СТАНЕТ ЛИ ИСТОРИК ПРЕЗИДЕНТОМ?

Место президента Академии наук в украинской политической элите рассматривается как запасной аэродром, на котором можно пересидеть до очередного взлета. Поэтому в НАНУ не раз со смешанными чувствами обсуждали вероятный приход кандидатов со звучными именами. Некоторые ученые этот вариант воспринимают как полную катастрофу для науки. Но есть и такие, кто, наоборот, именно этот путь рассматривает как единственное спасение в нынешних условиях, поскольку уверен — без поддержки власти развитие науки в наших условиях невозможно. И хотя, как сообщил весьма информированный источник, «до выборов Президента Украины я и десяти гривен не поставлю за реализацию любого из возможных раскладов в судьбе НАНУ», сложившаяся ситуация требует серьезного обсуждения. К счастью, не мы одни взвешивали подобные варианты — уже накоплен немалый мировой опыт в этой области. Особенно показательно в этом отношении развитие событий в странах Восточной Европы. Здесь преобразования весьма отличаются от того, что наблюдается сегодня на просторах СНГ и однозначно ориентированы на вхождение в Европейское сообщество. Поскольку и Украина заявила об этом как о своей стратегической цели, не мешает присмотреться к событиям, происходившим в академиях этих стран за последнее десятилетие. О том, к чему привели эти трансформации, рассказал на недавно прошедшем семинаре в НАНУ один из крупнейших специалистов в области управления наукой, директор института социологии Венгерской академии наук профессор Пал ТОМАШ.

«Реформы в академиях наук различных восточноевропейских стран начались с весьма похожей ситуации, — считает венгерский экономист и исследователь науки. — Во времена не столь отдаленные утверждалось, что политика и экономика коммунистических стран построена на строго научной основе… После бархатных революций люди сразу же задались вопросом: если то, что строилось, было научно, то, извините, что же тогда представляет собой наука?..

Все это выработало устойчивое неприятие академической науки. Плохую службу академиям сослужила и элементарная зависть вузовских ученых. Последние были уверены, что академические ученые при советах великолепно жили, ни за что не отвечали, в то время как они, профессора вузов, вкалывали по-черному. В результате началась война — академии наук были объявлены чуть ли не сталинскими структурами…»

Академии наук в Чехии в этой войне не повезло больше других. Нынешний президент этой страны когда-то начал карьеру академическим ученым, и его тогда, по-видимому, обидели коммунисты. Придя к власти, он провел реформу наиболее радикально.

В Венгрии также были весьма серьезные нападки на академию. Спасло то, что ее президентом стал авторитетный ученый-историк, который сидел после 56-го года. С ним считались, и это помогло ему спасти академию.

Драматически сложилась судьба ученых в Болгарии. Здесь интеллигенция не поверила в будущее страны после событий 1990—1991 гг. Началось массовое бегство. За три-четыре года уехало около 100 тысяч человек с высшим образованием. Такого массового и быстрого оттока интеллигенции не знала ни одна восточноевропейская страна. «И сейчас, в какую бы научную «дыру» в мире ни приехал, — отмечает Пал Томаш, — в провинциальный австралийский или шведский университет — там непременно встретишь болгар, уехавших десять лет назад. Многого они, как правило, не добились, но работа у них есть».

Наиболее трагически сложилась ситуация с наукой в Балканских странах. Гражданская война привела к массовому бегству интеллигенции, деградации институтов. Ныне ученые из этих стран трудятся по всему миру.

В Украине распространено мнение, что в восточноевропейских странах преобразования сразу же начали проводиться разумно, в соответствии с советами опытных западных экспертов. Пал Томаш считает, что в начале 90-х годов правительства многих стран действительно приглашали известных экспертов в области научной политики. Те проводили исследования, давали рекомендации. Однако, как правило, к ним никто не прислушивался.

Сейчас же ситуация в этих странах весьма отличается от первоначальной. Ученые отработали самые различные способы участия в международной научной кооперации. В Венгрии, Польше или Чехии ученые, как правило, сидят на двух стульях: одна работа — в родной стране, другая — во Франции, Германии, США или еще где-нибудь. Существуют бригады, работающие своеобразным вахтовым методом, — они подменяют посезонно друг друга у себя дома и за рубежом.

