ФАНТАСТИКА, СЭР! ГЕНРИ ЛАЙОН ОЛДИ — ДЖЕНТЛЬМЕН ИЗ ХАРЬКОВА

Романы сэра Генри Лайона Олди сегодня можно видеть практически на любой книжной раскладке. В ярких глянцевых обложках с изображениями монстров, магов и героев с огромными мечами. Это дает повод высоколобым эстетам лишний раз повздыхать над засильем низкопробной поделки на литературном рынке. Ярлыки, как водится, вешаются оптом и априори, никто из означенных критиков не дает себе труда заглянуть под разноцветную обложку. А напрасно.

Если бы заглянули, то с удивлением обнаружили бы, что имеют дело вовсе не с однодневкой для коротания скуки в метро. В умных, интеллигентных книгах сэра Олди можно найти и глубокую философию, и тонкий психологизм человеческих взаимоотношений, и неожиданное переосмысление древних мифов и исторических реалий, и… И лихой фантастический боевик, от которого невозможно оторваться, — тоже! Что и сбивает с толку всех, кто уверен, что серьезная книга обязана быть скучной и беспомощной в рыночных условиях.

А немалые тиражи книг Олди расходятся очень быстро. И у раскладок фантастики постоянно звучит один и тот же, сомнительный с грамматической точки зрения вопрос: «У вас новых Олдей нет?»

Фамилию фантастическо-
го сэра читатели склоняют, как только хотят. «Олдей-Олдям-Олдями» и даже «Олдь». Потому что на самом деле их двое.

Олег Ладыженский и Дмитрий Громов живут в Харькове, причем в соседних квартирах, что создает идеальные условия для совместного творчества. Чем писатели и занимаются непрерывно с 1990 года. С тех пор у сэра Генри Лайона вышло почти полсотни книг! Многие из них были удостоены всевозможных литературных премий в области фантастики. По романам Олди проводились ролевые игры — на что ранее твердо держал монополию знаменитый Толкиен.

А до появления сэра на свет Олег Ладыженский работал режиссером харьковского театра-студии «Пеликан», куда однажды принес свою пьесу Дмитрий Громов, химик по образованию. Пьеса была отвергнута, но Дмитрий остался в театре в качестве актера, и тесное общение на театральном поприще в конце концов вылилось в идею литературного соавторства.

Не надеясь, что читатели сумеют удержать в памяти громоздкое сочетание «Дмитрий Громов и Олег Ладыженский», соавторы скомпоновали из начальных слогов своих имен звучный «английский» псевдоним. По требованию издателя снабдили его инициалами из первых букв собственных фамилий, а затем, по его же требованию, и расшифровали их. Так появился Генри Лайон Олди.

Двуглавый сэр Олди

— С одной стороны, работа в соавторстве имеет ряд очевидных преимуществ: вместе разрабатывается сюжет, написание текста честно делится на двоих, тут же совершается и взаимная редактура. А что самое сложное в творчестве вдвоем?

ОЛ: Умение слышать друг друга. Умение работать в ансамбле. Это очень хорошо проверяется на театральном опыте. Тут очень важно, чтобы в конечном итоге происходил синтез и появление нового качества. Если этого нет, то в соавторстве вообще не стоит работать. Есть люди, которым предназначено работать соло, а есть те, кто способен на синтез. Нам обоим это свойственно, может, из-за театрального прошлого. Мы умеем это делать.

— В вашем дуэте ощущается антагонизм физика (то бишь, химика) и лирика (режиссера)?

ДИ: Он чувствуется, хоть и не в прямом смысле деления на физика и лирика по мировосприятию. Но мы люди очень разные, с разными вкусами, причем практически во всем: в пище, в музыке, в одежде, в любимых фильмах и так далее. Хотя как раз по книгам у нас обычно вкусы сходятся. И метод мышления немножко разный. Cамое главное — не начать отстаивать свою единственно правильную точку зрения, а понять точку зрения соавтора и найти что-то интересное там, где они пересекаются. Чтобы получился стереоскопический эффект. Если бы мы были одинаковы и похожи, не имело бы смысла писать в соавторстве. Я, например, знаю, что никогда не напишу такие стихи, какие напишет Олег.

ОЛ: А я никогда не опишу так, как может Дмитрий, мышление подростка. Есть у человека это, умеет.

— Насколько жестко все это происходит, когда сталкиваются разные индивидуальности?

