Кадр из фильма «Любовь небесная» |
«Искусство существует для того, чтобы делать жизнь заметной», — полагал Виктор Шкловский, попадая, на мой взгляд, аккурат в солнечное сплетение предмета. Только я бы добавил: «И смерть тоже». Думаю, к этой мысли легко бы присоединились все те, кто приметил, как в последнее время обвально девальвируются обе упомянутые полярные категории. Впрочем, как и множество промежуточных. Вот личный ужас минувшего лета: «Мочи его! Мочи, гада! Дай я, я сам его кончу!..» — неистово вопят симпатичные восьми-двенадцатилетние пацаны, купившие в складчину час игры в «стрелялки» в маленьком форосском интернет-кафе.
Всему этому неделю тому
назад в мирном Доме кино города Киева противостояло событие совсем иной природы — показ документального триптиха Юрия Терещенко. Хотя снова: несколько сот зрителей в «красном зале» и витающий над всеми дух Танатоса. И радость со слезами на глазах в финале... К счастью, это бывает и в настоящем искусстве с его катартическим эффектом. «Жанровым» вещицам узконаправленного эмоционального действия такое не по плечу.
Действительно, материал всех картин по сути своей психологически безотраден. Он буквально заупокойный, кладбищенский, ибо сквозной мотив трёх короткометражек — посещение погостов. Первый фильм трилогии — «Семь слёз» — снят ещё в 1992 году. Автору-документалисту, как и положено по профессии, не пришлось выдумывать свой сюжет, тот сам ему по случаю выпал в реальности. Возникло, оказывается, после Чернобыля близ Днепродзержинска специализированное… кладбище детей. Оставалось фантасмагорический факт кинематографически дотянуть до образа. А было рукой подать — два дня кинонаблюдений за жизнью города мёртвых. Вот — массовка надгробий, выглядывающих из высокой травы то «официальным» портретом новорождённого младенца, то забавными мордашками детей постарше, а то и милым девичьим лицом «целых» лет шестнадцати отроду. В родительский день здесь не дети отцов-матерей поминают, а наоборот. Каменным плитам достаются невостребованные детскими щёчками поцелуи… Зрелище не для сухих глаз, но, честно говоря, послание автора для меня не вполне внятно. Даже не знаю, как отнестись к самому факту существования такого особого детского некрополя.
Одночастёвка «Любовь небесная» (2001) только что триумфовала на престижном ХIII Открытом фестивале документального кино в Екатеринбурге (гран-при в номинации короткометражек) и получила диплом «Золотого витязя». …Совсем дряхленькая старушка собирает в сумку некие нехитрые принадлежности и заключает: « Как будто бы всё… Пойдём на кладбище». Весь фильм — поездка Марии Болховской, вдовы знаменитого украинского актёра довженковской школы Петра Масохи, на свидание с покойным супругом. Сценарист Сергей Тримбач задумал сюжет как путешествие во времени, в истории и в мирах — от бренного к нетленному. Кадры из архивных фильмов и фотографии из семейного альбома бегло прочерчивают биографическую траекторию этой красивой и счастливой семейной пары сквозь доставшуюся им эпоху и все «сезоны» людского бытия. Вокруг отчуждённый город и чужая молодость. Несколько ирреальная музыка композитора Владимира Губы сама по себе драматургична, тема — приближение к сокровенному. Изумительный монтажный образ найден авторами: по ту сторону могильной плиты возлюбленную уже нетерпеливо поджидает супруг, вглядываясь в темень нашей действительности за гранью надгробия, как в заоконные сумерки. И вот она пришла. Приникла лбом ко лбу. Бормочет-упрашивает: «Забери меня… Тяжело…Ты же всегда меня слушался. Почему ты в этот раз не слушаешься? Не понимаю…» Всё. А больше ничего и не нужно тем, кому по личному опыту знакомо это надмогильное перешёптывание с тенями усопших любимых и родных. И чувства очищения и просветления после таких свиданий. По сути, это таких зрителей десять минут вели к заветному пункту авторы. Собственно, и всё настоящее кино — как мир теней — для таких.
Получасовой «Вечный крест» продолжает тему-посвящение предыдущей ленты: «Всем, чьи браки заключены на небесах». Однако ещё сильнее акцентирует именно кинематографическую среду происходящего и женские приоритеты в союзах душ. В контрапункте с кадрами из классического «Каменного креста» даны своего рода современные эпилоги судеб троих из создателей той замечательной ленты. Но особым образом — через всё ту же нерушимую духовную связь с ними их земных подруг, жён. До последнего мига рядом с умирающим Леонидом Осыкой заботливая и «агитационно» жизнерадостная Светлана Князева. Камера оператора Анатолия Химича деликатно наблюдает за всем издалека, но всё равно набирает достаточно деталей, чтобы заставить нас ощутить весь трагизм ситуации. Нынешнее состояние тяжело больного Борислава Брондукова и подвижнический быт его супруги Екатерины, напротив, рассмотрены вблизи и подробно. Это было бы шокирующей киношной бесцеремонностью, если бы не та эманация всеобъемлющей любви, которая исходит от женщины, по-матерински ухаживающей за решительно недееспособным мужем.
Повествование о «любви небесной» как бы совершает отъезд от края жизни, хоть и не теряет его из виду. Мы оказываемся на кухне другой знаменитой кинематографической пары Ады Роговцевой и Константина Степанкова. Здесь одинокий актёр лепит вареники и рассуждает о сути и итогах былого. Редкий случай — он ничуть не играет. В каждом движении он, как и кошка в том же кадре, просто ЕСТЬ. И грустно глядит вослед ушедшим и уходящим собратьям по славной эпохе украинского экрана. И это едва ли не выше из всего им сыгранного. И Иван Миколайчук из вечности шлёт нам привет…
Фильм, думаю, вышел далеко за пределы заявленной «брачной» темы. Здесь не только о любви и уникальной ценности единичного бытия, но и о жизни после смерти. Вопрос «быть или не быть?» в классической, суицидальной постановке, для меня лишен смысла. Зато генеральной проблемой является «как быть?». И фильм дает на это ответ, вне зависимости от того, живы ли вы еще, или уже нет. Вижу здесь и совет всему паралитичному нашему кино — как быть ему. Не деньги-соска и не закон-нянька спасут его. А искренняя творческая взволнованность и профессиональное мастерство авторов. Для начала посчитаем грубо. Сорок минут двух последних работ Ю.Терещенко, делающих — как и положено искусству — и жизнь, и любовь, и смерть «заметными», обошлись стране приблизительно в 20 тыс. долл. А при чём здесь неприметный ничем, кроме скандала, «Мазепа» за 2,8 млн. долл.? Теперь вам ясно, КАК быть украинскому кино?