Лариса Густавсон: "Наука — это интернациональная среда. Не важно, откуда ты, важно, что ты делаешь"

Национальной науки в глобализованном мире не может быть априори. Однако научные достижения определенной страны можно увидеть в мировой науке.

Даже если речь идет о сортах пшеницы или яблок... Так считает харьковчанка, которая жила и училась в школе на Черниговщине, получала университетское образование и делала первые шаги в науке в Киеве, а стала известным в своем научном направлении ученым в Швеции.

Как живется украинским яблокам в Швеции и бывшим украинским ученым в стране с сине-желтым флагом - беседуем с биологом, доцентом Шведского сельскохозяйственного университета (SLU) Ларисой Густавсон.

- Г-жа Густавсон, что побудило вас выбрать научный путь?

- Романтика. Удивлены? Мой отец был учителем биологии и мечтал, чтобы я пошла его путем. Подростком я посмотрела фильм о Николае Вавилове и загорелась экспедициями, генетическими ресурсами, хотя до конца не понимала, что это. Единственное, что ощущала наверняка, - это будет очень романтично: всюду ездить и собирать растения... Мама-медик советовала, чтобы в медицину шла, но у меня к ней не лежала душа. Хотелось экспедиций. Потом романтика переросла в профессию.

Училась на биологическом факультете Киевского государственного университета им. Т.Шевченко. Еще студенткой начала работать в Институте садоводства Украинской аграрной академии наук. Это дало возможность остаться там после университета. Начинала лаборантом, работала инженером, младшим научным сотрудником, а в 1997-м получила научную степень кандидата сельскохозяйственных наук и должность научного сотрудника. Исследовала генетические ресурсы, но очень хотела заниматься многообразием сортов яблонь.

- Кого из своих наставников часто вспоминаете?

- Моим научным руководителем был тогдашний президент УААН академик Алексей Созинов. Он по-отцовски заботился о нас, молодых ученых. Несмотря на то, что у ученого было много аспирантов и беспрерывных дел, он вовремя находил правильное слово поддержки для нас, периферийных заочников. Несколько лет назад я звонила ему - очень обрадовался. Ученый помнил меня, хотя у него было несколько десятков учеников.

Еще часто вспоминаю профессора Татьяну Кондратенко, которая тогда работала в Институте садоводства. Она щедро делилась своими знаниями, за что я признательна ей и сейчас.

- Как получилось, что вы переехали в Швецию?

- В 1995-м я поехала с докладом на конференцию в Литву, где встретила коллег из Швеции. Через год, получив стипендию Шведского института, приехала в Швецию на три месяца стажировки. Следующий мой приезд предусматривал работу над вторым проектом вместе с киевским коллегой, который тоже находился в то время в Швеции. Мы проанализировали на молекулярном уровне генетическое многообразие малораспространенной культуры - хеномелеса, в народе ее называют северным лимоном за высокое содержание витамина С (в Украине с ней работает мой коллега Владимир Меженский). В 2000 г. опубликовали статью, которую и до сих пор цитируют. Работа над третьим проектом началась в декабре 1998-го и продолжалась семь месяцев. После этого в Украину я уже не вернулась. Вот уже 18 лет живу в городе Кристианстад и работаю в отделе селекции растений SLU.

- Чем удивила вас, украинского ученого, эта скандинавская страна?

- Покоем и размеренностью жизни. С первого же дня я была в восторге от... свободы. В шведских лабораториях можно было работать по свободному графику - хоть с раннего утра до поздней ночи. Такого явления, как вахтер на входе, не существовало вообще. Здесь никогда не возникало проблем с реактивами: сегодня я сказала, что мне нужно для работы, а завтра-послезавтра все появлялось. Это удивляло. Ну и, конечно, стипендия, которую получала. Тогда это была такая сумма в месяц, которую моя мама-гинеколог зарабатывала за год. Я впервые в жизни почувствовала, что такое быть свободным человеком. Мне захотелось остаться в Швеции. Моих знаний английского было достаточно для Украины, однако маловато для Швеции. Но перспектива работать здесь была таким стимулом, так хотелось учиться, что я хватала все новое, как рыба воздух. Тогда и поставила перед собой цель: сделать что-то толковое, достичь успеха в этой богатой европейской стране.

- Не было разочарования, с тех пор как начали работать за пределами Украины?

- Конечно, было. Это нормальный психологический процесс. Я переместилась из науки одной страны в науку другой. Вот и все. Наука - это интернациональная среда. Совершенно не важно, кто ты и откуда, важно, что ты делаешь.

Национальная наука (если вообще термин "национальная" можно употреблять относительно науки) является частью мирового достояния. Яблоко Катя, выведенное в Швеции, выращивала в моем Институте садоводства та самая Катя. Антоновку классическую я привезла из своего института в Швецию и привила здесь... Нет границ у науки. Родители украинских сортов - в основном сорта мировые. Например, сорт Ингрид Мари используется в Швеции как родительская форма для селекции так же, как он используется в Голландии, а сорт Джонатан - как в Голландии, так и в Украине.

