ИЗВЛЕЧЕНИЕ ЕВРОПЫ

Уж седьмой год подряд Фестиваль кино стран Европейского союза в самом начале лета венчает собой сезон работы столичного Дома кино. На сей раз 1—8 июня было показано 16 фильмов из 11 стран. Как всегда, формального конкурса нет, а неформальный — в сознании публики. Но в общем-то давно пора украинскому киносозерцателю не ограничиваться даровыми смотринами хорошей ли, плохой ли, но чужой «киношки», а сделать выводы для себя из увиденного. И вот новость: в рамках проекта «Украинские альтернативы», который реализуется при поддержке Международного фонда «Відродження», вся нынешняя программа фильмов стала предметом анализа солидной по уровню и разнообразной по специализации группы экспертов, где, кроме профессиональных кинематографистов, известные представители гуманитарных наук, журналисты и просто кинозрители. Сразу же после просмотров, 9 июня с.г., состоялся семинар на тему «Что такое «европейскость» европейского кино?». То есть предпринята конкретная попытка теоретически извлечь из увиденного ту самую евромодель, которая, судя по декларациям, уж давно составляет смутный объект нашего страстного влечения.

Сверхсюжет

Просто поразительно, что посольства 11 стран, естественно, не сговариваясь друг с другом относительно содержания отбираемых картин, «ухитрились» составить программу, в которой с необычайной лёгкостью прослеживаются инварианты — устойчивые мотивы, сюжетные ходы, стилевые решения.

Вот один из лучших, на мой взгляд, фильмов программы — бельгийский «Влюблённый Тома» (1999) Пьера-Поля Рандера (приз ФИПРЕССИ на Венецианском МКФ). Время действия как бы чуть-чуть продвинуто в будущее, где параллельное бытие всех граждан в виртуальной Сети потребовало нанесения на «зеркала» их душ технически легкосчитываемых индивидуальных кодов — графических рисунков. Лик и индекс по значимости даже поменялись местами. В одном из забавных эпизодов девушка согласна раздеться перед объективом видеофона и заняться киберсексом с героем, но ещё не настолько доверяет партнёру, чтобы без стеснения смыть свой опознавательный макияж. Лицо главного героя по имени Тома мы вообще ни разу не увидим, как и реальную среду его обитания. Киноэкран от начала до конца фильма будет отождествлен с монитором компьютера — единственным каналом связи героя с окружающим миром. Мы должны будем реконструировать Тома из того, что он сам видит, слышит и говорит. Он болен «агорафобией» — своего рода аллергией на прямые контакты с людьми, на социум. Денежные накопления перешли к страховой компании с красноречивым названием «Глобал». Мизантропу оборудовали идеальную квартиру-логово, где решительно все потребности дистанционно исполняемы — от ремонта пылесоса и услуг врачей до кибермастурбации с виртуал-манекеном по каталогу. Вполне расчеловеченный «коммунизм» для одиночки. Тома заводит по Сети интрижку и даже влюбляется. Только вот незадача: любовь электромагнитно нетранслируема и требует во всех смыслах реальной близости. Да и «Глобал», выясняется, не только обслуживает, но и тотально контролирует бытие выгодного клиента и не заинтересован в его выздоровлении. Техноэдему предстоит рухнуть в результате восстания недобитой человечности. Герой выйдет в реальный мир, хотя это угрожает его жизни. Известное жизненное резюме Григория Сковороды — «Мир ловил меня, но не поймал» — обрело здесь парадоксальную иллюстрацию: ловушкой предстала уединенная «камера» исполненных личных желаний и фантазий, а освобождение оказалось, напротив, «в миру». И действительно, в чём вообще смысл прихода в мир, если ты для него совсем уж неуловим? Прозрачная аллегория возможных губительных последствий информглобализации.

В «Тома» мне увиделся максимум примет искомого кинематографического «евро», которые будут переходить из картины в картину. Главная коллизия такого собирательного сюжета персоналистична — самоутверждение одиночки как личности перед лицом хотя бы и целого света.