ОЛ: Тут я бы привел пример уже не из театра, а из боевых искусств, которыми мы оба занимаемся уже более 20 лет. Если жестко, то человек становится инвалидом через два года подобных занятий: у него разбиты руки, голова, сломаны кости и так далее. Чем старше становишься, тем больше ценишь мягкость. Мягкость бывает невероятно разрушительна, как ни одна из жесткостей. Цунами — «мягкая вода». Сносит все! Оползень — это мягкость, он течет и погребает под собой. Цунами и оползень с двух сторон — они перемешаются, а не уничтожат друг друга. У нас скорее это мягкое сопротивление, которое приводит к синтезу.

ДИ: У нас сначала, где-то с полгода, был период притирки. За это время мы научились не попадать пальцами в болевые точки друг друга, чувствовать ту фразу, эпизод, тенденцию, которые человеку действительно дороги, — в то время как некоторыми менее существенными мелочами человек может пожертвовать, согласиться: да, это, наверное, стоит переделать. Поначалу спорили очень много, но продуктивно. То есть это был как раз тот случай, когда в споре рождалась если не истина, то новый рассказ. Сейчас тоже спорим, но уже не так ожесточенно.

ОЛ: Мы сейчас правим друг друга, не советуясь. Нет необходимости. Сами знаем, что можно править, а что нельзя.

— У Олега — черный пояс по каратэ, у Дмитрия — коричневый. Олег — режиссер, Дмитрий — актер его театра. Следует ли из этого, что и в литературном творчестве Ол в какой-то степени превалирует над Ди?

ОЛ: Ни в коем случае. Вот если бы мы дрались, а не писали, то преимущество черного пояса как-то могло бы сказаться. Но это и в страшном сне не хочется представлять.

ДИ: Кстати, у нас у обоих черный пояс: мастер Фэн-до первого дана, полученный на фестивале «Звездный мост» в 1999 году, один на двоих. Так что по литературе у нас один и тот же черный пояс!

ОЛ: А взаимоотношения режиссер — актер не стоило бы переводить как антагонистические. Это кардинальная ошибка неудавшихся актеров и плохих режиссеров. Примерно как антагонизм дирижера и оркестра — но это же бред! Это разные сферы деятельности: не начальник и подчиненный, а скорее ансамбль, в котором просто разные функции.

— В последнем вашем сборнике «Чужой среди своих» можно прочитать повесть Дмитрия Громова «Путь проклятых» и подборку стихов Олега Ладыженского «Вполголоса». Что, внутри сэра наметились центробежные тенденции?

ОЛ: Да ничего они не наметились, господи, это чистая провокация, которую надо давить в зародыше! Читатель давным- давно орет гласом вопиющего в пустыне, Интернет просто трещит: «Я, читатель, хочу отдельную подборку стихов Олега Ладыженского! Почему только в Интернете лежит сольная повесть Дмитрия Громова?» Я пишу стихи всю жизнь, Дима в них не вторгается, потому что в этом нет никакой необходимости.

ДИ: Точно так же и я еще до знакомства с Олегом писал рассказы и уже параллельно с нашим творчеством написал эту повесть «Путь проклятых». У нас есть договоренность (на прозу, стихи — это и так достаточно индивидуальная штука): когда приходит в голову идея, мы ее обязательно обсуждаем, и если одного из соавторов она не зацепила на душевно-эмоциональном уровне, то тот, чья идея, может ее совершенно спокойно разрабатывать сам, без всяких претензий со стороны другого. Такое не часто, но бывает.

ОЛ: Есть и вторая сторона. Если кто-то написал рассказ, а второй прочитал, его зацепило и он заменил в рассказе десять слов, — это совместный рассказ.

«Кто впервые сказал, что фантастика — низкий жанр?!»

— Существует — во всяком случае, в общественном сознании — деление литературы на «высокие» и «низкие» жанры, и вас, фантастов, традиционно причисляют к «низким». Случалось ли вам сталкиваться с откровенно пренебрежительным отношением к вашему творчеству — как к маскультуре, ничего общего с литературой не имеющей?

