В течение некоторого времени среди западных политиков, экспертов и широкой общественности идут дискуссии о том, как должна закончиться война в Украине. Такие же разговоры происходят и в России, пишет Анатолий Ливен, директор евразийской программы Института ответственного государственного управления Квинси в колонке для Foreign Policy.
Приводим текст Анатолия Ливена от первого лица.
Недавно у меня была возможность на условиях конфиденциальности поговорить с широким кругом представителей российского истеблишмента, включая бывших дипломатов, членов аналитических центров, ученых и бизнесменов, а также нескольких представителей широкой общественности. Их представления о войне и форме ее окончательного завершения заслуживают того, чтобы их лучше поняли на Западе и в самой Украине.
Лишь небольшое меньшинство считает, что Россия должна бороться за полную победу в Украине, включая аннексию значительных новых украинских территорий или создание клиентского режима в Киеве. Подавляющее большинство предпочло бы скорейшее прекращение огня примерно вдоль существующих боевых линий. Большинство собеседников уверены, что украинские военные никогда не смогут отвоевать значительные объемы утраченных Украиной территорий.
Большинство моих разговоров прошли перед украинским вторжением в российскую Курскую область. Однако, насколько я могу понять, этот украинский успех не изменил основных российских расчетов и взглядов — не в последнюю очередь потому, что российская армия продолжает продвигаться дальше на восток, на Донбассе, где россияне приближаются к ключевому городу Покровску.
«Атака на Курск может помочь Украине наконец получить немного лучшие условия, но ничего похожего на настоящую победу. Им рано или поздно придется выйти из Курска, но мы никогда не уйдем из Крыма и Донбасса», - сказал один российский эксперт по безопасности.
Украинское вторжение в Курск, несомненно, стало серьезным потрясением для администрации Путина. Это дополняет длинный ряд других позорных неудач, начиная с ужасающе плохого планирования первоначального вторжения. И среди осведомленной российской элиты я вижу очень мало подлинного уважения к российскому президенту Владимиру Путину как военному лидеру. Вместе с тем, гораздо более распространено одобрение экономических достижений правительства в противостоянии западным санкциям и перестройке российской промышленности для нужд войны.
Но основной причиной стремления моих контактов к компромиссу было то, что они считают, что Россия не должна и, вероятно, не сможет захватить крупные украинские города, такие как Харьков, военным путем. Они указывают на продолжительность, большие потери и огромные разрушения, сопровождающие взятие даже небольших городов, таких как Бахмут, перед лицом сильного украинского сопротивления. Поэтому любые сельские районы Харьковской области, которые могут захватить россияне, следует рассматривать не как завоевание, а как предмет для торга в будущих переговорах.
В основе такого отношения лежит вера в то, что создание российской армии, достаточно большой для попытки столь полной победы, потребует нового массового призыва и мобилизации — возможно, это приведет к такому же народному сопротивлению, которое сейчас наблюдается в Украине. Правительство пытается избегать призыва людей из Москвы и Санкт-Петербурга и выплачивать большие зарплаты солдатам, призванным из более бедных районов. Ни одно из этих ограничений не может быть соблюдено в контексте полной мобилизации.
Отчасти по той же причине все с улыбкой отбросили идею выйти за пределы Украины для наступления на НАТО в будущем.
Как мне сказали: «Смотрите, суть всех этих предупреждений НАТО заключалась в том, чтобы не дать НАТО присоединиться к борьбе с нами в Украине из-за связанной с этим ужасной опасности. Почему, ради Бога, мы сами должны атаковать НАТО и навлечь на себя эту опасность? Что мы можем получить? Это абсурд!».
С другой стороны, каждый человек, с которым я общался, заявлял, что не может быть отступления с удерживаемых Россией территорий в четырех областях Украины, которые якобы аннексировала Москва. Большинство предположило, что любые территории в других областях, например Харьковской, можно вернуть Украине в обмен на их демилитаризацию. Это помогло бы гарантировать прекращение огня, а также позволило бы Путину утверждать, что он обеспечил безопасность близлежащих российских областей, которые в последние месяцы подверглись обстрелам со стороны Украины. Некоторые более оптимистичные россияне считают, что можно было обменять территории в Харьковской области на территории в четырех областях, ни одна из которых сейчас не оккупирована Россией полностью.
Я считаю, что этот баланс мнений среди людей, с которыми я общался, в целом достаточно правдоподобен, поскольку он отвечает взглядам широкой российской общественности, которые были высказаны в опросах, проведенных организациями, ранее признаных надежными. Так, в опросе прошлого года Левада-Центра, спонсируемом Чикагским советом по глобальным делам, респонденты абсолютно одинаково (62 процента) выступали за немедленные мирные переговоры и за отказ возвращать аннексированных территорий Украине.
