Подобного начала беседы за несколько десятилетий своей журналистской карьеры, пожалуй, и не припомню. «То, о чем я собираюсь вам сообщить, давит на психику, — сказал известный украинский генетик, заведующий отделом Института молекулярной биологии и генетики, член-корреспондент НАН и АМН, профессор Виталий Кордюм. — Об этом нигде не пишут, и вы вряд ли решитесь обсуждать подобные вещи». «И все же рискните, — говорю ему. — А там поглядим». «Мое дело предупредить, — улыбнулся ученый. — Решать вам».
С Виталием Арнольдовичем мы знакомы много лет. Не раз брал у него интервью. И, как мне казалось, неплохо изучил его парадоксальный, несколько скептический склад ума. Тем не менее, на сей раз он меня озадачил. Все последние достижения молекулярной биологии и генетики позволяют утверждать, что каждая клетка любого организма — своеобразная молекулярная машина, заявил профессор и перечислил ее характерные признаки: конечное количество элементов, наличие системы управления, возможность включать и выключать основные компоненты, соответственно запуская, а затем прекращая определенные циклы… Но главное, что уже ясно ученым, — клеткой можно управлять. Здесь следует заметить, что подобные кирпичики более унифицированы, чем любая машина, созданная человеком. Каждая клетка имеет три принципиальных элемента: мембрану, наследственный и белок-синтезирующий аппарат.
Если человек придумал латинские буквы, кириллицу, арабскую вязь или, скажем, китайские иероглифы, то у всего живого азбука одинакова. Природа пользуется «четырехбуквенным» кодом. Информация и у каждого из нас, и у баобаба записана четырьмя основаниями ДНК. Когда в белоксинтезирующий аппарат клетки поступает информация от любого организма, она считывается — код-то одинаковый. И рабочие инструменты, которые это делают, тоже одни и те же. Подавляющее большинство функционально активных частиц клетки составляют белки. В момент синтеза они состоят из 20 аминокислот, которые дальше могут модифицироваться. То есть и здесь видим один набор.
По единому принципу построена и ДНК, являющаяся хранителем информации. Что же касается ферментов, обеспечивающих ее мультипликацию, то по своей структуре и размерам они у разных организмов различны. Но рабочие элементы у них одинаковы. Энергетика клетки тоже унифицирована. И во всей подобной цепочке есть строго конвертируемая составляющая — так называемая информационная РНК. Таким образом, взяв из любого организма ее ДНКовую копию и введя в другой, получим ее функциональное выражение…
Проведя этот сеанс ликбеза, профессор Кордюм, по системе Станиславского, выдержал паузу, внимательно на меня посмотрел и выдал главное: «Выходит, мы с вами тоже машины. Со всеми вытекающими отсюда неприятными последствиями. Мы столь же управляемы. Человека, как всякую машину, можно конструировать. Боюсь, что к тому все идет…»
Биотехнология и сегодня творит чудеса. А что будет завтра? Сейчас уже можно как угодно конвертировать информацию в биосфере, подчеркнул генетик. Какие тут ограничения? Прежде всего безумная сложность живого. Белков очень много. Процесс их взаимодействия — тайна за семью печатями. Система же регуляции во многом пока еще не раскрыта. Казалось бы, геном человека полностью расшифрован, гены и последовательность ДНК известны. Однако взаимодействие продуктов в клетке остается загадкой. Именно на это направлены теперь основные усилия исследователей. И крепость, воздвигнутая природой на пути человеческого познания, скорее всего, не устоит. Что будет дальше? Появится принципиальная возможность сесть за компьютер и рассчитать любую клетку. Все живое состоит из подобных кирпичиков, следовательно, и любой организм. Тоже станет вполне реальным придать ему самые разнообразные свойства.
— Значит ли это, — задаю профессору Кордюму вопрос на засыпку, — что ученые теоретически смогут создать любое фантастическое существо, например, человеколошадь — кентавра из древнегреческих мифов?
— А почему бы и нет? Какие здесь принципиальные ограничения? — удивился генетик. — Да никаких! Недавно за рубежом провели смелый эксперимент, показавший, как осуществляются подобные вещи на практике. У человеческого эмбриона взяли клетки мозга и вживили в разные участки головного мозга зародыша крысы. Как выяснилось, эмбриональные клетки homo sapiens полностью вписались в структуры крысят. Строго говоря, получился химерный человеко-крысиный мозг.