В Венгрии и Чехии с 1993 года прижилась французская идея совместных программ. Для их реализации созданы специальные структуры в Праге и Будапеште. Осуществляется она так: ты защищаешь диссертацию в Париже или другом французском университете, там же стажируешься, но работаешь дома.

В 1993 году в Венгрии, чтобы сделать интеллигенции приятное, тогдашний премьер-министр всех работников Академии наук и преподавателей вузов причислил к государственным служащим. Теперь директор института не может уволить бездельника, даже если он, как говорится, сел ему на шею. Первоначальный замысел заключался в том, чтобы дать возможность многообещающим аспирантам через три-четыре года занять привлекательные академические должности. Но реальный результат такого заигрывания с интеллигенцией — старики не уходят, а молодых людей практически нельзя взять на постоянную работу.

Тем не менее уже заметен приток в Венгрию молодых ученых, защитившихся в США, особенно в социологии, экономике. Конечно, дать американскую зарплату им никто не может, но сейчас и в Венгрии молодой кандидат после аспирантуры получает 600 — 700 долларов. А если он участвует в проекте, то может получать и 1000 долларов. Впрочем, за такие деньги приходится вкалывать по-настоящему — обойтись в конце года «отчетом о проделанной работе» уже нельзя.

Во всех восточноевропейских странах резко увеличилось количество студентов на обществоведческих факультетах. Социология, политология, экономика стали очень популярными и модными дисциплинами. Это естественно — молодым людям интересно принять участие в государственном строительстве своих стран…

— В НАНУ бытует мнение, что нигде в мире президентом академии наук не может стать гуманитарий. Так ли это?

— В Венгерской академии из последних четырех президентов три были историками. Сейчас ее возглавляет молекулярный биолог. В Болгарии академию возглавлял обществовед. В Чехии — гуманитарий. Так что утверждать, что президентствовать — дело физиков, абсолютно неверно. А то, что это не дело инженеров, — уже однозначно. Если уж выбирать естественника, то наиболее перспективное направление сегодня — биология. Поэтому представители этой профессии избраны президентами академий в разных странах…

До недавнего времени в постсоветских государствах президентом академии стремились избрать человека, которому доверяет власть. Это обеспечивало субсидирование даже в самые сложные годы. Однако сейчас в связи со вступлением восточноевропейских стран в ЕС ситуация меняется. Директивы ЕС настойчиво рекомендуют государственной власти вкладывать больше денег в науку, так что благоволение властей предержащих в конкретной стране не так уж важно.

Богатые индустриальные страны давно уделяют серьезное внимание исследованию и разработке научной политики. Поэтому Евросоюз задолго до присоединения новых членов из Восточной Европы и Прибалтики приступил к исследованию инновационной системы этих стран. Уже с 1998 года кандидаты в члены ЕС получили возможность участвовать в программах Евросоюза не на уровне младших братьев, а в качестве полноценных членов. То есть участие в общеевропейских программах в области научной политики началось гораздо раньше, чем в других областях, и научно-технологическая политика у них стала более прозрачной.

Развитые страны ЕС заинтересованы в том, чтобы экономика всех стран сообщества побыстрее достигла высокого уровня. Для этого они создали специальные фонды, позволяющие подтянуть к европейским стандартам в первую очередь уровень науки у новых членов.

Изменились и методы финансирования внутри вступающих в ЕС стран. Теперь наличие еврогранта открывает возможность получить дополнительный национальный грант. Для этого пришлось национальные приоритеты состыковать с европроектами. В науке, в технологии идет концентрация ресурсов — в проекты европейского уровня вкладывается 30 процентов средств от Евросоюза. Во многих областях он становится крупным заказчиком, с которым интересно играть и сложно конкурировать. Безусловно, здесь возникают проблемы у внутринациональной науки. Есть множество национальных лабораторий, пожилых ученых, провинциальных вузов, которые не смогут играть в такую крупную игру. И дело не в том, что их не пустят — пожалуйста, принимай участие, но хватит ли сил и квалификации?