Среди моих контактов не было разногласий по вопросу украинского нейтралитета, который все считают необходимым. Однако, кажется, часть российского истеблишмента серьезно задумывается о волнующем вопросе о том, как можно обеспечить мирное урегулирование без официальных военных гарантий Запада и поставок оружия Украине. Отсюда обсуждаемые идеи мирного договора, ратифицированного Советом Безопасности ООН и БРИКС, а также широких демилитаризованных зон под охраной сил ООН.
Как сказал мне один известный российский внешнеполитический аналитик: «Кажется, на Западе вы считаете, что хороши только военные гарантии. Но политические факторы тоже имеют решающее значение. Мы приложили огромные дипломатические усилия для построения наших отношений с глобальным югом, который точно не хотел бы новой войны. Как вы думаете, если бы мы смогли заключить мирное соглашение, которое бы отвечало нашим основным требованиям, мы бы отвергли все это?»
Большинство говорило, что если во время переговоров Запад согласится с ключевыми российскими требованиями, Россия сократит другие. Поэтому относительно российского требования о «денацификации» Украины некоторые сказали, что Россия все еще должна стремиться к «дружественному» правительству в Киеве. Похоже, это код для изменения режима, поскольку очень трудно представить, чтобы любое свободно избранное украинское правительство будет дружественным России в течение очень длительного времени.
Подавляющее большинство, однако, считает, что если российские условия в других областях будут выполнены, Россия должна удовлетвориться принятием закона о запрете неонацистских партий и символики по образцу пункта Австрийского государственного договора 1955 года. Мои российские собеседники сослались на положения договора об ограничении определенных категорий австрийского оружия и о правах меньшинств. В случае Украины – языковые и культурные права русскоязычного населения.
В одном важном пункте мнение было единодушным: нет никаких шансов на какое-то международное формально-юридическое признание российской аннексии украинской территории, и что Россия не будет на этом настаивать. Собеседники признают, что это будет отвергнуто не только Украиной и Западом, но и Китаем, Индией и Южной Африкой, ни одна из которых не признала российскую аннексию Крыма в 2014 году.
Поэтому есть надежда, что в рамках мирного урегулирования вопрос статуса этих территорий будет отложен для бесконечных будущих переговоров (как предложило украинское правительство по Крыму в марте 2022 года), пока все об этом не забудут. Был упомянут пример (непризнанной, но практически безальтернативной) Турецкой Республики Северного Кипра. Это означает, что Украина публично не будет требовать «отдать» эти территории; только признать невозможность отвоевать их силой.
В конечном счете, позицию России на переговорах решит Путин, с которым я не общался. Его публичная позиция была изложена в его «мирном предложении» накануне западного «саммита мира» в Швейцарии в июне. Он предложил немедленное прекращение огня, если Украина выведет свои силы из остальных украинских областей, на которые претендует Россия, и пообещает не добиваться вступления в НАТО.
На первый взгляд это смешно. Украина никогда добровольно не откажется от Херсона и Запорожья. Однако Путин не сказал, что Россия в конце концов оккупирует эти территории. Это оставляет открытой возможность того, что он примет соглашение, согласно которому эти территории будут демилитаризованы, но под украинской администрацией, и что, как и на оккупированных Россией частях Херсонской и Запорожской областей, их статус будет предметом предстоящих переговоров.
Никто из тех, с кем я общался в Москве, не утверждает, что знает наверняка, о чем думает Путин. Однако консенсус был таким, что хотя он совершил ужасные ошибки в начале войны, он прагматик, способный принимать военные советы и признавать военную реальность. Когда в ноябре 2022 года российские генералы сообщили ему, что попытка удержать Херсон грозит военной катастрофой, он приказал отступить, хотя Херсон был на территории, которую якобы аннексировала Россия, а также единственным плацдармом России к западу от реки Днепр. Его потеря значительно снизила надежды россиян на возможность захватить Одессу и остальное побережье Украины.
Но хотя Путин мог бы принять то, что он сейчас счел бы компромиссом, все, с кем я разговаривал в Москве, говорили, что российские требования будут определяться тем, что произойдет на поле боя. Если украинцы смогут удержать приблизительно существующую линию, именно по этой линии пройдет окончательное прекращение огня. Но если украинцы потерпят крах, то, по словам одного российского бывшего военного, «Петр и Екатерина все еще ждут»; а Петр Великий и Екатерина Великая завоевали для России всю нынешнюю восточную и южную Украину.