Хорошая Россия

Объяснять можно по-разному, но факт остается неизменным: в течение веков дифференциальными признаками России являются один из самых отвратительных в мире государственный механизм и одна из мощнейших в мире литература, занятая, в частности, глубоким анализом отвратительности государственного механизма. Создается впечатление, что Россия, в общем, и существует-то для того, чтобы быть постоянным объектом беспощадной критики со стороны хорошей литературы. Я, по крайней мере, других причин ее существования придумать не могу. Так или иначе, но на каждую свою Екатерину сама же Россия отвечает Радищевым и на каждого Николая – Чаадаевым.

Кстати, о Чаадаеве – авторе знаменитых «Философических писем». В Письме Первом (и единственном, которое автор успел опубликовать при жизни) Петр Яковлевич писал: «Сначала дикое варварство, затем грубое суеверие, далее иноземное владычество, жестокое и унизительное, дух которого национальная власть впоследствии унаследовала… Одинокие в мире, мы миру ничего не дали, ничего у мира не взяли, мы не внесли в массу человеческих идей ни одной мысли, мы ни в чем не содействовали движению вперед человеческого разума, а все, что досталось нам от этого движения, мы исказили». Ясно, что по «высочайшему» указу сочинения Чаадаева были запрещены, а он сам был объявлен сумасшедшим. Ясно, потому что российская власть, канонизировав себя в византийском стиле, традиционно не может поверить, что психически здоровый человек способен сказать ей правду. Для правды в России существуют исключительно юродивые. Или писатели, что – с точки зрения власти – одно и то же.

Однако критерии душевного здоровья в России и в остальном мире, кажется, несколько различны. Во время прошлогодней варшавской презентации романа Виктора Ерофеева «Хороший Сталин» одна из присутствовавших в зале россиянок спросила автора: зачем писать о Сталине сегодня? Автор в свою очередь поинтересовался, давно ли уважаемая читательница была в России и не пробовала ли она внимательнее присмотреться к деятельности путинского режима. Зал зааплодировал: полякам не нужно объяснять, что общего у разных российских властей. Общее – сам тип российской власти, о чем поляки знают еще со времен Анджея Бобковского. Потрясенный последствиями Варшавского восстания, он записал в 1944 году в своих «Эскизах пером»: «Я изначально как можно чаще употребляю слова «Россия» и «россияне», потому что речь вовсе не идет о коммунизме, о смене формации. Это все – надстройки, сущностью является Россия, исконная Россия, до такой степени не знающая и не понимающая понятия «свобода», что и не нуждающаяся в ней… Я ненавидел их всегда, сызмальства, и сегодня ненавижу их настолько «чисто», насколько «чист» их цинизм. Ненавидеть нельзя, но, наверное, иногда бывают ненависти настолько оправданные, что отказ от них был бы отказом от самого себя».

Не знаю, как другие города планеты, но, например, Краков 9 мая прошлого года был обклеен «народным творчеством»: с листа формата А4 прохожим по-кагэбистски ухмылялся Путин. Его верхнюю губу украшали маленькие усики. Подпись внизу гласила: «Сегодня Гитлер сидит в Кремле». К одному из плакатиков подошли молоденькие россиянки и со словами «Ух ты, класс!» сделали пару снимков…

Тем временем у нас – не Польша: согласно разным соцопросам, чуть ли не 50% населения Украины не только испытывают ностальгию по «великой империи», но и собираются на ближайших выборах отдать свои голоса силам, само появление которых на политической арене современной Европы невозможно. И это – тот единственный «украинский феномен», объяснить который я так и не смог ни одному из сотен поляков, с которыми мне пришлось общаться. Не смог, ибо и сам не понимаю, какие процессы должны протекать в психике, чтобы голосовать за идеологию, носители которой уничтожили больше твоих соотечественников, чем все захватчики за всю историю, включая нацистов. В каких медицинских справочниках искать термины, обозначающие симпатию к государству, целью которого является лишение тебя всяческих прав и свобод? И существует ли от этого лекарство? Возможно, тут помогло бы вдумчивое чтение именно русской литературы: от Радищева с Чаадаевым – через Герцена и Салтыкова-Щедрина – до Виктора Ерофеева.

Сила романа «Хороший Сталин» состоит в подробном автобиографическом отчете об освобождении от российской великодержавной мании, о выздоровлении, стремиться к которому совесть (если она есть) заставляет любой ценой – даже если ради этого придется «политически убить» собственного отца. Ценность и убедительность мировоззренческого, а значит, экзистенциального выбора Ерофеева в значительной мере обусловлена именно личными обстоятельствами его жизни. Потому что одно дело бросить вызов режиму, когда твой отец, скажем, репрессированный воин УПА, и совсем другое – когда он выступает воплощением этого режима, поскольку был помощником Молотова и переводчиком Сталина, советником посольства во Франции и советским послом в Австрии, когда ты сам с пеленок привык к спецраспределительному кремлевскому раю. Эволюция от маленького номенклатурного барчука до редактора легендарного внецензурного альманаха «Метрополь», до диссидента, осознавшего, что его отец «был нацистским дипломатом, только служил не Гитлеру, а Сталину», и составляет внутренний сюжет романа.

Впрочем, даже не это – очевидное для всего нормального мира – осознание тождества Гитлера и Сталина, нацизма и коммунизма является главным достижением Ерофеева. В конце концов, критическое отношение к власти – общая характерная черта хорошей русской литературы. Но Ерофеев идет дальше, разрушая последнюю российскую иллюзию – иллюзию о прекрасном русском народе как вечной жертве нечеловеческого государственного механизма. Исследовав механизм изнутри, автор уловил мистическую связь между русским народом и его властью: «Наше возвращение в систему нормальных ценностей практически нереально. Мы только имитируем здравый смысл… Для Запада и большинства российской интеллигенции Сталин – одно, а для многих миллионов русских – другое. Они не верят в плохого Сталина… Народ заначил образ хорошего Сталина, спасителя России и отца великой нации… Безнаказанность Сталина абсолютна. Что означает этот абсолют? Русская литература не справилась со Сталиным. Она не заметила, что явление Сталина русскому народу было сродни явлению Иисуса Иосифовича. Только Иосиф Виссарионович пришел к другому избранному народу – назвался богоносцем – принимай гостя! – чтобы гость остался с ним навсегда».

Прибавить нечего. Разве что вот: сам факт появления романа Виктора Ерофеева (как и те русские девушки с фотоаппаратом) свидетельствует пусть о слабеньком, но все-таки наличии другой – хорошей – России. Правда, не уверен, именно эту ли Россию считает хорошей Адольф Виссарионович Путин.