Христианизация, рехристианизация, дехристианизация — эти термины являются ключевыми для историко-философских работ Филиппа Бутри. Причем французского ученого особенно занимает состояние христианской мысли в Европе в XVIII—XIX столетиях. Недавно Филипп Бутри побывал в Украине, и, конечно, в разговоре мы не могли не коснуться нынешней эпохи и характерного для нее процесса рехристианизации. «Времен минувших договоры», бесспорно, тоже были предметом нашей беседы, но сквозь анализ исторических событий все время проступало назойливое «куда ж нам плыть?».
— В своих работах, посвященных Французской революции, вы много писали о процессе дехристианизации. Можно ли сказать, что он и сейчас продолжается во Франции? В Европе?
— Если говорить о процессе дехристианизации, то следует заметить, что это прежде всего насильственный процесс, тесно связанный с революцией. Но ясно, что религиозная практика французов получила сильный толчок в 60-е—80-е годы ХХ века — эпоху религиозного кризиса. Сегодня примерно 60—70% французов считают себя католиками. По крайней мере, так отвечают, когда их об этом спрашивают. Но из этих 60—70% только 15% исполняют все католические обряды.
С другой стороны, в 60-е—70-е годы во Франции и вообще в Европе многие католические священники покидали церковь, чтобы жениться, вести мирскую жизнь и т.д. Причем, речь идет не об единичных случаях, а о целом движении, определенной тенденции.
При этом каждые 15 лет в религиозной жизни французов происходят явные перемены. К примеру, возникают различные харизматические группы внутри католичества и протестантства, новые конгрегации, к примеру — молодежные религиозные объединения «братьев» и «сестер». Многие из этих объединений были основаны в 80-е—90-е годы. Некоторые конгрегации сейчас получили мощный интеллектуальный заряд, скажем, доминиканцы.
Однако надо заметить, что приезд Папы Иоанна-Павла II во Францию имел необыкновенный эффект. На парижской мессе Папы присутствовало около миллиона человек. В то же время сейчас наблюдается определенный кризис в обрядовой стороне католицизма, среди католического духовенства вообще. К примеру, подчас трудно найти священника для прихода. Да и вообще: большая часть французского духовенства — пожилые люди.
— А что это за «братья» и «сестры»? Расскажите, пожалуйста, подробнее.
— «Братья» и «Сестры» — это новые конгрегации, по большей части молодежные. Харизматические группы, которые ищут новые пути в католицизме, в христианстве вообще, хотят его преобразовать, изменить, осовременить.
Влияние таких новых конгрегаций на французское общество можно оценить как маргинальное. Тем не менее они формируют мировоззренческие позиции определенных кругов молодежи.
— В какие «времен минувших договоры» вы погружены сейчас? Какой период французской и шире — европейской истории вас особенно занимает?
— Сейчас я работаю над религиозной историей революции, проблемами революционной дехристианизации, а также над рехристианизацией некоторых кругов французского общества в XVIII столетии, над углублением в католицизм, преследованием католиков во Франции, которое было очень сильным, но в то же время очень коротким. Надо сказать, что в XVIII да и в XIX столетии происходило возрождение католической обрядности, искусства, проникнутого духом католицизма. Литературы, например.
— Вы имеете в виду Шатобриана и его «Гений христианства»?
— И его тоже. Речь идет о той традиции, которая предпочитала традицию, а не ее преодоление, историческое наследие, а не разрыв с ним. Я имею в виду движение романтизма, которое, однако, не было реакционным. Это либеральный романтизм.
— Какова же роль Шатобриана в этом движении?
— Шатобриан — очень сложная и противоречивая личность. Великий теолог. Однако он очень много размышлял над феноменом революции. «Гений христианства» — великая книга, оказавшая большое влияние на развитие идей. Ведь именно эта книга в тот момент, когда Франция вновь обретала христианство и католицизм, открыла, что существует христианская эстетика и поэтика. Заставила обратить внимание на достоинства христианской литературы средних веков.
— Помнится, Наполеон говорил, что Шатобриан — конъюнктурщик и не верит ни в единое слово «Гения христианства». Вы, конечно, не согласны с мнением императора?
— Я считаю, что «Гений христианства» — не плод определенных обстоятельств и не дань этим обстоятельствам, а новое слово в размышлениях над сутью христианства.
— Насколько я знаю, вы в Украине впервые. Но вы, наверное, уже составили первое впечатление о состоянии христианской мысли в нашей стране, о религиозных процессах, происходящих в обществе. Как бы вы оценили это состояние?
— Я впечатлен вашей страной, хотя очень мало ее знаю. Особенно меня поразила некоторая, как я бы сказал, разноплановость Украины, ее огромное интеллектуальное и художественное богатство. И — как историк католицизма — я был поражен и обрадован необыкновенно насыщенной религиозной жизнью католиков, греко-католиков и православных, возрождением христианства, стремлением вновь обрести утраченное христианское наследие.
— Так, стало быть, по вашему мнению Украина переживает сейчас процесс рехристианизации?
— У меня нет определенного мнения на этот счет. Я заметил только, как много людей в церкви. И значительно больше молодежи, чем во Франции. Это хороший знак. Знак рехристианизации. К тому же, как мне показалось, в Украине гораздо больше молодых священников, чем в моей стране. Я был поражен религиозным пылом прихожан. Французы более сдержанны в своих чувствах. Но это впечатления путешественника.
— Можно ли назвать нашу эпоху эпохой рехристианизации? Или процессы дехристианизации продолжаются?
— Христианство продолжает быть актуальным. Я думаю, что идеологический кризис, в частности кризис марксизма, сменился возрождением религиозной традиции и ее ценностей. Это возрождение происходит в плане культуры, истории, памяти. Наконец, наблюдается и определенное возрождение религиозной практики. Мне кажется, что в Украине сейчас налицо идеологический и социальный кризис. И в то же время вновь открывается утраченное религиозное наследие.
— Какова же роль интеллектуала в открытии утраченного религиозного наследия?
— Он может рассказывать — к примеру, своим студентам, как это делаю я, будучи профессором университета, а также на телевидении, в прессе, — об интеллектуальном, художественном и литературном богатстве религиозного наследия. Интеллектуал должен помочь возродиться в настоящем тому, что было накоплено в ходе истории.
— Какова же, на ваш взгляд, роль украинского интеллектуала в открытии утраченного религиозного наследия?
— Думаю, что все мы — прежде всего европейцы. А этот процесс — общий для всей Европы и, соответственно, определяет роль интеллектуала в современном мире.
— Не могли бы вы назвать ключевые фигуры среди интеллектуалов, способствующих процессу рехристианизации?
— Среди философов это прежде всего Поль Рикер. Самый великий философ современной Франции. А среди историков… Рене Ремон, к примеру. В социологии — Жан-Поль Виллем и другие.
— В каком университете Франции вы преподаете?
— В университете Париж-12, одном из периферийных университетов Парижа, и в Высшей школе социологии.
— Какова цель вашего визита в Украину?
— Во-первых, я сопровождаю жену, которая должна рассказывать о визите Сименона в Украину в 1933-м. Кроме того, я прочитал три лекции в Киево-Могилянской академии. А затем меня ждут в одесском Университете права и львовском Католическом университете.
— Какой тематике посвящены эти лекции?
— Процессам дехристианизации и рехристианизации во время Французской революции и в XIX столетии, архивам Ватикана и их роли для историков религии. И для украинских историков, конечно. Ведь все мы — прежде всего европейцы. Я уверен в этом.