- Сейчас вы известный в своей области ученый, ваши работы цитируют, ваше имя среди тех, кто в конце прошлого года получил грант FORMAS (Шведский научный совет по окружающей среде и сельскохозяйственным наукам). Каким был этот путь к признанию?

- Первые полтора года жизни в Швеции у меня не было работы (родив ребенка, так сказать, выпала из колеи). Девять месяцев работала как практикант с украинским дипломом кандидата наук. Потом снова поступила в аспирантуру. Это мне дало возможность очень хорошо изучить шведскую научную систему и понять, как работает университет. Во-вторых, с их образованием я сразу же стала конкурентоспособной на рынке науки. Образно говоря, получила знак качества. Образование, полученное в Киевском университете им. Т.Шевченко, было хорошей базой. А вот аспирантура, да и сама система на то время не были совершенными, потому что украинская система тогда еще только формировалась. Правда, я использовала все возможности во время сдачи кандидатских минимумов для пополнения своего образовательного багажа, выучив кроме английского еще и немецкий язык. Поскольку была генетиком, то штудировала и селекцию и сдавала два кандидатских минимума - по генетике и по селекции. Но должна признаться, что последипломное образование в Швеции было более основательным, более интересным и более многогранным.

- То есть в Швеции вы оказались на ступеньку ниже, чем были в Украине?

- Да, я решила спуститься на ступеньку ниже, чтобы потом подняться. Иначе со своим украинским дипломом я бы еще долго искала там работу. Сначала работала уборщицей, потом - переводчиком со шведского на украинский и русский. Мне до сих пор звонят из коммуны, просят помочь с переводом с украинского. Я соглашаюсь, чтобы поддерживать квалификацию. Кстати, это исключительная ответственность, потому что вся достоверность полученной украинцами информации лежит на переводчике. Но сначала я, конечно, выучила шведский - им пишу научно-популярные статьи, ведь я член редколлегии журнала, который издает Шведский союз семеноводов. В 2008 г. я получила научную степень доктора философии.

Еще когда училась в аспирантуре, SLU подписал договор по обучению таджикских и киргизских студентов в Швеции. Нужен был русскоязычный человек, который знает две системы и смог бы интегрировать их. Мне предложили координировать эту образовательную программу.

- Не пытались привлечь сюда Украину?

- Была такая попытка. Велись переговоры с киевскими национальным и аграрным университетами, институтом садоводства, одесским университетом. Мы написали проект, но, к сожалению, не получили финансирования.

- До сих пор занимаетесь любимым делом, которое начали в Украине?

- Хотя мне и пришлось работать в таджикских полях с пшеницей, но все равно я осталась верной яблоне. Тем более что была близко к центру ее происхождения: яблоня происходит из лесов Киргизстана и Казахстана, потом по Шелковому пути она попала в южную Европу, а уже оттуда с монахами - в северную. Такова история яблони.

Сейчас работаю над стойкостью яблони к болезням. Уже упомянутый грант FORMAS - третий большой грант по этой тематике. Семь лет подряд изучаю проблему рака яблони. Это болезнь, вызванная грибом, который поселяется в ране на дереве. Он разрушает кору и, в конце концов, приводит к полной гибели растения. Некоторые сорта поражает так сильно, что сад надо выкорчевывать через 12-13 лет после посадки, другие сорта - более устойчивые. Мы выявляем сорта с повышенной стойкостью и скрещиваем их между собой. Также изучаем отличия между устойчивыми сортами и сильно уязвимыми, чтобы понять природу самой устойчивости. Вместе с тем используем новейшие достижения генетики, биохимии, молекулярной биологии, чтобы дать селекционеру набор инструментов, с помощью которых он сможет создавать сорта намного лучшие нынешних.

Кстати, о раке яблони мне рассказали местные фермеры и очень просили, чтобы ученые принялись за изучение этой проблемы.

- В Украине она тоже есть?

- Да. Я столкнулась с ней в мамином саду на Черниговщине. О ней заговорили с конца 90-х, вместе с появлением голландских сортов, когда начали выращивать интенсивные сады на низкорослых подвоях. Яблони в наших старых садах высокорослые, они еще могли бороться с этой болезнью. Новые сады - это 3 тыс. небольших деревьев на гектар, которые щедро плодоносят. Но селекция на устойчивость к раку не велась. Теперь это очень большая проблема. Скажем, в Швеции или Англии 10-15 процентов яблоневых деревьев гибнут.