— Зверьки, — уточняю, о которых вы говорите, если бы они стали взрослыми особями, чем-то отличались бы от обычных лабораторных крыс?
— Не знаю, — честно признался мой собеседник. — Что такое мышление, нам до сих пор неизвестно. Одно могу сказать твердо. Конструирование на уровне клеток станет возможным, когда исследователи, занимающиеся протеомикой (так называется подобное направление), раскроют секреты взаимодействия белков внутри этих микроскопических частичек живого. На следующем этапе создание различных химерных организмов будет делом вполне реальным. Но, конечно же, никто не собирается наладить серийный выпуск кентавров либо, к примеру, грифонов. Имеются в виду самые фантастические варианты новых видов растений или пород домашних животных.
— Но человек, как правило, не ограничивается лишь сугубо мирным, так сказать, разумным использованием своих открытий, — продолжаю гнуть свою линию. — Их нередко пытаются применить в неблаговидных целях, скажем, в корыстных интересах какой-то узкой группы людей или для усиления военной (либо экономической) мощи отдельного государства. Недавно весь мир содрогнулся от злодеяния, совершенного в США бин Ладеном и его подручными. Какие возможности открылись бы перед террористами, попади в их руки биотехническая технология третьего тысячелетия?
— Это зависит от задач, которые они ставят, — говорит Виталий Арнольдович. — Но, полагаю, из подобной затеи ничего бы не вышло. У бин Ладена нет таких специалистов (а ученые должны быть высочайшего класса), и не думаю, что они появятся у террористов в обозримом будущем. Если же говорить о сроках, то примерно через десятилетие вашего «кентавра», по всей вероятности, уже удалось бы создать. Точнее сказать, аналогичная задача станет вполне выполнимой.
— Ну, кентавр, — замечаю, — только идея, обобщающий образ. А вот человекодельфин был бы и впрямь полезен…
По мнению профессора, проекты подобного рода многие серьезные ученые уже и сегодня не воспринимают как сказку. Существует только два ограничения, полагает он. Не хватает фантазии при формулировании задачи и нет нужных средств. Преграды этического характера дело не остановят. История свидетельствует, что они вполне преодолимы. И искусственное оплодотворение, и вынашивание ребенка чужой женщины, и то, что сегодня называется генной терапией, в свое время было абсолютно неприемлемым этически и категорически запрещенным. Все оставалось под запретом лишь до тех пор, пока считалось трудноосуществимым и рискованным. Но как только стало технически возможным, наша этика тотчас же сыграла отбой и все разрешила. Когда конструирование живых существ вообще и человека в частности дойдет до технического воспроизведения — достаточно безопасного и относительно приемлемого по цене, этические препоны исчезнут.
Дефицит фантазии — препятствие более серьезное, чем кажется на первый взгляд. Обратимся к растениям. Как их еще можно улучшить? Ведь ученые уже позаботились о повышении урожайности, а также устойчивости к болезням, насекомым и нематодам, об изменении времени созревания, увеличении сроков сохранности растительной продукции и улучшении ее качества. Наконец, о придании растениям новых, нужных человеку свойств. Что еще пожелать?
— А если говорить о плохом, — стараюсь направить разговор в другое русло, — новые породы животных могут ведь стать и опасными. Например, оставаясь здоровыми, сеять на вражеской территории страшный мор…
— Ну вот, вы опять о неприятном, — искренне огорчился профессор. — Мы уже столько толковали о разных кознях. Конечно же, могут. А, собственно, почему вы думаете, что это уже не осуществлено? Приведу пример со СПИДом. Лет десять назад проведен весьма любопытный опыт. Из РНКового вируса, вызывающего смертельную болезнь, сделали ДНКовую копию и получили трансгенных мышей, в наследственный аппарат которых была имплантирована полноразмерная копия вируса иммунодефицита человека. В результате, согласно первому сообщению, которое можно считать наиболее откровенным, часть мышей заболела СПИДом и начала продуцировать ВИЧ. Понятное дело, эксперименты проводились в лабораторных условиях, абсолютно исключавших случайное заражение «болезнью века». И тем не менее…
Недавно в подобных же лабораторных экспериментах удалось получить трансгенную мышь, в наследственный аппарат которой вживлена ДНКовая копия вируса гепатита С. Дальше данный «клад» должен был передаваться по наследству. Естественно, сие также осуществили в сугубо исследовательских целях. В чисто научном отношении опыт был абсолютно корректным и не вызывал никаких возражений. Однако его ведь могут повторить и в других лабораториях, где цели поставят совсем иные.