ОЛ: Читайте «Швейка»: «Все эстеты — гомосексуалисты»! Очень четкое определение. Какой низкий жанр?! Мы стоим на плечах гигантов: Рабле, Булгаков, Гофман, Гессе, Свифт, Чапек и так далее. И когда какой-нибудь поэт, который за всю жизнь написал три матерных стихотворения, утверждает, что фантастика — низкий жанр, это проблемы того поэта. Сидит, растопырив пальцы, какой-нибудь член Союза писателей, за всю жизнь написавший три почвенных рассказа, которые никто, кроме него, читать никогда не будет, и придумывает такое. Кто впервые сказал, что фантастика — низкий жанр, знаете? Это было сказано на первом съезде Союза писателей СССР. Год понятен? — 24-й, если не ошибаюсь.

ДИ: Нет, вообще-то у этого дела довольно давние традиции. Сэр Вальтер Скотт, например…

ОЛ: Да, у нас огромный эпиграф из него к новому роману «Богадельня». И Вальтер Скотт рассказывает, что этот жанр похож на кувыркание арлекина — в отличие от серьезных книг вроде его. И «наш английский строгий вкус не потерпит такого кувыркания, и это только немцы с их специфическим складом ума придумали фантастику»! И в качестве примера этого кувыркания приводит Гофмана! Так вот, Гофмана будут читать даже тогда, когда Вальтера Скотта читать не будут.

— Антураж большинства ваших романов — «нездешний» и во времени, и в пространстве. Древняя Греция, Япония, Китай и т.д. Что это — тяготение к экзотике, эскапизм?

ОЛ: Есть у нас и «здесь», и «сейчас», это первое. А второе, когда человеку говоришь, что война — это плохо, он отвечает: да знаю я, по телевизору насмотрелся, надоело, достали с этой войной, устал! Когда ему говоришь о войне под Троей, у него вдруг слетают очки. У него перестает быть замыленным взгляд. И он понимает, что это было плохо еще за тысячу двести лет до рождения Христа. Когда ему говоришь о любви сегодня, он отвечает: какая любовь, вон на каждом углу девочки ловят машины! Тогда ему надо рассказать о Пенелопе. Иначе человек очень туго воспринимает такие вещи. Для этого нужны декорации, а в декорациях — живые люди.

Нам ведь кажется: захват террористами лайнера — это реально, а Троянский конь — это сказка. Так ничего подобного. Это такой же захват Трои группой террористов. Совершенно реальный.

— И насколько для вас интереснее работать в уже существующих декорациях, то есть переосмысливать мифо-историко-географические реалии, нежели, как это принято в фантастике, творить собственные миры?

ДИ: Насчет собственных миров — это достаточно широко сказано. Что есть собственный мир? Взять чисто фэнтезийные миры — и мы увидим то же самое Средневековье, приукрашенное, конечно, но те же рыцари, бароны, крестьяне. Ну, допустим, настоящих магов не было. А может, и были — только мы в них не верим и свидетельств не сохранилось. Но, так или иначе, это немножко модифицированный наш мир. Назовите его миром Ы — ну и что? Или возьмем «космическую оперу». Мы экстраполируем наш мир, в котором вместо машин летают на звездолетах, вместо пистолетов стреляют из бластеров, пираты не обычные, а космические. А что принципиально меняется? Конечно, есть созданные миры, не скажу, что их нет. Но это достаточно редкое явление. Классический пример: профессор Толкиен. Казалось бы, ну куда еще более придуманный мир: эльфы, гномы, хоббиты — а на чем он основывался, по большому счету?

ОЛ: Взял кельтские сказания, блестяще их переработал. Вся его космогония — типично христианская, однозначно католическая. Мелькор, восставший против Бога, архангелы, которые этого Мелькора, пользуясь формулировкой Путина, мочат в сортире, — все понятно, там даже нет отклонения ни на шаг. Эльфы, гномы… назовите их турками и евреями. Какая разница? И еще: возьмите и нарисуйте план финальной битвы под Гондером: речка, город, осада… А потом возьмите карту Сталинградской битвы. И вспомните, когда писался роман.

— Многие ваши произведения усложнены философскими, литературными, историческими аллюзиями — не преувеличиваете ли вы подготовленность «массового читателя»?

ОЛ: А это к вопросу о высоких и низких жанрах. Мы общаемся с хорошим, умным, образованным читателем. И если он является массовым — честь ему и хвала!

— А обилие раскавыченных цитат (например, в романе «Герой должен быть один» Гермес между делом спрашивает Аида: «Скажи-ка, дядя, ведь недаром…») — это просто хулиганство?

