представить камео. Пройдясь по краешку судьбы Бернар, но остаться на этой сцене - собой, такой, какая есть, здесь и сейчас, в этом мире, в этом городе. В привычном брючном костюме, безо всяких париков и пелерин.

Манера игры Кадочниковой предполагает сценический метод эдаких наплывов: от себя - к ней, от нее - к себе. В определенные моменты сценической партитуры актриса вроде выныривает из толщи мифов Бернар и ненавязчиво хочет сообщить миру важное послание о себе, смысл которого, впрочем, не столь уж далек от откровений Сары. Поскольку, опять-таки, актерские темы постоянно отражаются и пересекаются - игры со временем, попытки его удержать или обмануть.

(Хотя время обмануть невозможно, его можно - лишь на время - заговорить и усыпить бдительность.)

В этом смысле образ "Кадочниковой" в спектакле никак не довлеет над образом "Бернар", они все-таки мирно уживаются на одной территории и в одном пространстве. Наша актриса, к ее чести, не педалирует демонстративность подачи "себя", не выпрашивает зрительского снисхождения или умиления, оглядываясь на банковый депозит своих былых сценических и кинематографических достижений.

Скорее наоборот: актриса не только бесстрашно идет по канату театральной дистанции (протяженность такого "каната"
1 час 20 минут), не только отчаянно удерживает баланс, не только максимально обживает сцену в рискованной обуви на высоченной платформе (не каждая юная девушка в таких-то выстоит), но наполняет каждый эпизод своего сценического существования - духовным трепетом, душевным светом, напряженной внутренней жизнью.

Кажется, режиссер совершенно сознательно (даже с неким вызовом) все чаще усаживает молодого героя-секретаря в инвалидную коляску, а ее, одержимую, этот же режиссер словно подталкивает в спину - вперед, пляши на канате!

И некая образная голограмма сценического существования этой Сары - как танец канатоходки. Внизу - толпа, над головой - купол неба. Один неловкий шаг - и пропасть. В первых эпизодах спектакля актриса Кадочникова буквально ползает по сцене, как не удержавшая равновесие канатоходка. Затем она поднимается, выпрямляет спину. И снова на канат.

Мне приходилось видеть многих прекрасных актрис в их вечернюю томную театральную пору (на разных важных сценах), но случай теперешнего артистического бесстрашия по-своему уникален, даже иррационален.

Ирина Сомова / Национальный академический театр им. Леси Украинки

И, как мне кажется, режиссер Давид Бабаев, а он и сам замечательный артист, осознанно выстраивал свой театральный сюжет как историю слегка иррациональную, маловероятную именно сегодня (в интерьере циничного театра ХХІ века). Поскольку его история все-таки об актерском театре века ушедшего, со всеми его сердечными нюансами, возвышенными обманами, воздушными шторами, соответствующими мизансценами.

И в режиссуре, и в способе актерского существования просматривается то, что В.Немирович-Данченко когда-то определил очень емко - "мужественная простота". Только это "простота", не предполагающая сценической простоватости. Поскольку некоторые внутренние рифмы спектакля умно припрятаны, в основном для посвященных, для театралов с опытом.

Зрителю предлагается увидеть в портрете одной актрисы не только отражение актрисы иной, здесь непроизвольно возникает вереница разнообразных артистических отражений в осколках зеркала сцены. Мало-помалу прорываются чеховские интонации - они исходят от образа Ольги Книппер-Чеховой, а это одна из лучших ролей Кадочниковой в спектакле "Насмешливое мое счастье". Возникает намек и на образ актрисы Кручининой (из пьесы "Без вины виноватые"), которую Кадочникова когда-то замечательно играла в родном театре, горько и строго проживая тему неутоленного материнства.

Внутри тандема Сара Бернар-Жорж Питу тоже порой брезжит свет материнской тоски. Для актрисы Бернар этот мальчик, этот Жорж (удачная работа молодого актера Юрия Кухаренко) - не toy-boy, а существо родное и родственное, которому безо всякой бравады можно признаться: "Все умерли. Их больше нет. Мы - последние".

Разумеется, этот спич как бы двух актрис в одном лицедейском обличье не о ХІХ, а только о ХХ веке. Когда героиня чеканит имена ушедших, без которых ей пусто (Гюго, Байрон, Гарибальди), то, несомненно, уже актриса под этим подразумевает только своих: Параджанов, Ильенко, Войтецкий. Ушли - и ничего не изменишь, ничего не исправишь. Часть прежнего мира откололась, как айсберг от ледника. Прошлое - тает.

И вот, пока оно не растаяло окончательно, еще вот о чем всех вас попрошу. Вынырните хотя бы на время из медийного морока и обмана, из этого интернетного болота, утрамбованного высокобюджетными ботами, и отыщите вечер, чтобы скоротать его в компании наших замечательных актрис, которые, к счастью, и в этом времени - есть. Идите же и на этот, и на некоторые другие актерские спектакли, верьте в обман прекрасных актрис, ибо в их правде намного больше истины, чем где бы то ни было - здесь и сейчас.