ДЛЯ ЧЕГО КАРМАНЫ УКРАИНСКОМУ КОПУ?

Я свято уверен, что милиция создана для того, чтобы мешать гражданам во время передвижения. Милиционеры — словно всадники апокалипсиса, посланные сюда на своих дьявольских бобиках, чтобы отвлекать пролетариат от классовой борьбы и все время напоминать нам, смертным, что следует всегда помнить о своей моральной вертикали и не забывать тянуться к небу, что не следует особенно вымахиваться и пренебрегать возложенными на нас Господом обязанностями. А в случае, если мы все-таки нарушим хотя бы одну из десяти заповедей морального кодекса строителя коммунизма, они уже тут как тут, чтобы своевременно дать дубинкой по почкам и возобновить в тебе метафизический страх перед Сущим. Милиция, несомненно, несет в своей деятельности высший знак божьего пресыщения: есть какое-то излишество в самой идее существования внутренних органов, подумать только — для чего нам столько внутренних органов, их же солить на зиму можно — этих вечно недовольных ходом событий чуваков в кожаных кожухах и загаженных ботинках на титановой подошве. Они словно и сами ощущают, что лишние в этом вертепе, где-то там по небесным картотекам напутали что-то, выдумывая милицию. Для меня это очевидно: на их месте должно было быть что-то другое, я даже не знаю что, может, какие-то дополнительные редчайшие хомячки или приспособленные к нашим суровым зимам скунсы. Потому что я действительно пытаюсь представить себе, как же они появились, и представить не могу. По-видимому, беря в свой ковчег попарно всю имеющуюся в то время фауну, старик Ной мог взять и милицейский наряд, все же всякой твари по паре, вот он и взял себе пару сержантов. Но как они при этом размножались?

Как бы там ни было, но за всю свою какую-никакую жизнь милиция (полиция) только однажды оказала мне настоящую помощь. Кстати, случилось это совсем недавно — я в каком-то таком, знаете, довольно сумеречном состоянии спускался в метро и чисто по инерции пошел на эскалатор, поднимающий граждан вверх. Еще и удивился при этом, что это за прикольные пассажиры мне навстречу едут? И вот здесь, где-то на седьмой секунде моего забега в никуда, на выручку мне бросился дежурный по станции сержант. Ну и спас, надо отдать ему должное. Хотя что там было спасать — и так волнами выбросило бы на берег, то есть подняло бы вверх. Вот, и это все. Весь позитив моих многочисленных контактов с милицией. Зато милиция арестовывала меня на вокзалах (железнодорожных и авто-), когда я пытался куда-то выехать или откуда-то приехать, на перекрестках, когда я упрямо переходил улицу на красный свет (подумаешь!), в пассажирских железнодорожных составах за распитие спиртных напитков, в железнодорожных составах метро за отсутствие у меня документов и совести. Московские органы забирали меня из-за моей большой сумки, немецкая полиция шмонала меня за нездоровый цвет глаз, швейцарский наряд проверял меня из-за того, что я въезжал в их гостеприимную страну в кожаной куртке (правда, дело было в июне, но это не аргумент), польские легавые не узнавали меня на моем фото в паспорте, а австрийские полицаи, тоже было дело, штрафовали меня за нарушение общественного покоя (это когда мои соседи-россияне в пять утра слушли Кобзона). Скажите мне, почему у нас никого не арестовывают за полночное слушание Кобзона?! За это нужно арестовывать именно здесь, поверьте мне!

