Поддержать
По данным ООН, в ходе большой войны погибло 8173 гражданских украинцев и 13 620 были ранены.
13 620 раненных гражданских, которые получили увечья из-за военной агрессии РФ, вынуждены перекраивать свою жизнь.
Готово ли общество к такому количеству людей с инвалидностью? Готово ли к новым реалиям законодательство? И откуда сами люди черпают ментальный ресурс, чтобы жить?
Юлия Кульчицкая, детская писательница из Константиновки, стала одной из жертв ракетной атаки на краматорский железнодорожный вокзал 8 апреля 2022 года. Получила минно-взрывное ранение — одну ногу женщине ампутировали, вторая с серьезным осколочным переломом. В тот день женщина не собиралась никуда ехать. Она с дочерью и мужем должна была посадить на поезд жениха дочери, поэтому и находилась на перроне среди четырех тысяч человек, ожидавших эвакуации. Россияне тогда выпустили ракету «Точка-У» с кассетными боеприпасами.
Далее — прямая речь Юли и ее мужа Олега о дне, перевернувшем их жизнь.
Юлия Кульчицкая: Уже больше 20 лет мы с мужем живем в городе Константиновка. Когда началась война, моя старшая дочь с парнем приехали к нам из Харькова, потому что там начались мощные обстрелы. Я очень за них переживала, потому что в любой момент их могли убить. И когда ситуация с обстрелами у нас стала напряженной, мы подумали, что ему лучше выехать в Киев, потому что у него там родственники. И решили посадить его на поезд из Краматорска. Мы с дочерью встали в очередь на перроне возле волонтерской палатки, где люди могли зарядить телефоны и выпить чаю. Людей было много. Я осталась в очереди, а дочь отправила к машине, в которой были наши мужчины, за вещами и собакой. Как оказалось, это и спасло жизнь моей дочери.
Олег Кульчицкий: Когда я сидел в машине, начался обстрел. Первый взрыв — у меня все в машине посыпалось, упало зеркало. Я выскочил из машины и упал рядом. Дочь говорит: «Я здесь, рядом». Она была сзади и мы так лежали, пока не закончился обстрел. После обстрела мы встали и увидели, что автомобили по соседству горели. Я отогнал машину в безопасное место и побежал искать Юлю.
Ю.К.: Как только моя дочь ушла, я услышала свист. Я раньше не была под обстрелами. Не знала, падать или бежать. Звук приближался. Открытое место. Рядом была клумба, на которой росли елки, и я начала идти под деревья. Тут произошел удар, по ногам, боль. Я упала возле скамейки. На этой скамейке сидели две бабушки, одна не пострадала, была жива, а вторую по голове ударило. Она упала, вся залитая кровью, впрочем, встала — живая. Я испугалась, посмотрела на свои ноги и поняла, что они раздроблены. Тогда поняла, что это первый удар, но сколько их может быть еще? «Надо куда-то спрятаться», — такая мысль пульсировала во мне испуганной. И я подползла ближе к скамье, под скамью.
И произошел второй удар — со стороны входа в вокзал, именно там, где стояла машина и куда пошла дочь. Потом повисла невыносимая глухая тишина, я увидела, что очень много людей лежат на асфальте, никто не шевелится. Я смотрела на свои ноги, понимала, что ранена, что они раздроблены. Я была в джинсах, и это, наверное, мне помогло. Собрала ноги в кучу, кровь лилась очень быстро, и я поняла, что у меня мало времени, и надо перевязаться. Люди начали бегать кругом, кричать, и всем было не до меня. Я была в сознании, поняла, что мне надо срочно что-то сделать, потому что правая нога была раздроблена в кашу. Кровь, кости — все это было сплошным месивом. Услышала, что у меня в кармане куртки звенит телефон. Дочь меня искала. Взяла телефонную трубку, говорю: «Я там, где стояла». Потом увидела ее. Она бежала по перрону, искала. Я позвала: «Оля!» Прибежала дочь и начала плакать. Я ее еще и успокаивала, говорю: «Не плач, я жива». Спросила: «Паша жив? Ты не ранена?». Она говорит: «Все живы». Я говорю: «Беги за отцом. Надо быстро действовать, меня нужно везти в больницу».
О.К.: В это время на вокзале творилось бог знает что, все кричали. Вокруг трупы, я видел человек 20. Мне на всю жизнь врезалась в память ужасная картинка: когда я бежал к вокзалу, на лавочке лежал мальчик лет семи, и у него не было половины головы. Этот мальчик мне снился потом очень долго.
Позвонила дочь и сказала, что нашла маму. У елок, возле волонтерской палатки. Я подбежал туда. Это был шок для меня — увидеть родного человека, мою любимую Юлю в таком состоянии. Она как-то умудрилась свитером перетянуть себе раздробленную ногу, ремнем перетянула другую раненную ногу. Я снял с себя ремень и перетянул там, где свитер. Появился полицейский. Я подогнал машину к вокзалу, и мы вчетвером положили в нее Юлю. Я включил все световые приборы, мы объезжали все памятники и поехали к больнице. Там на газоне лежала «Точка-У», я своими глазами видел. И надпись белой краской «за детей!».