Проведенная ТАСИСом проверка показала: во многих странах нет второго эшелона ученых европейского уровня. Как говорят спортсмены, скамейка запасных очень короткая. Итак, эта организация могла бы выделить деньги для большинства крупных ученых, но заранее понятно — они не принесут положительного результата. Иногда причиной этого является даже не недостаток квалификации, а неумение найти контакт с потенциальными европартнерами. Некоторых ученых пришлось бы годами переучивать, чтобы они говорили на том же языке (не в лингвистическом, а в интеллектуальном плане) и могли играть в ту научную игру, которую им предлагают.

Уже налицо новые явления в научной среде. Они обусловлены тем, что отдельные исследователи, к примеру социологи, экономисты, ориентируются на различные источники финансирования науки. Если ты работаешь на международный рынок, то возникают сложности при работе на свой рынок, потому что на домашнем рынке должна продаваться другая научная продукция. Если ты делаешь даже один и тот же проект для двух сред, то должен делать его в совершенно ином ключе, с другим понятийным миром. В результате появляется четкая сеть людей, работающих для международного заказчика (не важно, где он находится).

Евросоюз, НАТО и другие структуры Запада готовят для таких ученых лаборатории, создают своеобразный экспортный цех и содержат его. Конечно, для осуществления таких заказов необходимо выполнение очень конкретных требований, и все это, казалось бы, ограничивает условия работы исследователя. Однако ученые уже научились выбирать проекты, в которых есть возможность и собственного фундаментального исследования. Заказчик готов на это махнуть рукой — ему важно, чтобы исполнитель показал смету, в которой обосновано выполнение заказа за такую-то сумму.

«Будущие участники ЕС из Восточной Европы уже поняли тактику игры на рынке заказов, — считает Пал Томаш. — Важно брать заказы и от собственного министерства, и от европроектов, потому что в этом случае ты не холуй министерства и можешь (при необходимости) сказать ему в нужный момент, что занят. А национальные деньги позволяют сказать западноевропейскому координатору, который ведет какую-то конкретную программу, что ты не его холуй. Так что сегодня, когда распрощались с единым государственным финансированием, ученый должен опираться не на одну ногу».

Некоторые ученые старой закалки говорят, что прежняя система была лучше. Не вступая в полемику, можно сказать, что новая система работает с каждым годом все успешнее. Уже нет массового оттока молодежи, как раньше. Более того — молодые венгры не хотят ехать в США или в Германию не только на постоянное место жительства, но даже на учебу. Так, представительство фирмы «Эриксон» в Венгрии жалуется, что не может направить кого-то из молодых венгров на учебу за границу, хотя им предоставляют стипендию от фирмы, гарантируют место работы…

«И у вас это будет, — уверен Пал Томаш. — Я даже отследил такой интересный момент, когда венгр, обучающийся за границей, остается в другой стране. Это случается только в том случае, если у него дети, к примеру, от жены-американки. Во всех других случаях он возвращается, потому что Венгрия вот-вот вступит в ЕС, а в Европе жить лучше, чем в Америке. У нас понимают: хорошо чтобы ребенок получил образование в венгерской, немецкой, польской, чешской школе — ведь таких знаний он за океаном не получит. Наша гимназия еще, слава Богу, гораздо лучше американской средней школы.

Вскоре наш паспорт будет европейским, и венгр с ним сможет куда угодно ездить. Конечно, зарплата у нас в два раза меньше, чем в Германии, но это не в десять раз меньше, как было раньше. А чем в материальном смысле наша жизнь будет отличаться от жизни нашего немецкого соседа? Ну будешь ездить в «Поло», а не в «Пассате»… Но зато вокруг родные стены, родная культура, вокруг — друзья детства. Да, я получаю не американскую, а венгерскую зарплату, но езжу по белому свету, я директор института, создаю свою школу, направление, влияю на политику, мои идеи покупают в Европе. Так что не думаю, что мое качество жизни уступает коллеге из Нью-Йорка, Берлина или Лиона».