Анатолий Кочерга: "В Европу меня не выпускала Москва"

Прославленный бас нашего времени Анатолий Иванович Кочерга не выступает на сцене Национальной оперы Украины, но он по-прежнему гражданин Украины и гражданин мира.

Большую часть времени проводит в Европе, США: там поет в лучших театрах. По-прежнему востребован, постоянно гастролирует. Недавно пел Бориса Тимофеевича в "Катерине Измайловой" Д.Шостаковича в "Метрополитен-опера". Ранее там же - Хованского. Западная пресса уже много лет не скупится на комплименты в его адрес - его называют "Шаляпиным современности". За 25 лет работы на Западе, как говорит певец, о нем не было ни одной отрицательной рецензии. Это при том, что вокальная карьера Анатолия Кочерги началась еще в середине 70-х ХХ в. - в бывшем СССР. В те времена поэт Евгений Евтушенко написал: "Когда я буду угасать и собираться в мир иной, расшевелите вы меня великим Толей Кочергой!".

Во время недавнего приезда в Киев Анатолий Иванович рассказал в интервью ZN.UA о своем прошлом и настоящем, высказал сожаление в связи с отсутствием в столице Украины давно необходимого нового концертного зала.

- Анатолий Иванович, если не секрет, чем сегодня вы заняты в Украине? Есть ли какие-то новые проекты? А, возможно, вас интересует педагогическая деятельность?

- Я здесь отдыхаю и даю уроки молодым ребятам. Одни принимают мои замечания, другие говорят, что не хотели бы ломать линию своих педагогов. Но я не собираюсь ничего ломать. Нужно просто слышать, что хорошо и правильно в навыках, которые они приобрели к данному времени, а что - плохо. Один из консультирующихся сказал, что желал бы встретиться со мной в более зрелом возрасте. На что я ему ответил: " В более зрелом вашем возрасте с вами в качестве инвалида-профессионала я встречаться не хочу. Желаю вам всего хорошего, и давайте попрощаемся".

Меня как певца формировали в консерватории профессор Римма Андреевна Разумова, опытнейший концертмейстер Эсфирь Израилевна Паноях, работавшая еще со знаменитым тенором Ю.Кипоренко-Даманс- ким. И обожаемый педагог камерного пения Зоя Ефимовна Лихтман. Они мне так много дали! Высоко их ценю и буду всегда помнить.

В Ла Скала моим наставником по вокалу была знаменитая солистка этого театра, сопрано Маргарита Карозио. Она меня послушала и говорит: "А зачем вы приехали? Ходите, гуляйте, пейте вкусное итальянское красное вино, ездите по стране, а учиться вам уже нечему". Я был разочарован, но впоследствии встречался в ее классе с Лучано Паваротти, Пласидо Доминго, Миреллой Френи. Они приходили к ней, говорили с нами, слушали. Я ходил, конечно, на занятия, хотя не собирался менять уже сложившуюся концепцию. Говоря о нашей вокальной педагогике, замечу, что показателем является, кто преподает. Это мои коллеги, пусть будет так, как есть, но то, что они вытворяют, - это немножко "не то". Если ко мне обратятся - пожалуйста. Но только системный подход к обучению может дать результат. А одиночные "укольные" занятия - это ни-че-го! Ноль! Система и дисциплина во всем, жесткое выполнение моих рекомендаций могут дать результат.

- Поклонники знают, что ваша карьера - это довольно уверенный путь: шаг за шагом вы становились одним из главных оперных певцов Украины.

- Я родился на Виннитчине в семье директора МТС и инженера-строителя. Первые вокальные выступления начались в седьмом классе. После школы поступил на дирижерско-хоровое отделение Винницкого музыкального училища. Окончил его экстерном, за два года, получил от областного комитета комсомола рекомендацию и стал студентом вокального факультета Киевской консерватории. Все получилось неимоверно
быстро…

На третьем курсе мне дали от театра первую квартиру. В 1975–1976-м стажировался в театре Ла Скала. На его сцене впоследствии много пел.

Но я не веду личной статистики, единственное, что подсчитываю, - исполнение партии Бориса Годунова, в которой выступил более 500 раз. В одноименной опере Мусоргского спел все басовые партии: Пимена, Варлаама.