Террористам подобное не под силу, внушал мне Виталий Арнольдович. Необходим очень высокий уровень, международная кооперация. Заставить же работать на себя крупных ученых преступники не в состоянии. Для этого им пришлось бы «похитить» несколько лабораторий мирового уровня. Все так, тем не менее смутное беспокойство в душе остается. Джинна выпустили из бутылки. Существуют разные форс-мажорные обстоятельства, при которых такие работы могут утратить безобидную академичность.
По оценкам специалистов, рубеж, начиная с которого будут происходить невероятные по нашим сегодняшним представлениям вещи, — примерно 2007 год. С этого времени, считают они, пойдет прямая отработка на людях сверхреволюционных биологических технологий. Вот только как оценить перспективу с точки зрения этики? Чего больше принесут эксперименты — пользы или вреда? Во всяком случае, сегодня введение в эмбрион человека каких-либо чужих генов официально запрещено. Во-первых, такие манипуляции считают неэтичными. Во-вторых, не отработана технология. Животных в случае неудачи можно выбраковать, а что делать с людьми? Тут вероятность успеха должна быть стопроцентной. Такого уровня технология может достигнуть лет через пять-семь — не раньше.
Но сейчас уже существует и другой путь, если хотите, более элегантный и уж во всяком случае безопасный. Он не связан с введением генов в эмбрионы. Речь идет о так называемых стволовых клетках, которые могут трансформироваться в другие. Несколько лет назад было доказано, что в организме людей имеются «стволовые эмбриональные клетки взрослого человека». Название, конечно, насколько странное. Дело в том, что они на всю жизнь остаются как бы на эмбриональной стадии. Такие «кирпичики» существуют во всех тканях, включая центральную нервную систему. Кстати, если раньше считалось, что она не восстанавливается, то теперь существуют принципиальные доказательства, что и нервные волокна могут регенерировать — из этих самых поистине волшебных частичек живого. Иначе говоря, возможно обновление любой старой ткани. Выходит, совсем не обязательно пользоваться клетками эмбриона: у каждого из нас есть собственные стволовые.
Но это еще не все. Американские исследователи сделали недавно ошеломляющее открытие. Оказалось, что в организме человека существует настоящее хранилище, из которого такие клетки можно черпать в неограниченном количестве. Это столь ненавистные женщинам (да и представители сильного пола стремятся от них избавиться) жировые прослойки. Из грамма подобной ткани можно получить столько чудо-клеток, что их хватило бы на обновление всего человека. Здесь возникает резонный вопрос: а нельзя ли, используя стволовые клетки, его клонировать? Нельзя, утверждают специалисты. Подобные вещи бессмысленны. Клонирование ради бесконечного продления человеческой жизни, о чем еще несколько лет назад восторженно писали газеты, оказалось неким научным фантомом, пустышкой. Ведь, помимо всего прочего, появившееся таким образом человеческое существо даже при абсолютном внешнем сходстве было бы совсем другой личностью. Какое-то время назад ученые полагали, что путем клонирования можно получить необходимые для пересадки молодые стволовые клетки или органы. Но, как выяснилось, намного проще и эффективнее использовать в подобных целях собственные стволовые клетки человека, которых у него сколько угодно. Из них, считают исследователи, удастся вырастить для хозяина любую «запчасть».
Кстати, недавно появилось сообщение, что, взяв стволовые клетки из глаз нескольких слепых, этим людям регенерировали уничтоженную сетчатку. А вот еще одно чудо. Есть сведения, что безнадежно больному мужчине стволовые клетки трансплантировали непосредственно в сердце. Таким образом удалось заместить ткани, пораженные болезнью. Сейчас подобные работы идут полным ходом. Средств на них не жалеют.