ДИ: Мы и хулиганим, бывает. Но, в принципе, эта традиция шла еще со времен Древней Греции и Рима, даже Китая и Индии. Это не мы придумали. Есть такой термин: литературный комплимент. То есть когда дается раскавыченная цитата из какого-то известного или не очень известного автора, которая хорошо смотрится в контексте, мы делаем комплимент этому автору. Если читатель выяснил, кто это, если читал — хорошо, если не заметил — тоже ничего страшного.

ОЛ: Есть такая вещь, как общий культурный контекст. Если мы в жизни говорим: «Тебе посодют, а ты не воруй!», то что, надо сразу сообщать: копирайт принадлежит авторам фильма «Берегись автомобиля»? Мы встречаем раскавыченные цитаты у Сей Сёнагон, у Пу Сун Лина, мы в «Махабхарате» найдем раскавыченные цитаты из «Вед»! Этой традиции 4—5 тысяч лет, поручусь.

Один «Рубеж»
на пятерых

— У вас вышла дилогия «Нам здесь жить» в соавторстве с Андреем Валентиновым. А роман «Рубеж» написан впятером: те же и супруги Дяченко. Для вас это был эксперимент или вы открываете новое направление?

ДИ: Во-первых, это направление не новое. Двойных соавторов мы знаем очень много, а пятерное соавторство тоже уже было: Павел Багряк. Это пять человек, они написали две или три книги, так что мы не можем считаться первооткрывателями. С одной стороны, это, конечно же, был эксперимент. Попытка взглянуть на то, что ты творишь, свежим взглядом. Вот Олег любит приводить эту аналогию: есть пианист, трубач, скрипач, так почему бы им не собраться вместе и не сыграть в ансамбле, что, от этого пропадет пианист или трубач?

ОЛ: Нам это было очень нужно. Потому что чувствовали: начинаются автоштампы. Чтобы выйти из автоштампа, надо пройти круги ада и увидеть, как с твоим персонажем, с твоей концепцией мироздания другой человек делает что хочет, а ты не можешь вмешаться, пока до тебя очередь не дойдет. И автоштампы улетают сами по себе: ты не можешь никуда деться.

— И в какой мере количество авторов переходит в качество произведения?

ДИ: Не хочу сказать, что это получилось лучше или хуже, чем то, что пишем соло мы, или Валентинов, или Марина и Сергей Дяченко, хотя про дуэты говорить «соло» — это как-то достаточно оригинально. Тут качество просто другое.

ОЛ: Это была интереснейшая форма игры в ансамбле. Невероятная эмоциональность дуэта Дяченко при том, что у них мир всегда слегка схематичен. Невероятная подробность мира Андрея Валентинова, историка, при том, что эмоциональность персонажей у него иногда чуть подавлена. И наша, наверное, космогоническая концепция. Я могу показаться нескромным, но я не знаю ни одного случая подобного соавторства, причем когда встретились разные весовые категории, чтобы получился не стеб и не капустник. Мы пока что сделали два серьезных романа: «Нам здесь жить» и «Рубеж». Хороших ли, плохих — но серьезных.

— Собираетесь ли дальше работать в этом направлении и, возможно, еще в более крупных соавторствах?

ДИ: Мы попробовали впятером, и было очень интересно, но тяжело. Просто организовать все это, удержать в голове довольно трудно. И мы поняли, что если добавить еще пару человек, — оно начнет просто рассыпаться. Нам кажется — читателю может показаться и по-другому, — что у нас получились достаточно цельные вещи. Не знаю, может, кто-то проведет эксперимент, и окажется, что может выйти достаточно цельная вещь на семь-восемь человек…

ОЛ: Может, но тогда кто-то должен взять на себя функцию режиссера, командно-объединяющую, а мы этого не хотим. Нам неинтересно.

ДИ: То есть мы совершенно равноправно это писали, никто не был главным и никто не был подчиненным. Тексты друг друга не редактировали. Максимум согласовывали, чтобы не оказалось, что у кого-то герои встретились в пятницу, а у кого-то — в понедельник, в одном месте у героини серые глаза, а в другом — голубые. Только на этом уровне. Но не исключено, что в тройном соавторстве — Олди и Валентинов — мы скоро еще что-то напишем.