В конце 80-х перешел на "самофинансирование": меня пригласил Большой театр Варшавы, я познакомился с главным дирижером Робертом Сатановским, много с ними гастролировал. В очередной поездке в Каннах меня нашли представители дирекции дирижера Клаудио Аббадо. Впоследствии он стал моим другом. Мне повезло: это был человек огромной души, великий музыкант. Мы проработали вместе более 20 лет. Он помогал моей семье, мы часто виделись в домашнем кругу - у нас и у него в Болонье. Я счастлив, что состоялась эта встреча.

- Всегда ли ладите с дирижерами, среди которых есть мировые знаменитости?

- С ними, как правило, у меня тесный контакт и теплые отношения. Весной мне предстоит участие в берлинской постановке "Царской невесты" Н.Римского-Корсакова с Даниэлем Баренбоймом. Это будет "вторая серия", мы уже осуществили по шесть спектаклей в Берлине и Ла Скала. Он - великий пианист, потрясающий музыкант и хороший человек. Мы встречались и в его доме (его супруга Елена Башкирова - тоже музыкант), и у нас.

С Лорином Маазелем работал, выдающимся скрипачом и дирижером. Маэстро всегда дирижировал спокойно, все у него было четко, как швейцарский механизм.

С японскими дирижерами Сейдзи Одзавой и Казуши Оно, Мюнг-Вун Чунгом у которого южно-корейские корни, американцем Джеймсом Конлоном - это выдающиеся мировые мастера. Конлон просто подпрыгивал от удовольствия на репетициях.

С нетерпением жду очередной встречи и новой совместной работы над "Катериной Измайловой" в Мюнхенской опере с Кириллом Петренко. Это гениальный музыкант, "нынешний Караян", необычайно скромный. Я знаком с его мамой - она музыковед. Кирилл сказал мне: "Толя, ты можешь делать все, что хочешь, я все тебе позволю, я тебя обожаю!". Когда мы показали "Песни и пляски смерти" Мусоргского в столице Норвегии, зал встал в конце выступления. Два концерта подряд был аншлаг. Зрители не знали русского, но подходили и говорили: "Вы исполняете свою музыку так, что не понять ее невозможно".

А в "Метрополитен-опера" (в 2012-м. - О.К.), когда под управлением Петренко я пел Молитву Ивана Хованского, в зале начали аплодировать. Кирилл сказал: "Никогда не слышал аплодисментов после этой сцены. Ты так пел, что я, стоя за пультом, растрогался".

Такие слова для артиста - эликсир здоровья, хочется жить и работать. В "Метрополитен-опера" говорили: "Позор нам, что мы до сих пор вас не приглашали". И хор в Нью-Йорке меня полюбил. После первой же постановки все хористы стали моими друзьями.

- А с кем из отечественных дирижеров сотрудничали в последние годы?

- Хорошие отношения сложились с Василием Василенко - руководителем президентского оркестра, в прошлом главным дирижером Донецкой оперы. Буду участвовать в его юбилейном декабрьском концерте в Киеве. А весной планируем программу из восьми арий украинских, европейских, русских композиторов. Выступал с Владимиром Сиренко, Николаем Дядюрой…

- В вашей творческой жизни была и такая мощная фигура, как дирижер Герберт фон Караян.

- Да, Герберт фон Караян не только меня искал в свое время, но и прислал на меня семь приглашений… Спустя годы мы встретились случайно в Европе, в приемной врача, и он сказал мне: "Молодой человек, так поступать нельзя. Я высылал вам приглашения на работу".

На что я, опешив, ответил: "Впервые слышу об этом!". "Да что же это за адрес, что за организация?!" - снова воскликнул маэстро.

Потом я узнал, что московский Госконцерт мне не передал ни слова о 189 заявках, которые поступили на меня из-за рубежа. Не выпускала Москва! Но я все же поехал за границу после контакта с Аббадо по приглашению Венской государственной оперы, а в Киеве почему-то решили, что я - изменник Родины.

На самом деле я до сего дня - гражданин Украины. И гражданин мира.

Один чиновник в нашем посольстве в Австрии сказал мне как-то: "Вам нужно отказаться от украинского гражданства!". На что я посоветовал ему поступить точно так же, дескать, по нему видно, что у него есть к этому склонность. Он испугался, пошел на попятную, мол, погорячился. А я посоветовал думать, прежде чем горячиться.

