ЧЕМ ЖИВ, ПОСТМОДЕРНИСТ ?

«Кто сказал Вам, что я пишу с целью прояснить идеи? Нет, сеньоры, нет. Я часто пишу для того, чтобы затемнить их... Я, как и мой брат Кьеркегор, пришел в мир больше для того, чтобы ставить проблемы, чем решать их».

В экспозиции «Новые направления» столь обычную для выставочных залов тишину нарушает бормотание мониторов, слышны слова и обрывки транслируемых музыкальных фраз. Искусство украинских художников постмодернистского толка, пройдя десятилетнюю апробацию в экспериментальных условиях галерей «Бланк-арт», Центра современного искусства в Киеве, Одессе, а также в экспозициях Ивано-Франковска, Львова, наконец-то усилиями автора проекта — Виктора Сидоренко оказалось допущенным в залы Союза художников Украины. С победой над предубеждениями номенклатуры следует поздравить не столько участников экспозиции, сколько самое руководство Союза художников, повернувшееся лицом к реалиям художественной действительности. Надеемся, в творческом союзе перестанут делать вид, что инакомыслия нет, потому что его быть не должно.

Сверкает голубой глаз экрана — проект В.Цаголова есть ироническая «игра» в телерепортаж. Тут все как на ТВ — текст диктора, встреча президентом иностранного посла. Излюбленная Цаголовым тема насилия узаконена в сюжете об убийстве наркомана. Привязанность В.Цаголова к криминальным ситуациям, вероятно, освобождает его от северокавказского синдрома. Неисповедимы пути подсознания. А на его знаках поднимается парадигма постмодернизма. Иные миражи посещают одесских художников Г.Катчука и О.Кашимбекову в их видеошоу «Флеш Рояль». Мелькают знакомые кадры «Броненосца «Потемкина», фрагменты балетных постановок, руки, плечи... Их «тексты» несут широкий поток информации. Видеоряд погружает в атмосферу южного города с его весной. Банально? Нет, по-пастернаковски, лихо.

Видеопрограмма М.Кульчицкого и В.Чекорского очаровывает эстетическими метаморфозами биологических структур. Летят, мелькают кадры, переиначиваются смыслы, банальности вырастают в метафоры. Скорость, динамизм не дают сосредоточиться, всмотреться, тем более додумать. «В этом-то и да, господа!» — воскликнет удовлетворенный постмодернист. Царствует «эстетика фрагмента». Тот же пафос фрагментарности в рассеченной на три части фигуре очаровательной девушки «Тамми» — фото В.Терновецкого.

Мемуаризм с привкусом трагичного в «Трех сестрах» П.Макова, а также в «Созерцании того, что происходит» В. и С.Кочетковых резко контрастирует с холодным и даже унылым документализмом А.Гляделова в его фотосерии «По Америке», равно как и в «Теле-папарацци» И.Гусева. Выставка — парад технологических возможностей концептуального искусства. «Язык» видеотехники, как и статичные объекты экспозиции, предлагает зрителю войти в постмодернистскую систему мышления. Ее основа — парадоксальность, свобода от клишированных смыслов, а главная ценность — радикальная субъективность. Основой мировоззрения поставангардиста остается «антропологический номинализм» — в нем уникальны «Я» и «Ты»: ценен витальный корень, источником которого выступает подсознание личности. Отсюда культ творческого автоматизма и разорванность сознания. Хотя оно, это сознание, разорвано не более, чем наша каждодневная жизнь. Не потому ли в искусстве молодых так много трагизма, отчаяния, а нередко даже цинизма, глумления и смеха. Они освобождают художника как от внешнего цензора, так и от ограничений в самом себе. Так свобода опасно приближается ко вседозволенности. Грань почти неуловима, но она есть, она в духовной культуре личности.

Поколение постмодернистов выросло в атмосфере абсурда нынешнего бытия. За последние десять лет возникло чувство неприкрепленности, отсутствия устойчивых ценностей. Все зыбко... Что будет завтра? Сокрытость перспективы в жизни и творчестве порождает атипичные (субъективные) реакции на мир: игру, клоунаду, карнавализацию искусства, а также безысходность трагических сюжетов у В.Цаголова, садистические интонации у О.Чепелик, гадливость сексуально озабоченных детишек — проект А.Гнилицкого, и многое, что шокирует зрителя.

В концептуальных проектах художники 90-х годов могли бы выступить «критиками жизни», будь их мировоззренческие и социальные идеалы менее расплывчатыми. Личная позиция постмодерниста — чаще всего — индифферентность к происходящему: художник реализует себя в автономном мире искусства, хотя его страдания — часть болезней социума. Обостренное «трагическое чувство жизни» не становится гражданским делом. Обладая несомненным правом быть «общественным голосом», постмодернисты избегают этой своей привилегии. Не агитируя никого за «новое хождение в народ», за передвижничество, напомню о том, что нет рецепта для полного освобождения от общества, в котором тебе жить.

В беседе с автором проекта «Новые направления» В.Сидоренко очевидной стала его ориентация на экспозиции «Документа», что в Касселе. Приветствуем общеевропейскую ориентацию новейшего искусства в Украине. Вопрос в том, чем мы себя представляем: повторами того, что постмодернизм Америки и Европы уже прошел и тем заявим о себе, как о «третьем мире»? Или, испытывая чувство ответственности за молодое государство, создадим искусство трагическое, утопическое, эйфорическое, соц-арт, асоциальное, любое, однако высокого художественного уровня. Классность в критериях, в самооценках, противостояние плебеизации и варварству — в этом аристократизм художника, тем более, что некоторые из них считают себя «золотом нации». Так названа серия фотопортретов И.Чичкана «со товарищи».