Богатыри —
не люди, а шутов хоронят за оградой

ОЛ: Это будет книга о богатырях. О богатырях как расе человечества. Потому что ни иранский Рустам, ни русский Илья Муромец, ни нартский Батраз — не люди. Это только частично человеческая раса. И когда говорят, что Илья махал шелепугой подорожной о сорока пудах — так в ней реально было сорок пудов. И когда железнотелый Батраз выходил на армию один, то он так и был в прямом смысле железный. Это не фигуры речи. Мы хотим прочитать реальные былины, старые, с матом (потом их все почистили!), прочитать старые нартские сказания и так далее. У нас давно возникла эта идея, причем Валентиныч собирался брать за собой русскую линию богатырей, а мы Кавказ. Но как только мы собрались, началась чеченская война. И мы поняли, как это будет воспринято, — что бы мы ни написали. И отложили, потом напишем.

— А что в работе и в планах сейчас?

ДИ: После романа «Богадельня», который планируется к выходу в свет осенью этого года, мы решили на время вернуться к средней и малой форме. Это, пожалуй, вопрос дыхания и дистанции — роман требует полифонии и стайерского подхода, а повести-рассказы чаще всего монофоничны и пишутся по-спринтерски. Зацикливаясь на чем-то одном, рискуешь потерять разнообразие авторских состояний. В мае-июне мы написали повесть «Ваш выход, или Шутов хоронят за оградой». Пользуясь общепринятой терминологией, это мистико-психологический триллер на современном материале. Один среднестатистический обыватель на собственной шкуре понял шекспировский принцип «Весь мир — театр, все люди — актеры!»

ОЛ: После «Вашего выхода...» мы взялись за повесть «Где отец твой, Адам?», над которой и работаем по сей день. Рассказывать о сюжете или идее ничего не будем: когда «текст варится», зачастую вредно пытаться сформулировать общие посылы вкратце и на бегу. Далее в планах еще одна повесть с условным названием «Аттракцион» и несколько рассказов. Как нам сейчас кажется, все эти повести-рассказы объединятся в некий своеобразный цикл, связанный не героями или сюжетными линиями, а, скорее, сугубо внутренними нитями, паутиной ощущений.

ДИ: Еще мы недавно закрутили один интересный проект, к литературе имеющий косвенное отношение. Проект этот называется «Театр Олди», то бишь песни на стихи Олди, — в основном Олега Ладыженского, на мои стихи на первом диске будет одна песня. А пишут музыку и исполняют наши читатели.

ОЛ: Их никто не просил это делать. Они сами звонят, пишут: вот я написал песню, можно, я пришлю диск? То есть посыла с нашей стороны не было. Это инициатива читателей.

ДИ: Профессионалы, непрофессионалы. Нам присылали записи из Канады, Челябинска, Днепропетровска, из Чикаго, Харьков само собой, москвичи грозились прислать, — то есть со всех концов не то что страны, а мира.

ОЛ: Первый диск будет называться «Я обещаю вам сады» по песне на стихи, которые еще только выйдут в романе «Богадельня», но в Интернете они уже есть.

— И во что это воплотится?

ОЛ: В идеале хочется сделать серию дисков, которые будут продаваться вместе с книгами. Не в нагрузку к книгам, а просто рядом. Может, в той же обложке. Одни песни будут в аранжировках, очень мощных, со многими инструментами. Другие чисто бардовские: голос и гитара, две гитары, гитара и скрипка. То есть совершенно разные песни и исполнители. На первом диске предполагается 23 песни на стихи из романов «Я возьму сам», «Маг в законе», «Дом, из которого я не хотел уезжать». Один из авторов, Семен Ладыженский, специально приехал сюда из Чикаго, чтобы записаться. Будет и пять стихов в моем исполнении.

«Мы расписывались на томике Шекли, когда рядом стоял сам Шекли»

— Олди — непременные участники всех фестивалей, «конвентов» фантастики — «Роскон», «Интерпресскон» и т.п. А ежегодный харьковский «Звездный мост» — ваше детище. Что представляют собой эти «тусовки»? Ведь не «пьянка, да и все»?

ДИ: И пьянка тоже, никто не говорит, что там собираются одни трезвенники. Но на самом деле тут главное — не премии и не «выпить водки». Самое главное — общение. Я бы не сказал, что единомышленников — скорее, коллег. Писателей между собой, писателей с читателями, с издателями и так далее. Именно атмосфера раскованного общения, обмен новостями, просто какой-то интересный треп, хохмы и так далее… А где еще увидятся люди, которые живут по разным концам бывшего Советского Союза, а некоторые уже и за его пределами? Кроме того, от таких конференций часто бывает чисто практическая польза: авторы знакомятся с издателями, подсовывают им свои рукописи, нередко потом заключают договоры. Например, на последнем «Росконе» было подписано минимум полтора десятка договоров!