Опыт в подобных делах я приобрел, будучи депутатом Верховного совета СССР одиннадцатого созыва при Горбачеве. Так что меня "на мякине не проведешь".

- А как складывалась ваша карьера в Киеве?

- Меня пригласили в труппу и зачислили без стажерского срока в оперный театр им. Шевченко еще на третьем курсе консерватории. Дали 150 рублей - это была не низкая зарплата. В театре работал бас Иван Андреевич Кикоть. Потрясающий человек, интересный. Он бывал в нашем доме, дружил с моим тестем Александром Михайловичем Таранцом.

Когда в театре вывесили приказ о моем зачислении, Кикоть, проходя мимо вахтера, обронил: "Знову взяли кота в мішку. Невідомо ще, як він звучить, а вже зарахували і зарплату дали".

Моим дебютом в театре стала партия Гремина в "Евгении Онегине". И когда Кикоть меня услышал, тут же сказал: "Вибач, що я так тоді сказав, я був зовсім не правий. Бажаю тобі щасливої довгої дороги на нашому терні і здоров'я".

В дальнейшем мы подружились, у нас были отличные отношения. Он умер молодым, в возрасте 45 лет… Жаль, неимоверно жаль. И перед отъездом на стажировку в Ла Скала я нес его на своем плече к могиле.

Пел с уже маститым Юрием Гуляевым: он - Онегина, а я - Гремина. Дрожал как осиновый лист рядом с такими талантливыми людьми. Когда Евгения Семеновна Мирошниченко исполняла Розину в "Севильском цирюльнике", а я Базилио, она на сцене меня ущипнула за руку так, что я почти три месяца ходил с синяком.

- Какие у вас методы заботы о "рабочем аппарате" - вашем организме?

- Живу как нормальный человек. Есть, конечно, упражнения, которыми пользуюсь. Это мой секрет, и я его исключительно редко дарю. Только когда вижу талантливого перспективного певца или певицу, с удовольствием делюсь своим секретом. Это комплекс рекомендаций моих педагогов и то, чему научился в своей сценической жизни, "набрался по миру".

- Кто вам близок, может, "удобен" по сцене?

- Со всеми нахожу общий язык. Швейцарский режиссер Герберт Вернике, ставивший "Бориса Годунова" в Зальцбурге, назвал меня своим любимым Борисом. И испанец Каликсто Биейто, и Петер Штайн, который ставил "Мазепу" Чайковского, - все они что-то во мне видели.

- Помню ваше выступление, когда мне было 15 лет, а вы, студент музыкального училища, пели антифашистский "Бухенвальдский набат" Вано Мурадели. Мурашки по мне бегали. Я была потрясена песней впервые в жизни.

- По мне тоже тогда бегали мурашки.

- Поэтому и люди в зале испытывали глубокие чувства.

- Потом, на первом курсе консерватории, по обмену студентами я побывал в Лейпцигской Хохшуле музыки, и нам показали Бухенвальд. До сих пор вспоминаю тот ужас…

А еще нас тогда возили в Дрезденскую картинную галерею и домик Ф.Листа. Я был молод, но остались незабываемые впечатления от первых соприкосновений с мировыми центрами культуры…

- Как выстраивается сегодня ваша работа с западными оперными театрами?

- Еду по приглашению того или иного театра. Когда начал выступления по контракту с Венской государственной оперой, у меня появились агенты по организации моей работы. С тех пор понимаю, что бросить заключенные договоры - значит, на себе поставить крест. Ибо нарушать планы на западе нельзя, их плановое хозяйство намного эффективнее бывшего нашего, советского. Мы научились словам, но не научились делу, к сожалению. Впрочем, наша славянская вокальная школа - одна из лучших в мире.

- Вы сами гримируетесь, как это делал Шаляпин?

- Да, иногда приходится. Мой первый в жизни педагог по вокалу В.Мерзляков в Винницком училище в молодости слушал Шаляпина в трех спектаклях. Он предрекал мне большое будущее, а мне тогда было 18 лет. Я мало понимал, о чем он говорит, и совершенно не думал об оперной карьере.

- В маленькой роли Старого политкаторжанина в поставленной И.Молостовой и К.Симеоновым "Катерине Измайловой" Д.Шостаковича вы для меня стали центром спектакля, главным героем.

