Иван Франко из Зазеркалья

Повесть «Перехресні стежки» (одно из лучших произведений в творческой биографии Каменяра) обрела сценическую жизнь в Киевском Национальном театре имени Ивана Франко. Автор инсценировки и режиссер - Дмитрий Чирипюк. В премьерном спектакле, который можно считать принципиальным для репертуарной парадигмы франковцев, солируют - актер Петр Панчук, композитор Юрий Шевченко, художник Андрей Александрович-Дочевский.

Сцена представляет собой «королевство кривых зеркал». Несколько громадных пластин (высотой около трех метров) при малейшем движении сценического круга образуют зеркальный лабиринт. Путь в котором и краток, и витиеват. Сколь долго ни блуждай, все равно наткнешься на... отражение.

Эти же зеркала с помощью проекторов в течение двухчасового действа «отражают» контрастные капризы природы (ветер, дождь, закат, рассвет), а также эмоциональные оттенки (красное - страсть, белое - смерть). Одно в другом. Как в зеркале.

Вроде сам Франко, как героиня Льюиса Кэрролла, внезапно попадает в это Зазеркалье.

Художник Александрович, в последнее время казавшийся мне каким-то приунывшим (или по неведомым причинам возбужденно саркастичным), на данном спектакле вроде решил сбросить загадочную тяжесть с натруженных плеч. И расправив эти могучие плечи, как крылья, явил нам во всех смыслах художественное решение. Ново оно или не столь... - не суть важно. Его «лабиринт», пожалуй, основной формообразующий элемент поэтики спектакля. Как бы дополнительная «шпаргалка» господину режиссеру: какими «стежками» стоит двигаться для достижения целей?

В «зеркалах» Александровича, между тем, можно увидеть и «безадресность» по отношению к тексту Франко. С таким же успехом и в той же «системе зеркал», наверное, можно смело играть осовремененного Шекспира, стильного Ибсена или метафоричного Чехова. Да? Да. И даже церемонию «Людина року» запросто можно провести в многофункциональном сценографическом интерьере.

Но это на первый взгляд. Художник все-таки «зрит в корень». И рассматривает Франко не сквозь ожидаемую многими этнографическую призму (горы, дрымбы и гуцулы), а через универсальные оптические приборы европейской сборки…

Ведь данный сценический сюжет «по мотивам» - из самых что ни на есть «недр» модернизма рубежа XIX-XX веков. Где отражения важнее оригиналов.

Эта история из той самой галицкой «больничной палаты», где в разное время томятся и беснуются Леопольд Захер-Мазох и жена писателя Ольга Хоружинская (по словам Франко, она страдала «проявлениями безумия на фоне эротическом и религиозном», что в некотором роде тоже «модернизм» в системе отражений).

Некоторые исследователи франкианы, в частности Николай Ильницкий, были убеждены, что «...Зів’яле листя», этот мировой шедевр драмы влюбленного сердца, стало основой для раскрытия внутренних переживаний персонажей «Перехресних стежок».

То есть снова: одно в другом, в обоюдных отражениях.

«Стежки», датированные 1900-м, так или иначе уводят в иное, «сверхбытовое», измерение... Новых предвкушений от века грядущего. Старых ран, оставшихся от века ускользающего. Того, что истязало душу писателя язвами многочисленных обид, сомнений, разочарований.

Об этом, собственно, и в его повести...

Текст - как магический темный омут, затягивающий на самое дно страстей и пороков. Как многослойная земная кора, которую норовишь разрыть до самой преисподней.

Массивный «социальный» грунт в этой истории пытается разрыхлить и главный герой, молодой адвокат Евгений Рафалович. Как говорят о нем недруги, «идеалист, русин, народолюбец, хлопоман». Флегматичный совестливый борец «за народ» не вполне способен повоевать за собственное счастье. Оное - случайно - является ему в образе казалось бы давно потерянной мечты: прекрасной блондинки Регины. Лирической струны этой повести, поэтического привета - из того-таки «Зів’ялого листя».

Женщина-мечта и женщина-пленница. Вот кто такая Регина, состоящая в десятилетнем браке (заточении) за Валерианом Стальским… С виду - гоноровым паном, а по сути - латентным маньяком. При упоминании имени которого в моей читательской памяти до сих пор звучит дикий визг зверски замученной им бедной кошки (истязал неделю: выбивал зубы и выжигал глаза).

В Стальском, бывшем наставнике Рафаловича, произрастает «нечто» темное и порочное. (Свойственное «лучшим» персонажам Федора Михайловича Достоевского.)

Садист Стальский как воплощение порока и замыкает главный угол треугольника, где два других угла - любовь (Регина) и совесть (Рафалович).