— Поскольку клетка — это машина, — внушал мне профессор Кордюм, — то и стволовую посредством молекулярных команд можно нацелить на любой путь развития, а затем, заменив дефектные гены здоровыми, осуществить обновление человека его же клетками. Заметьте, пока речь идет об исправленных генах. Об улучшенных либо дополнительных сегодня не говорят. Но я уверен, что над этим тоже работают. Предвижу ваш следующий вопрос: к чему приведут такие исследования? Если говорить коротко, к совершенствованию homo sapiens. Ну, например, появятся люди с более острым зрением, совершенным слухом, улучшенным обонянием. Да мало ли что еще можно у нас с вами усовершенствовать. Скажем, не исключено, что увеличение объема мозга и его структур приведет к развитию каких-то способностей и даже гениальности…
Вы, уважаемый читатель, наверно, заметили, что, рассказывая о прорыве в области биологических технологий, профессор ссылается на работы зарубежных ученых. Поверьте, дело тут вовсе не в отсутствии патриотизма и не в преклонении перед всем иностранным. Как выяснилось, в Украине подобные исследования на стволовых эмбриональных клетках взрослых людей не ведутся, хотя обычные эмбриональные клетки у нас используются достаточно широко. Что это, недальновидность или засевшая чуть ли не на генетическом уровне провинциальность? Ни то, ни другое. Выше головы, увы, не прыгнешь. Весь государственный бюджет Украины меньше, чем тратят Национальные институты здоровья одной страны — Соединенных Штатов Америки. Мне могут возразить, что совсем не обязательно вести исследования сразу на всех направлениях биотехники. Достаточно, мол, выбрать одно. Но уж здесь-то постараться обойти всех, без исключения, конкурентов.
— На первый взгляд, предложение разумное, однако оно невыполнимо, — прокомментировал идею Виталий Кордюм. — Чтобы работать на высоком уровне с клетками, вы должны быть на самых передовых рубежах в молекулярной биологии и молекулярной генетике, преуспевать в экспериментах с той группой тканей и тем органом, в которые собираетесь что-либо вводить. Причина нашего отставания отнюдь не в робости и провинциальности, а только в отсутствии средств. Кроме всего прочего, должен сообщить, что прорыв, о котором мы говорим, в ряде зарубежных научных центров осуществляют… украинские ученые — молодые и среднего возраста, но самые талантливые и энергичные. Можете быть уверены, что уж тут-то зарубежные «селекционеры» не промахнулись. Распространяться об утечке мозгов не буду. О ней говорено-переговорено. Однако, к великому сожалению, процесс продолжается…
У нас часто не понимают, — сокрушается генетик, — что в данном направлении нельзя требовать немедленной отдачи. Здесь фундаментальные и прикладные исследования теснейшим образом связаны и непрерывно переходят одно в другое. К тому же разработать в лаборатории и реализовать на практике — разные вещи. Практическое применение требует колоссальных средств, которых у нас нет. И в ближайшее время они вряд ли появятся.
Значит ли это, что мы обречены на полное отставание? И Виталий Кордюм, и другие специалисты, с которыми мне довелось беседовать, так не считают. Мировая наука развивается по пути кооперации, говорят они. Благодаря постоянным контактам с нашими учеными, работающими за пределами страны, и зарубежными коллегами, украинским биологам удается, несмотря ни на что, быть «в форме» — и в теоретическом, и в практическом плане. Безусловно, они отстают. Однако не остаются на месте. В этом существенная разница. Да, в США, Англии, Германии и других странах биотехнология ушла вперед. Наши исследователи движутся следом. Воспроизводить проще и дешевле, чем распахивать целину. Но они не теряют надежды, что отечественная экономика выйдет из полосы кризиса, средств станет больше и украинские ученые перестанут быть только свидетелями.
* * *
Очень хотелось бы завершить статью на оптимистической ноте, но я решил все-таки выяснить, отчего утверждение, что человек — это машина, может отбить у меня охоту писать на данную тему. «Почему подобная мысль кажется вам столь кощунственной? — спросил я у профессора Кордюма. — Если конструирование человека пойдет нам на пользу, что же тут плохого?»
— Знаете детское определение слова «эгоист»? — озадачил меня ответным вопросом Виталий Арнольдович. — «Это человек, который любит себя больше, чем меня». Мы, люди, — страшные эгоисты, и поэтому нам кажется нормальным приспособить для своих нужд всю биосферу. Но переделывать себя, родного, которого считаешь пупом земли, венцом творенья, конструировать человека, как какой-то автомобиль? Наконец, сравнивать его с обыкновенной машиной? От одной мысли о подобном у многих волосы встанут дыбом. Разве мало людей, серьезно думающих, что все, происходящее в мире, делается им во благо? Человек может стать умнее, но, увы, не мудрее. Пойдет ли на пользу человечеству и всей земной биосфере начавшаяся революция в биологической технологии? Не знаю, не знаю… По-видимому, лет через десять будут сняты все ограничения — и моральные, и технические. А дальше — прямая линия, полная неопределенность…