Ю.К.: От потери крови мне очень хотелось пить и казалось, что умереть можно не от ранений, а от жажды! Очень много поступало раненых. Все врачи и медсестры были шокированы тем, что происходило, у всех руки дрожали. Я попросила уколотить обезболивающее. Они не успевали колоть. Говорят: «Здесь маленький ребенок». Я говорю: «Хорошо, я потерплю, я в сознании. Ребенок в первую очередь». Девочка маленькая, около семи лет. Медсестра на руке написала фамилию и год рождения. Она настолько шокирована была, что когда подписывала, несколько раз ошибалась, исправляла.
О.К.: Бесконечное количество раненых, которых везли, несли. Врачи сами были шокированы и не знали, что с ними делать. Медсестры все были в крови. Начиная от входа все было залито кровью. Я вышел на улицу, еще кто-то мне там валерьянки дал, не помню, и я стоял. Смотрю, медбратья и медсестры не успевают выносить раненных, и я начал помогать им. Но не всех довозили живыми, просто загружали трупы. Кое-кого узнавали медсестры. Город небольшой и все друг друга знают.
Ю.К.: Когда меня занесли в операционную, врачи быстро осмотрели. Ноги были сплошным месивом. Куски костей, мышц торчали на разные стороны. Они поняли, что я тяжелая, но стабильная, решили отправить в Днепр, надеялись, что доеду.
О.К.: Юлю положили в машину «скорой». Я был рядом, пока везли. И она, представьте, еще и давала мне ценные указания. У нас инкубатор был полный яиц, она сказала отдать соседке, чтобы они вылупились и были живы. Соседу отдать дочкиного геккона. Рассаду помидоров — соседке. И цветы вынести, чтобы она их поливала. То есть все эти указания она давала мне, прежде чем поехать на «скорой» в Днепр. Геккон жив, цыплята вывелись, соседка не нарадуется, цветы все поливает, рассаду нам соседка на огороде высадила.
Ю.К.: Медсестра очень боялась, что я умру по дороге, в машине. Постоянно спрашивала о моем состоянии. Мне укололи обезболивающее, и я терпела, просто глаза время от времени закрывала, а она боялась, что я теряю сознание. В Днепре меня уже, наверное, ждали, потому что моментально повезли в операционную. Я сразу сказала, что понимаю: правую ногу не удастся сохранить, но просила врачей сохранить мне вторую ногу. Ногу они ампутировали. Да и палец на руке тоже, потому что он совсем висел на коже. Но это не самое страшное. Руки у меня есть, остальные пальцы тоже. Когда пришла в сознание, я радовалась. Конечно, мне жаль ногу, понимала, что я инвалид, и с этим будут большие проблемы, но радовалась, что жива. Радовалась, потому что видела, сколько людей погибло вокруг. Это просто был ад. Дети, взрослые — те, кто стоял возле палатки с чаем, всех сразу скосило, люди не успели спрятаться.
О.К.: Врач сказал нам: «Не должно быть ни одной капли жалости, Юля должна вставать, должна наступать на ту ногу, что осталась. Должна делать упражнения. Должна жить!».
Ю.К.: Мечтаю ходить, конечно. Сейчас очень хорошие протезы, и я думаю, что все будет хорошо. Хочу, чтобы наступил мир. И наша ПОБЕДА. Еще я очень хочу, чтобы были наказаны виновные. Это такая глобальная несправедливость и беда, в войне гибнут мирные и военные. Это какое-то непостижимое средневековье в XXI веке.
Сейчас Юля с мужем живут в Днепре, возле больницы им. Мечникова. Так удобнее находиться под наблюдением врача. Женщина учится ходить на протезе. Но другая нога требует оперативного вмешательства, а это снова период длительной реабилитации. Из-за несовершенства законодательства, куда за десять лет войны и полтора года с момента полномасштабного вторжения не внесены изменения и где не прописан такой диагноз как минно-взрывные травмы, полученные из-за военных действий, полгода Юли имела статус «общее заболевание». То есть, по сути, должна была доказывать комиссии, определяющей группу инвалидности, что получила травмы, а в дальнейшем и ампутацию из-за ракетной атаки и военных действий агрессора.
Если бы не помощь мужа, своими силами она точно не прошла бы все инстанции, комиссии и не получила бы нужные справки и документы. Интересно, что специалисты отделов социальной защиты и Пенсионного фонда часто не знают, что делать с такими, как Юля, потому что процедура не прописана.
До полномасштабного вторжения, до трагедии на вокзале Юля была очень популярной детской поэтессой. Ее стихи издавали сборниками. В них было столько радости и тепла. Сейчас Юля старается находить позитив в моменте. Говорит: «Можно отчаяться, а можно понять — благодарю Бога, что жива! Что есть руки, что уцелела».
Женщина делает вышитые футляры для карманных зеркалец. А еще она стала бабушкой — старшая дочь родила внука.
А вот детских стихов больше не пишет, даже для малыша. Говорит: «Здесь ступор. Слова не складываются в рифмы»…
Текст подготовлен в коллаборации с проектом dattalion.
Следить в Телеграмме
Войти с помощью Facebook
Войти с помощью Twitter
Войти с помощью Google