Национальный интерес сегодня

2009 год финиширует под знаком разворачивания президентской избирательной кампании. Уже сейчас на старте очерчиваются ее самые опасные признаки: кастинг исключительно личностей, а не программ, конкуренция экзотических PR-технологий, борьба на взаимную дискредитацию и уничтожение противника. А государству и обществу нужно, чтобы эта кампания стала соревнованием на способность адекватно ответить на вызовы, представшие перед Украиной на грани второго десятилетия ХХІ века.

Скажут, что это невозможно — но так уже было: в 90-х годах ХХ века перед украинской элитой стояла четкая цель — выстроить собственное государство, то есть создать государственные институты. Это было приоритетной задачей, и, несмотря на огромные ошибки в процессе реализации (например, признание в 1997 году государственным долгом корпоративных задолженностей предприятий за газ перед Россией — ошибка, за которую мы до сих пор расплачиваемся мизерной ставкой аренды за базирование российского флота в Севастополе), в основном она отвечала национальным интересам. В конце 90-х, когда очертания государства стали реальностью и сложилось впечатление, что цели достигнуты, разразился политический кризис созданной авторитарной модели власти, кризис морали и, как следствие, возникло массовое оппозиционное движение, боровшееся за права и свободу.

Оранжевая революция завоевала свободу, создала предпосылки для окончательного цивилизационного выбора и модернизации экономики и общества. Однако новая властная элита поняла свободу как собственную вседозволенность делать все что заблагорассудится и бездарно упустила исторический шанс. В результате разрушительной борьбы за власть, полномочия и имения страна получила парализованные государственные институты, крайне разбалансированную систему управления, тотальное игнорирование законов всеми элитами. Сегодня государственную политику несет по течению. По большому счету, ее вообще нет, если не принимать во внимание импульсивную реакцию на внешние раздражители.

Брошенная на произвол судьбы система обречена на деградацию. Наглядное подтверждение этого постулата наблюдаем в Украине. Поэтому я попытаюсь очертить три важнейших, на мой взгляд, вызова, на которые украинские политики (прежде всего кандидаты в президенты) обязаны дать адекватный ответ, если они руководствуются государственными интересами.

Первый — энергетическая безопасность страны, то есть импорт, транзит и добыча газа. Банально и тривиально. Но также и беспросветно. Эта проблема возникла не сегодня и не вчера. Фактически она продолжается со времени обретения независимости. И очень символично, что знаком зависимости, привязанности Украины к России является газовая труба, которая словно пуповина не дает оторваться от «материнского» тела и реализовать свою самодостаточность. А ведь могла бы, будь у нас адекватные власти, стать знаком независимости и символизировать наш контроль над их интересами. И пока Россия двигает свои прожекты транспортировки газа в обход Украины, мы должны отстоять экономически обоснованную (и вполне конкурентную даже с нарисованными «северо-южными потоками») цену транзита на уровне 4—4,5 долл. за 1000 кубометров на 100 км. Опять-таки это вопрос только последовательности и некоррумпированности в сфере переговоров с «Газпромом», а все остальное — вопрос техники. С технологическим же профессионализмом, как засвидетельствовала минувшая «газовая» зима, у нас проблем нет.

Очевидно, что спустя год-два мировой кризис завершится, потребление газа возрастет, и докризисные цены на энергоресурсы покажутся нам детскими. Поэтому альтернативы уменьшению потребления импортного газа у Украины нет: ее выбор заключается в том, сделает она это превентивно или по факту неплатежеспособности. В первом случае побочным и политическим следствием такой независимости от монополиста будет возможность партнерских отношений с ним, во втором — более чем реальная угроза независимости.

Поэтому украинский национальный интерес на 2010 год нужно очертить как уменьшение потребления импортного газа вдвое. Этот уровень не является праздным пожеланием, его вывели добросовестные эксперты, но достичь этой цифры возможно только при условии мобилизации всей страны. И все действия политиков должны оцениваться с точки зрения выполнения этой задачи.

Цифры. 1. Имеющиеся отечественные технологии (в частности, Института газа) замещения газа угольной пылью позволяют экономить — с экономической целесообразностью — как минимум 50% газа во время промышленного производства тепла и электроэнергии; в абсолютных цифрах это 10—15 млрд. кубометров газа ежегодно. 2. Загрузка излишка энергогенерирующих мощностей (при соответствующем переоборудовании газовых котлов на электрические) плюс максимальная нагрузка электрокотлов во время ночного минимума электропотребления позволит сэкономить еще 10—15 млрд. кубометров. 3. Приведение стандартов теплосбережения жилища до уровня польских дает 50% экономии, немецких — 70%. Чтобы эти цифры стали реальностью, государству нужно сделать население своим союзником в борьбе за экономию газа. Один из путей к этому — повышение цены на газ для населения до европейского уровня с одновременным полным денежным возмещением стоимости расчетной нормы газа. То есть чтобы люди получали компенсацию за подорожание и премию за неиспользованный газ. Плюс государственная программа перехода индивидуальных пользователей на технологии электротеплообогрева: вместе это дает возможность сэкономить еще от 5 до 10 млрд. кубометров в год.

Реализация только этих мероприятий (без учета потенциала нетрадиционных источников энергии) позволит уменьшить потребление газа в год на 25—40 млрд. кубометров, что снижает потребность в импортном газе до минимального уровня. Приведенные цифры похожи на фантастику, поэтому, чтобы выйти на их уровень, нужно мобилизовать страну не вокруг лиц («против» или «за»), а вокруг идеи — четкой и прагматичной. Сюда еще нужно добавить наши возможности по наращиванию собственной добычи газа путем допуска авторитетных западных компаний, располагающих средствами и технологиями для разработки шельфа Черного моря и так называемой глубокой воды. От Украины только требуется создание надлежащего законодательного поля на основе опыта Норвегии.