Вообще проблема, над которой работаю, сложная не только с точки зрения ее научного решения. Это не арабидопсис, который сегодня посеял, а завтра собрал; если завтра растения погибли, то еще раз посеял. В случае с яблоней, закладывая эксперимент, надо думать на 20 лет вперед.

- Насколько актуальна проблема сохранения старых сортов яблонь? Часто от них пытаются избавиться и вместо этого посадить новые сорта, более урожайные...

- Проблема в самом деле актуальная. Для того чтобы сохранить сорта, формируют генетические банки или коллекции. К сожалению, в Украине коллекцию груш в Институте садоводства пришлось срезать из-за бактериального ожога. Слава Богу, коллекция яблонь еще есть, хотя, чтобы ее сохранять, нужны немалые средства, это недешевое удовольствие, но такое важное, если учитывать, что мы оставим нашим потомкам. Меняются климат, вкусы, требования, система выращивания, и селекционеры должны думать на 20-50 лет вперед. Каждый ученый работает для будущего. Сегодня мы "срываем" плоды в виде грантов и публикаций. А чем все это "прорастет" - только наши дети смогут оценить.

- В Украине члены правительства, мотивируя свое решение уменьшить финансирование науки, часто упрекают ученых: где ваши Нобелевские премии?..

- К сожалению, Нобелевские премии на деревьях не растут. Даже яблоки не растут, если не подкармливать деревья. Для того чтобы были Нобелевские премии, нужны долгосрочные вложения и серьезный подход, систематическая забота о науке. Конечно, и достойная оплата. Надеюсь, это станет реальностью.

- Важно ли для вашего имиджа ученого количество публикаций?

- Здесь считают только те работы, которые опубликованы в журналах системы Web of Science. Если твоих статей в этих базах данных нет, то они ничего не стоят. Главное, чтобы работу заметили, развивали и цитировали. Признак качественной работы - сколько раз тебя процитировали и насколько часто тебя цитируют. Важно, в журналах какого ранга опубликована работа. Иногда даже не ранг журнала имеет значение (скажем, для селекции это сложно). Ученый становится конкурентоспособным тогда, когда его цитирует более чем среднее количество коллег. Однако если у тебя много цитирований, но все они касаются одной работы, а всех остальных не цитируют, то это показатель того, что ты смог только один раз... Это как в спорте: кто-то выиграл одну олимпийскую медаль и успокоился, а кто-то - трехразовый олимпийский чемпион...

- Женщина в науке. Существует ли такая проблема в Швеции?

- Женщина чисто биологически не может угнаться за мужчиной, если делает карьеру даже в такой равноправной стране, как Швеция. Это мой вывод. Даже несмотря на то, что здесь мужчины тоже могут брать декретный отпуск для ухода за ребенком (мой муж-ученый был в декрете с нашим ребенком, а я работала). За проявление гендерного неравенства в Швеции несут ответственность. В своей научной деятельности я никогда не сталкивалась с дискриминацией.

- О чем мечтаете?

- Мечтаю еще раз побывать в Новой Зеландии. Маленькая страна (4 млн населения) - посредине мира: три с половиной часа лета к ближайшему континенту - Австралии, шесть-восемь часов - до Азии и Южной Америки. А главное - люди там счастливы. Они по всему миру экспортируют яблоки, выращенные на их маленькой территории. Спокойная, очень хорошая страна и хорошая наука, в частности в моей сфере. Вместе с новозеландскими учеными мы разработали диагностический тест и опубликовали хорошую статью...

А еще мечтаю, чтобы моя работа приносила пользу фермерам и, наконец, тем, кто ест выращенные ими яблоки.

- Что в ваших научных планах?

- Поскольку в Швеции разрешают использовать все меньше и меньше гербицидов, пестицидов и всяческих химических средств защиты растений, то надо заниматься такой проблемой, как уменьшение потерь после сбора урожая. Речь идет о хранении яблок и в хранилищах, и на прилавках магазинов. Это одно из направлений, которое меня интересует, и где, образно говоря, поле непаханое. Направление нужное и важное, поскольку оно даст возможность снизить потери готовой продукции, в которую уже вложены средства.

- Планы относительно сотрудничества с украинскими учеными есть?

- Планы есть, и их много. Пришло время получить финансовую поддержку, чтобы их реализовать. В Украине есть интересный материал, хорошие наработки, школа, традиции. Я продолжаю сотрудничать с коллегами по всему миру, с которыми раньше работала как Лариса Гаркавая из Киева. Теперь я - Лариса Густавсон с другого берега Балтики.

- Что пожелаете украинским ученым?

- Терпения, куража и смотреть на мир открытыми глазами. Мы совсем не хуже других. Просто в нас другие условия, меньше финансовых возможностей, но главное, что мы можем, - это делать качественно. Бриллианты, хоть и в грязи, останутся бриллиантами, а пыль, поднятая до небес, когда-нибудь да осядет...