ОЛ: Мы еще в начале 90-х поняли, что у конвентов есть открытая сторона — пьяный автор, который не может дойти до номера, какие-то там анекдоты, — и закрытая, которая не так видна: в каком-то номере обсуждают договор, в каком-то выясняют, кто что пишет или планирует. Мы это поняли и начали ездить по конвентам, когда у нас еще не было авторских книг. И сейчас они у нас есть! Потому что мы перезнакомились с издателями, с редакторами, с полиграфистами, с писателями. Это не «по блату»! Просто выясняется: к кому обратиться в таком случае, к кому — в этаком. Очень жаль, что сейчас начинающие авторы не ездят туда, а если кто и ездит, то тут же кричит «Тут все пьяные!» или сам тупо спивается в номере. Пройди в следующий номер, там посиди и поговори. Пройдет два-три года, и ты уже будешь знать, к кому отправить свой текст. Позвонить и сказать: «Привет, Коля, может, тебе будет интересно почитать мой роман, потому что у тебя в издательстве есть такая-то серия, под которую он подходит». А сидеть у себя дома и кричать: «Конвенты — это пьянки, я туда не езжу, ну их»… Хочешь работать — знакомься со средой.

ДИ: Конечно, часть народа пробивается, не посещая никакие конвенты. Но, скажем так, это прибавляет шансов. Однозначно.

— Много фантастов в ограниченном пространстве — это взрывоопасная смесь? Можете вспомнить моменты, когда ваши коллеги раскрылись с самой неожиданной и фантастической стороны?

ДИ: Это разговор на неделю. Таких историй было просто немеряно! К примеру: едем мы в лифте с Мишей Успенским, писателем из Красноярска, это было на «Страннике» в Питере. Заходит какая-то дама, иностранка, и спрашивает: «Даун?», то бишь «Вниз идет?» Я говорю: «Йес, даун!» Лифт опускается. Тут Успенский ворчливо: «Я не даун, я нормальный…»

ОЛ: Мы расписывались на томике Роберта Шекли, когда рядом стоял сам Шекли и уныло смотрел на эту процедуру, не очень понимая, что происходит. Он там перед этим уже расписался, думает: визируют, что ли? Ну не было у людей нашей книги!… Мы написали честно: «Мы эту книгу не писали!» И автограф.

ДИ: Лев Вершинин, фантаст из Одессы, поймал того же Шекли, поймал фотографа, заставил их сфотографировать, а потом сказал: «Сделаешь фотографию — отдай Шекли, пусть у старика будет память, что с самим Вершининым фотографировался!»

ОЛ: Гарри Гаррисон, выступая с первым словом на «Страннике», сказал: «Я вам желаю хорошо издаваться, что-то еще», а потом подумал, огляделся по сторонам и прибавил скороговоркой: «И не платить никаких налогов!»… В общем, много историй.

— Что нового (и подзабытого старого) планируется на ближайшем «Звездном мосту»?

ДИ: Во-первых, мы постараемся сохранить то интересное, что было на предыдущих «Звездных мостах». Думаем модифицировать концерт на открытии. Мы хотим собрать такой себе сейшн: харьковская группа «Пасхальное шествие», фантасты Юлий Буркин, Воха Васильев, Евгений Лукин со своими песнями…

ОЛ: Может быть, и я вылезу на сцену, посмотрим. Ну и, конечно, встречи с читателями, с писателями. Опять планируем Всеукраинский телемост, когда мы стоим на площади и связываемся со всеми крупными городами Украины. «Круглые столы», творческие встречи в магазинах, вручение премий — это само собой. Презентации новых изданий. Издатели книг, журналов, электронных изданий расскажут о том, что уже вышло, о новых планах. Обычно приглашают авторов к сотрудничеству.

ДИ: Чемпионат по пейнтболу. У нас он в прошлом году проходил, всем очень понравилось. Команда фэнтези против команды научной фантастики. Мы захотели разрешить извечный спор: что лучше, фэнтези или НФ? По пейнтбольному маркеру в зубы — и кто кого перестреляет! Была чистая победа фэнтези.