Мотивы и стиль

Так, самый устойчивый из мотивов, уходящий корнями в европейскую древность, — аутсайдер, маргинал, увечный персонаж, выпавший из «нормы» и как бы поверяющий её на человечность. Уязвимость героя иногда усугублена тем, что он — ребенок. В шести фильмах из пяти стран в центре повествования именно такой персонаж. Так, в отличной французской ленте «Лыжное путешествие» (1998, приз жюри Канна) Клода Миллера речь идёт о мальчике, страдающем энурезом и некими мучительными воспоминаниями об отце, сдавшем его в школу-интернат. Здесь парень немного отогрелся душой, нашёл заботу взрослых и дружбу сверстника. Но в финале его срочно отвозят домой, причём крепки подозрения, что фобии ребёнка — след маниакальной педофилии отца-убийцы. Бельгийский фильм «Пи-пи мальчика» (1994) Франка Ван Пассела представляет собой ещё одну вариацию темы «любовь аутсайдера». Герой в детстве тоже получил психическую травму — отлучился на минутку, чтобы сделать «пи-пи», и стал свидетелем гибели всей своей семьи под колёсами поезда. Когда пришла пора, его болезненная скованность сыграет роковую роль в делах любви. И здесь акцентирована роль сочувствующих «ближних», всеми силами стремящихся помочь странному парню. Эта тема сочувствия и терпимости к «не таким, как ты» стала фактически главной в немецкой картине «Crazy», где подросток с врожденной инвалидностью конечностей успешно интегрируется в сообщество здоровых однокашников и в их рядах вполне благополучно минует этап полового созревания. Итальянские «Первые лучи рассвета» (1999) Лучио Гаудио — о двух братьях (один из них инвалид и мистик), которые вместе преодолевают шок после гибели родителей от рук террористов. Греческие «Маленькие дельфины» (1993) Диноса Демопулоса — о «классовом» братстве детей — «нормальных» и больного беспризорника, — чему противостоит тупая жестокость взрослых.

Не легче и взрослым, почему-либо отбившимся от стаи или выпавшим из гнезда и вынужденным доказывать своё личностное «самостояние» в нешуточных альтернативах суровой реальности. В австрийском фильме «Приди, сладостная смерть!» (2000) Вольфганга Мурнбергера неуживчивый детектив-правдоискатель и в статусе санитара с риском для жизни остается собой: вскрывает кровавые нравы на «скорой помощи». А в британской картине «Ниже некуда» (2000) Джеми Трейвза герой сам в себе делает потрясающее открытие: он, оказывается, от страха перед насилием может согласиться на предельное унижение. Неизменная сфокусированность еврокино на психологии индивидуума, его ценностных шкалах и внутренних катаклизмах естественно породила в них стилистику неспешного, аналитичного, максимально нюансированного повествования. Коллекция других характерных примет евромодели, собранная экспертами «Украинских альтернатив», довольно велика и будет обнародована специально. А как аналитики увидели родимое, украинское, на этаком фоне?

Дивлюсь на Європу,
та й думку гадаю…

Сергей Пролеев, философ: «Ироничность европейского кино — его важное качество, помогающее преодолевать одиозную пафосность в фильмах. Наше кино, по-моему, утратило чувство самоиронии, а вместе с тем и свою достоверность по отношению к жизни».

Владимир Кузьмук, кинокритик: «Их работы особенно выигрывают, когда опираются на глубинные архетипы отечественной культуры. Нам стоит делать то же, но сначала следует вообще научиться рассказывать «историю» на экране».

Владимир Малинкович, политолог: «Европейское кино, по-моему, сейчас переживает кризис, и мы, осознав его проблематику, могли бы избежать многих тупиков. Но мы не смотрим в перспективу, а строим свою культуру на традициях средневековья. Это уводит нас от неоднозначности и сложности европейского развития. Так мы окажемся даже не на обочине, а далеко за обочиной мировых событий».

Сергей Тримбач, кинокритик: «По консервативности отношения к прошлому мы ближе к американцам. Европейское кино испытывает их давление, но там внешний вызов только помогает находить себя. Европейцы ли мы? Новое поколение киноавторов даст ответ. Пока же картины про «старину» делают у нас «старые люди», демонстрируя архаичные взгляды на архаику. Думаю, сейчас главная мечта Юрия Ильенко — чтоб его фильм запретили. Для него это привычная ситуация. В новых условиях ему, должно быть, неуютно».

Юрий Павленко, философ и историк: «В цивилизационном плане речь идет о разных явлениях: они — взрослые и не склонны идеологизировать культуру, мы — инфантильны и не можем обойтись без сентиментального национализма. Нам нужно искать особый путь. И прежде всего нужно понять и принять реалии своей истории, а не творить на экране романтическую выдумку о ней».