С явным намеком на образ мученика, художники запечатлены полуобнаженными с крестами на груди. Однако и в игре есть пределы допустимого. Художественная жизнь и общественное бытие «работают» на разных полях. Но коль скоро художник претендует на социальную актуализацию своего произведения, он неизбежно подпадает под этические нормы социума. Тут игра и нигилизм неуместны.

Сколь бы ни был субъективен мир постмодерниста, раз уж он предлагает свое творчество обществу, зритель вправе рассчитывать на духовную развитость художника, а может, даже на его «шляхетность» и на содержательность его произведения. Это никак не посягает на мировоззренческие основы: ни на снижающий юмор карнавала, гротески, развенчание ценностей, маргинальность и прочие родовые черты постмодернизма. Идея десакрализации парализовала эстетическое чутье. Плохая живопись отнюдь не синоним и не обязательный признак постмодернизма. Может быть, в сытом мире тоскуют о чем-то возбуждающе-гаденьком, но мы в контрастной ситуации по отношению к «обществу достатка». Мы в голоде, в холоде, без электроснабжения, с наступающим туберкулезом и СПИДом, с армией бездомных детей, но и с надеждой выбраться к свету. Нам необходима нравственная гигиена. «Сегодня десакрализация в Украине не ко времени». Модели Запада наша реальность корректирует до неузнаваемости. Культура изнывает от пошлости. Читайте Лину Костенко, господа: «Буквально на очах відбувається варварізація суспільства, що особливо небезпечно для націй, які не пройшли ще своїх престижних стадій, які в рецепціях світу ще не мають духовної аури, і раптом одержали доступ до світової культури в її плебейській транскрипції».

Явление художественной вторичности, снижающее качество любой экспозиции, доказывает целесообразность за пультом дирижёра выставки видеть не художника, даже если он (как В.Сидоренко) — автор проекта, а опытного искусствоведа. Куратора-искусствоведа можно было бы спросить — почему в «Новых направлениях» появился мастерски сработанный реализм Д.Кавсана, равно как и нефигуратив Т.Сильваши, А.Бабака, А.Животкова и ряда других. Почему не приглашены в экспозицию работы П.Лебединца, зато экспонирует слабые холсты В.Будникова? Ромбовидные под- рамники Т.Сильваши и «створчатость» композиций А.Криволапа не переводят их работы из моделей классического авангарда в постмодернизм. Классность нефигуративизма, особенно А.Бабака и А.Животкова, едва ли не на 80 процентов держит уровень всей экспозиции. Но позвольте спросить, какое отношение к принципам постмодернизма имеет столетней давности парадигма классического авангарда (его части — абстракционизма)? Вековая дистанция требовала расширения стилистической зоны экспозиции. Коль скоро этого нет, то по какому принципу определялась «новизна направлений»? Если в объеме столетия, то где сюрреализм, кубизм, экспрессионизм, метафоризм, ретронаправления? Любопытно, что нефигуратив здесь представляет именно ретроспекцию — принципы авангардизма 10—20-х годов, уничтоженного в 30-е и возрожденного в 70—90-е годы ХX века. Постмодернизм, как известно, стал его антагонистом.

Не только пластическое совершенство в полотнах А.Бабака и А.Животкова, контррельефы Р.Кухаря создают в экспозиции ауру художественного аристократизма, но также инсталляция Д.Дульфана. Его «Лаборатория», пронизанная светом и цветом, — гимн прекрасному, так настойчиво изгоняемому большинством экспонентов. Д.Дульфан — лирик, поэт. Красота — модель его личности. Цвет композиции поглощает зрителя, пробуждая светлые сны подсознания.

Изощренная театрализованность, игра в узнаваемых персонажей (Ленин, Гитлер, Эйнштейн), персонификация этих личностей в садистских «детских забавах» — сложный комплекс ассоциаций, догадок о чем-то в себе и в других — истинное богатство проекта «маэстро постмодернизма» О.Чепелик. Ее творчество самостоятельно, активно, искренне, иронично. В холодной игре авторского ума, в ее гротесковости, в тонкой иезуитской улыбке, в возвышении над Лидерами очевиден высокий класс постмодернистских откровений. Здесь, а не в шароварах (при всем уважении к традиционному) и не в стилизациях или кичевом варианте псевдонародного следует искать национальное. Оно — в новом мышлении, в использовании цивилизационных достижений, технологий в свежем, дерзком, незаштампованном взгляде на мир, в желании быть свободным от предрассудков, рудинентов не самого симпатичного общества, от последствий которого мы все еще не избавлены.

С этим можно смело входить в мировое эстетическое сообщество, и в многообразии поиска претендовать в нем не на последнюю роль, повторяя за Д.Бурлюком:

«Какой к черту гранд арт! Его никогда не существовало. История искусства не последовательно развертывающаяся лента, а многогранная призма, поворачивающаяся к человечеству то одной, то другой своей стороной... Каждая эпоха вправе сознавать себя Возрождением».