Подобный треугольник - и в основе инсценировки (исполненной г-ном Чирипюком). Режиссер «санирует» социально-политический слой (с судами, евреями, народными чаяниями). Оставляет лишь любовный скелет... В сценографической системе зеркальных отражений. На фоне впечатляющей по эмоциональной насыщенности музыкальной ткани (композитор Юрий Шевченко, на мой вкус, написал здесь лучшую музыку для драматического театра, из всех «музык», прежде им созданных).

Действие, следуя инсценировке, разбито на эпизоды броские. Музыкально, хореографически и светово - логично выстроенные. Непосвященными «трагифарсовая» лав стори должна восприниматься более-менее внятно. У «посвященных» - к г-ну режиссеру - могут возникнуть вопросы.

Например. Стоило ли ради искомой сценической динамики изымать из сюжета практически все параллельные ответвления? И можно ли убедительно объяснить мотивацию парадоксальных поступков персонажей, если обрезана пуповина истории, собственно, «закон среды»? Осознавал ли постановщик, что «карты в руки» (из рук художника) еще более каторжный путь адаптации Франко... Поскольку сразу за зеркалом - Фрейд, Захер-Мазох, Достоевский... В общем, страшные вещи! Предполагаемая тема. Совестливый ученик должен «отражаться» в патологичном учителе, невинная жертва - в преступном мучителе. Поскольку, повторюсь, один произрастает в другом, как бурьян на «перехресних стежках».

Подобное сложно. Не каждым осязаемо.

Тем не менее уровень материала и требует еще более серьезного осмысления. И еще более подробного разбора.

Иначе - скороговорка. А само действо может показаться скептику лишь вычурной зеркальной инсталляцией с участием актеров драматического театра.

Но, к счастью, это не «осечка».

К счастью, господа актеры во многих сценах прикрывают некоторые режиссерские холостые выстрелы. Попросту они «держат» спектакль руками золотыми и жадными.

После Стальского, сыгранного Петром Панчуком, этого актера без всяких сомнений можно относить к разряду «больших драматических». Удача режиссера (в частном случае) - в точнейшем попадании в конкретного исполнителя. В его природу, в его загадочные возможности эдакого «злого Арлекина». Панчук играет телом, голосом, всей своей статью - лощеного человека-паука. Создание опасное, еще до конца не изученное. Он плетет свои паучьи узоры не цели ради, а наслаждаясь самим процессом. Его способность любить равна возможности пакостить. Интереснейший, доложу я вам, экземпляр.

Случай с Панчуком (продолжателем «характерной» лицедейской линии в украинском театре) - редкий сценический пример, когда жест или взгляд актера заменяют сто ненужных мизансцен. Несомненно, его Стальский вышел из «сюртука» некоторых героев Достоевского. Из того «ада», который состоит из нас «самих» и «других» таких же (перефразируя Сартра).

Стальский-Панчук - энергетический хребет постановки. А Рафалович (Александр Форманчук), скорее, персонаж-наблюдатель, которого при сокращении текста лишили прав, обязанностей и мотиваций. Актер-трудоголик пока лишь в поисках нужной интонации для непростого образа. Внешний рисунок его «правдолюба» убедителен: слегка скомкан, раздерган, раздвоен. Осталось найти необходимые голосовые модуляции - где шепот, а где крик; где душа, а где потемки?

Несомненной удачей этого треугольника можно признать - Регину (Татьяна Михина). Актриса играет чувственно, но подчеркнуто сдержанно. У нее мало сцен, но ощутим учащенный «пульс» образа, слышен ее особый голос (Михина одна из немногих среди молодого призыва франковцев, кто мастерски владеет голосом, а значит - залом). Ее Регина - не девочка-игрушка, которую однажды сломал злой человек, и впоследствии она взяла молоток и грохнула обидчика. В этой героине - сложная внутренняя жизнь. Там есть скрытые резервы и пугающие возможности. В конце концов, в ней местами все-таки поблескивает отражение мужа-садиста (если десять лет подобный садизм составлял смысл ее существования «в плену»).

Актерский дуэт Петр Панчук-Татьяна Михина в силу репертуарных обстоятельств «перетек» на большую сцену - со сцены Камерной (имени Сергея Данченко). Накануне премьеры «Стежок» эти же исполнители сыграли Достоевского - «Сон смешного человека», еще одну вариацию на темы любви, порока, жертвенности. Сыграли, кстати, сильно и убедительно. (И Достоевский на Камерной - пока что лучшее достижение знаменитого франковского долгостроя).

В какой-то степени благодаря актерам два разных спектакля - большой и камерный (режиссеры тоже разные) - для меня выстраиваются в диптих. В роман с продолжением и «отражением». Франко отражается в Достоевском. Федор Михайлович - в героях Франко. «Перехресні стежки» далеко уводят. Так что советую смотреть комплектом - два в одном.