- Константин Симеонов был гениальным музыкантом и глубоким человеком. Однажды на репетиции "Катерины" он натянул на голову свой жилет. И так простоял всю длинную фразу, которую я пел. А потом при встрече сказал: "Я не слышал, чтобы яйца кур учили. Молодец, мальчик"… Спасибо ему. От таких людей становишься чище, лучше, думаешь, как бы не подвести, быть достойными их.

- Почему сейчас не поете в родном театре, ведь его отдельные солисты успешно сочетают работу в Украине и за ее пределами?

- Уверен, что против меня существует заговор. Руководство Национальной оперы сделало противоправную ошибку: я написал заявление о том, что ухожу на самофинансирование, не требую зарплаты, но в труппе прошу оставить. Однако меня, народного артиста, уволили, не имея на то юридических прав.

Я выплачиваю огромные налоги на Западе, на них уходит от 38 до 50% доходов. Если бы я оставался в труппе нашей оперы, налоги шли бы в украинскую казну.

Но это, видимо, не надо нашей стране. Не хочу себя навязывать Киеву. Считаю, что работа на мировых сценах подтверждает мой профессионализм. Не хотел бы терять связи со своими поклонниками в Украине, а они у меня есть. Если меня за границей на улицах узнают, то в Украине их остались тысячи. Но я лишен возможности общения с ними.

- На каком языке происходят ваши зарубежные коммуникации?

- Еще в юности, во время стажировки выучил итальянский - международный язык оперного общения. Пою на языках оригиналов - чешском, немецком, русском. Пел Дебюсси "Пеллеаса и Милизанду" на французском и Девятую симфонию Бетховена. Выполняю работу, которую предлагают мои импресарио.

- Есть ли у вас знакомые в мире политиков, бизнесменов?

- В Австрии мы познакомились с канадским миллиардером Франком Штронахом, контролирующим автомобилестроение, сталелитейную промышленность, и в Украине в том числе. В это время произошла загвоздка в реконструкции знаменитого зала "Музикферайн": у спонсора возникли финансовые проблемы, и строительство "замерзло". Я сказал дочери: давай подойдем к Штронаху и поговорим об окончании с его помощью великой стройки одного из лучших залов мира. Он в музыке - ноль, но занимает весьма высокую позицию в списке мировых миллиардеров. Поначалу он отнекивался, отбрыкивался. Я привез Славу Ростроповича, они познакомились, мы несколько раз встречались, вместе плавали в бассейне, выпили-погуляли. Юля, моя дочь, миллиардера все же уломала, и он субсидировал 16,5 млн на окончание строительства "Музикферайн". Однажды сказал: "Я активно участвовал в завершении реконструкции, а имя мое нигде не фигурирует". Мы: "Есть Бах, Бетховен, Гендель, Россини, Беллини и прочие великие музыканты. И ты хочешь, чтобы рядом была твоя фамилия?". Он: "Ну, не прямо рядом, но все же поблизости". Я говорю: "Можно при входе на пороге написать". Тогда Штронах говорит: "Не хочу, чтобы об меня ноги вытирали, не надо ничего". Позже он, конечно, вошел в книгу спонсоров.

- Что думаете о строительстве остро необходимого нового концертного зала в столице? Вопрос этот обещали решить и Ющенко, и Азаров... Есть ли надежды?

- Сначала говорили о выделении земли на левом берегу, затем - в районе ипподрома, но кто туда поедет? Потом зашел разговор о земле в районе бывшего Октябрьского дворца. Оказалось, все эти участки проданы в частные руки, чего в столице нельзя делать категорически. Это должно принадлежать народу, государству, всем! Я бился как рыба об лед. Наконец, зашла речь об участке в районе Певческого поля, где сейчас помойка. Там - ползучие грунты. Можно заказать жидкое стекло и остановить сползание.

Мы с В.Симоновым (организатор фестиваля "Сходи до неба") даже спонсоров нашли в Америке. Видел проект - красивейший зал.

Нам, прежде чем что-то затевать, нужно решить проблему спонсорства, как это делается во всем цивилизованном мире. У нас ничего, облегчающего покровительство культуры, нет. Поэтому никто не заинтересован дать даже 20 копеек.

Надеюсь, что начавшиеся в стране преобразования будут иметь реальное продолжение.