В конце концов я мог бы продолжить, но уже можно делать вывод: ни единого раза, кроме того героического вытягивания меня с эскалатора, родная (и чужеродная) милиция мне не помогла. А потребность в их помощи время от времени все-таки возникала. Но — не помогали. Обычно, когда нашу милицию просишь о помощи, вся эта их внешняя жесткость и внутренняя суровость внезапно превращаются в плаксивую безысходность и безыдейность. Я никогда не забуду, как жалко выглядела наша ментура во время акций оппозиции в Киеве зимой 2001 года, когда они видели, что перед ними стоят какие-то оппозиционеры в каких-то черных платках, и хрен его знает, что с ними делать — команды не было, а самим что-то не думается. Тем более, с одной стороны, они вроде бы ничего и не нарушают — не мочатся в подъездах, не пьют из горла, даже Кобзона не слушают, а с другой, видно же — враги, и нужно было бы им ввалить сейчас, а вот как-то не складывается. Безобразное зрелище, одним словом. Наконец, и кроме этих конкретных случаев наблюдения за почетной службой органов трудно получить эстетическое удовлетворение от вида отдельных представителей или целых говорливых компаний в синей обвисшей униформе, старообрядческих шапках-ушанках и с руками в карманах — у них постоянно руки в карманах! Мне это сразу напоминает давнее: «Мужчина, карманы вам не для этого». Хоть я, в принципе, не эстет, по-видимому, здесь слишком субъективно подхожу к их, с позволения сказать, мундирам, ну, что здесь скажешь — назвался ментом, полезай в бобик.

В моей личной рецепции будущего, в моем, так сказать, частном коммунизме, я нахожу место для многих граждан и гражданок нашего стремного общества. Я не мизантроп, не маньяк, даже сексуальный, поэтому довольно терпимо отношусь к большинству индивидуумов, окружающих меня. Я вижу в будущем место для пролетариата и для крестьянства, даже для интеллигенции я его там вижу, да что там интеллигенции — даже для творческой интеллигенции, пусть живут. Я вижу место для безработных, для беспризорных, для профессиональных бомжей, для юродивых и падших женщин, для многодетных матерей и для чуваков, не платящих алиментов. Для криминала в общем: ну, имеется в виду, для мелкого криминала, не для олигархов — олигархов нужно расстреливать, здесь я согласен с президентом России. Я вижу место для верующих, независимо от их конфессии, для атеистов, для сатанистов, для всяких вудистов и других отбросов — без них я бы отказался жить в будущем, без них было бы не так весело. Я вижу в будущем место для сепаратистов и партизан, для фанатиков и просто сумасшедших, для торчков и для бухающей «гопоты», я даже вижу место для Папы Римского — пусть он даже не украинец.

Но я не вижу места для милиции, совершенно не вижу, милиция в будущем не нужна, она просто не вписывается в только что расписанную мной радужную картину идеального общества. Милиция — это тот забор, который проще не красить, а снести, и я искренне надеюсь, что она все-таки не дотянет до моего будущего. То есть я не хочу одновременной гибели всех карательных органов нашей цивилизации, упаси бог, просто я желал бы им рассосаться, как аппендикс под умелыми руками Иисуса или еще какого-то экстрасенса, хоть и понимаю, что мои шансы здесь невысоки. Ибо на самом деле, куда деваться списанному за ненадобностью участковому? В поле работать он не пойдет, в литейный цех — тоже. В общем, я боюсь за них, они не приспособлены к нормальной жизни, они, как динозавры или диплодоки какие-то, — у них слишком развиты челюсти, но наглухо атрофировано чувство социальной справедливости. Забери у милицейской роты дубинки и пусти жить в лес — они же там умрут без огня, мяса и армейской дисциплины. Я могу предположить разве что существование в будущем резерваций для бывших копов, где-то на сопках Маньчжурии, где они будут жить по своему внутреннему гарнизонному распорядку, утром вставая по сирене, выковыривая из-под земли своими полосатыми палочками корешки и другую земноводную вкуснятину, гоняя вечерами по необозримым прериям на мощных «уралах» с колясками, подъезжая к границам резервации и выглядывая оттуда во внешний мир, не решаясь тем не менее пересечь последний кпп — поскольку кто его знает, что там за люди живут, чем они занимаются, как относятся к внутренним органам, а главное — почему они не ходят строем. Думаю, где-то так мы и могли бы разойтись с миром, в случае чего.