ОЛ: Обещал приехать Владимир Савченко. Это же легенда украинской фантастики! Где он, почему не печатается? Приглашали мы и Бориса Стругацкого, но он сказал: ребята, большое спасибо, но я уже много лет вообще никуда не езжу. Все-таки уже пожилой человек, со здоровьем не очень.

Писатель
и рыночная экономика

— Может ли сегодня в Украине писатель жить на гонорары?

ОЛ: Может, но не очень хорошо. «Мерседес» за это не купишь. И то если получаешь гонорары хотя бы в России, а живешь в Украине. Надо комментировать?

ДИ: К тому же нужно быть профессиональным писателем. То есть сделать выбор: или бросать все и заниматься только литературой, или же не рассчитывать, что ты будешь с этого жить, — независимо от того, коммерческие ты пишешь вещи либо для души.

ОЛ: Надо знать, на что ты идешь. Мы все бросили и занялись только книгами. И нас шесть лет не печатали. А у нас жены, у нас дети. Что мы кушали шесть лет — никого сейчас не интересует. Спрашивают: как у вас с гонорарами сейчас? Сейчас — ничего. А шесть лет было никак.

ДИ: Мы тогда параллельно подрабатывали на всяких окололитературных делах. Редактура, корректура, литературные обработки, литературный менеджмент и так далее и тому подобное. Но в основном все-таки писали. А сейчас у нас уже пошли переиздания и допечатки. То есть, когда автор написал достаточно много, уже есть литературный багаж, писатель пользуется спросом и, кроме гонораров за новые книги, получает деньги за переиздания и допечатки — вот на это уже можно жить.

ОЛ: Но для этого надо прожить лет десять.

— Вообще, издаваться и продаваться — дело рук самих писателей или кого-то еще?

ОЛ: Кто сам этим занимается, кто находит хорошего литагента.

ДИ: Есть писатели, которые издаются конкретно в одном издательстве. Если издательство им заинтересовалось, ему, конечно, никакой литагент уже не нужен. Издатель говорит так: «Новый роман? Где? Давай!». Тогда все в порядке. Или другой вариант — когда издатель говорит: давай, а тут выясняется, что где-то дают лучше. И тогда надо смотреть: что, как, насколько лучше, стоит ли портить отношения со старым издателем? И пошла уже не творческая, а чисто деловая деятельность.

— Ваша творческая мастерская «Второй блин» работает также и как литературное агентство. Насколько выгодна подобная деятельность?

ОЛ: Мы занимаемся не литагентской, а представительской деятельностью. В чем разница? Литагент согласен продать все, что угодно, если оно продается. Представитель автора занимается прежде всего консультационной деятельностью. И он работает только с теми авторами, с которыми ему интересно работать.

ДИ: Написал человек, грубо говоря, профашистскую вещь. Да, она продастся, покупатели на это есть, но представителю автора просто стыдно это делать.

ОЛ: Мы в основном консультируем: как правильно оформить договор, какие пункты соответствуют закону, какие нет, как проконтачить с главным редактором, что надо править, а что не надо. Литагент берет текст у автора и побежал его продавать. Мы зачастую просто оказываем консультации авторам.

ДИ: И конечное решение все равно на усмотрение автора. В отличие от ряда литагентов, которые часто ищут лучшие варианты для себя, а не для автора. Мол, там мне придется полгода договариваться, а здесь договорюсь за три дня, — ну и пусть автору эксклюзив на десять лет! Я процент получил — и голова не болит.

ОЛ: А у нас нет необходимости в этом проценте. Мы можем вообще это сделать просто так. Если творческая мастерская «Второй блин», которая работает в Харькове, зарабатывает какие-то деньги, то они все уходят на фестиваль «Звездный мост», на выпуск книг, которые иначе не пробьешь ни в одно издательство, на финансирование журналов. То есть это сугубо неформальная организация. Если бы мы хотели подзаработать, мы бы это организовывали совсем по-другому.

— И что на сегодня из этого вышло? Назовите имена, к которым вы приложили руку и за которые вам не стыдно.

ОЛДИ (наперебой): Андрей Валентинов, Марина и Сергей Дяченко, Владимир Аренев, Андрей Дашков, Алексей Бессонов, Петр Верещагин, Сергей Герасимов, Дмитрий Скирюк… С нашей подачи вышло уже несколько сотен книг. И представительские проценты мы получили где-то за пятую часть. На этом разбогатеть трудно, честное слово.