ЭПОХА РОМАНТИЗМА

Будто бы опровергая мнение о чрезмерном прагматизме современного искусства, художники из Польши и Украины двинулись в прямо противоположном направлении — во львовском «Палаці мистецтв» при участии Польского института открылась выставка «Эпоха романтизма» (15—31 декабря 2003). Вероятно, есть смысл в том, чтобы время от времени вспоминать о неиссякаемости романтики, свойстве человеческой души ощущать бесконечность мира, времени и пространства. «Мечта о туманном несбыточном идеале, недостижимом в действительности» — так определяли ее в теоретических трудах прошлых лет. Мечта исчезнет лишь тогда, когда исчезнет потребность убегать от «удручающих обстоятельств века» в область фантазии и поэзии — что вряд ли когда-нибудь произойдет...

Настаивая на актуальности романтики, художники ничем не рискуют. Следующее их утверждение выглядит уже смелее — романтизм, стиль, основанием которого она служит, тоже не отдыхает в архиве истории. Но и оно не столь уж ново — к примеру, культуролог В.Руднев убежден, что романтизм не был раздавлен натиском позитивистского мышления, но продолжает благополучно существовать в качестве глубинной структуры, матрицы искусства и литературы авангарда...

Пейзажи одного из самых органичных новых романтиков Александра Гнилицкого (Киев) визуализируют «вечное стремление души к бесконечности, превосходящее любую форму» — эту идею идеологи романтизма Ф.Шлегель и Новалис позаимствовали у позднеантичного мистика Плотина.

Романтическое переживание времени всегда меланхолично, связано с осознанием бренности всего живого, безвозвратно уходящего настоящего, неизвестности будущего. Этой особой грустью окрашены фотографии кладбища караимов, которые Арсен Савадов (Киев) снимал в Чуфут-Кале, в Крыму. Мотив старого кладбища как некоего сакрального «места силы» — один из центральных в иконографии романтизма...

Опыты «ночного видения» демонстрирует Роберт Мацеюк (Варшава). Его живопись — это насыщенное острой метафизической тоской зазеркалье знакомых с детства ностальгических мультфильмов. В нем все будто бы знакомые и безобидные вещи на поверку оказываются чужими и пугающими. Мацеюк рассказывает волшебные сказки с пессимистическими превращениями царевен в лягушек и крушением «филистерских» стереотипов умилительного и красивого — «хэппи-энд» для романтизма не очень-то характерен…

Находки «старьевщика» Глеба Вышеславского (Киев) также трудно назвать безобидными — тут уж, как полагается по правилам «игр романтиков», присутствует и перверсия, и гротеск. Художник нашел в одном из магазинчиков в Ницце поеденные молью шедевры — игрушки сумасшедшего кукольника, кровожадные мордочки которых украшены симптомами бурно протекающей шизофрении.

Романтические герои порой примеряют и амплуа паяца, загоняющее меркантильное сознание в тупик. Миссия группы «Азорро» в составе Игора Кренца, Войцеха Недзелько, Оскара Давицкого и Лукаша Скомпского (Краков—Варшава) — клоунада. В основе видео The best gallery лежит перформанс, разыгранный в Берлине, который они якобы вознамерились покорить одним сверхусилием. Наведываясь в наиболее престижные художественные институции, художники сами себя предлагали в качестве потенциальных экспонентов, наслаждаясь растерянностью галеристов. Так потешаясь, они смотрят на себя будто бы чужими глазами, реализуя стереотип о «восточноевропейских простачках», не подозревающих о существовании правил хорошего тона...

Паулину Оловску (Варшава) романтизм интересует как почва для эстетической утопии. Эта тенденция, заключающаяся в отождествлении жизни и искусства, зародилась в начале ХIХ века, расцвела в «декадансном» модерне, еще позже — в классическом модернизме. Фильм «Диагональная композиция» — это парадный автопортрет художника в декорациях его мастерской, которая вновь становится замкнутым, самодостаточным миром. Возвращение к теме творчества как священнодействия все же кажется необычным — еще недавно единственно приличествующим тоном подобных высказываний считался сарказм. В сеансе многоуровневого позирования — художница рисует портрет девушки-архитектора, сама являясь объектом наблюдения для зрителя, — присутствует тема дробящейся множеством наблюдателей реальности.

Реальность Богны Бурской (Варшава), напротив, радикально конфликтна, в ней «прекрасное проявляется лишь на фоне уродства»... В этом смысле новый проект Бурской «Арахне» является логическим продолжением предыдущего проекта «Жизнь прекрасна», где снимки ампутированных человеческих конечностей сопоставлялись по принципу абстрактной эстетической совместимости с розовыми цветами пионов и «золотыми» рыбками… «Арахне» уже не заставляет переживать контрастность бытия на уровне физиологического дискомфорта, в нем больше «искусства для искусства», и, если можно так выразиться, искусства для психоанализа. В элегантном дамском будуаре ползает экзотический паук огромной величины.

После всего увиденного напрашивается вывод, что романтизм по-прежнему жив — ведь наше сегодняшнее отношение к реальности, то есть категорический отказ признавать ее существование, остается удивительно романтичным.