Но даже частично «высвобожденные» объемы газа ставят перед «Газпромом» необходимость их продать и дают возможность Европе купить дополнительно до 25% потребляемого ею российского газа, что является уважительным политико-экономическим аргументом для ЕС (появляется возможность играть на снижение цены, снижаются риски от возможного уменьшения добычи или роста потребления, исчезает потребность в обходных путях). Такая перспектива уже давно — если бы украинская экономическая дипломатия использовала имеющиеся возможности — могла заинтересовать ЕС; вплоть до инвестирования как в модернизацию украинских систем теплоснабжения и теплопотребления, так и в производство электроэнергии для замещения газопотребления. И проблема не только в реорганизации «Нафтогаза» (в нынешнем виде его дальнейшее существование бесперспективно и скорее вредит, нежели помогает крепить энергетическую безопасность; вполне уместно ЕС, прежде чем инвестировать в отечественную ГТС, требует развести по разным структурам функции добычи, транзитной транспортировки и газораспределительное обеспечение потребителей). Проблема в неадекватности власти как серьезного партнера, с которым можно решать общие стратегические задачи.

Второй приоритет — власть. В целом его можно очертить как общественную легитимацию украинской власти. Раковая опухоль украинской власти — игнорирование ею каких-либо законов и норм (не будем говорить об их справедливости). А в современном мире — при отсутствии сакрального источника власти — соблюдение носителями власти законов является единственным средством их легитимации. Это касается всех государств: от либеральных демократий до мусульманского авторитаризма. Следовательно, диагноз прост: власть попирает закон, народ пренебрегает властью. Уровень доверия к такой власти упал ниже критической отметки. Страна доведена до хаоса, безвластия и беззакония. Политический цинизм стал нормой. Система создала замкнутую касту, узурпировавшую власть. Эта каста пишет и меняет правила сама для себя, полностью выйдя из-под контроля общества.

В этом есть часть ответственности и общества. Оно это позволило. Научилось жить по искаженной морали: жизнь есть жизнь, а закон — для людского глаза. Люди охладели к собственной судьбе, потому что потеряли веру. Веру в правду, справедливость и закон. Общество должно поставить власть под свой контроль; общество должно само — без посредничества властей и политиков — написать правила для властей. Это естественное право народа как суверена. Каждый из нас стоит перед выбором: либо установить правила, либо жить как сейчас — в коррупционном согласии, что тоже — положим руку на сердце — многим привычно и выгодно.

Настоящей альтернативой этой стагнации является учредительный процесс, то есть процесс установления народом как единственным источником власти обязательных для всех правил сосуществования в государстве. Потому что, повторим, власть, попирающая созданные ею правила, теряет единственную основу своей легитимности. А кульминационным этапом учредительного процесса должен стать созыв Конституционной ассамблеи, через которую народ, устранив политиков и власть от конституционного процесса, напишет правила для всех и вынудит власть их соблюдать. И именно в этом — установлении правил и, соответственно, легитимации власти — и заключается ныне национальный интерес.

Глубинная же суть этой идеи в том, что в процессе борьбы за созыв и избрание Конституцион­ной ассамблеи будет меняться само общество, отношения между людьми, будет формироваться новая этика отношений между ними. Общество, которое отстоит свое право на учредительную власть, уже никогда не позволит собой манипулировать. Трактовка закона, как игрушки в руках эгоистических элит, сменится сакрализацией Основного Закона: он станет неприкосновенным для власти, которой придется думать, как играть в рамках правил, а не как менять эти рамки в процессе игры. С другой стороны, Основной Закон станет плодом усилий всех граждан страны. У людей появится уверенность в том, что закон может быть его кровным делом, а не чем-то далеким, кем-то навязанными условностями, которые можно нарушать и нужно обходить. Появится культура доверия и взаимопомощи, сформируется настоящее сообщество, объединенное общими идеалами и общими институтами. Власть обретет легитимность, а народ — традицию демократии.

И третье направление — ЕС и НАТО. Это не дело сегодняшнего дня, и даже не завтрашнего. Нынешняя реальность — закрытая дверь. Закрытая — можно констатировать — с обеих сторон. Фактом является то, что НАТО сейчас стоит на распутье серьезной трансформации, переосмысления всей философии безопасности и обороны. Фактом является усталость ЕС от расширения; десятки миллионов новых членов разбалансировывают функционирование традиционных европейских институтов — требуется время на соответствующую институционную ассимиляцию.

По экспертным оценкам, на это уйдет лет пять. Одна каденция, один темпоральный квант, если мерить обычными ныне мерками политического измерения времени. И украинские власти, и общество должны отработать эти пять лет, реализовать такой внутренний план преобразований, чтобы в 2015 году вопрос наших отношений с ЕС стоял на качественно ином уровне, чтобы вопрос нашего членства стал реальностью. Образно говоря: нам нужно понять, в какой точке будут ЕС и НАТО, и выстроить собст­венную траекторию так, чтобы в этой точке в нужный момент мы встретились.

Поэтому мы ни в коем случае не должны становиться в позу обиженного подростка: если нас не взяли в цивилизованный мир, то пойдем к соседу на восток или зароемся в землю и будем жить отдельно от всех и вся. Мы должны скрупулезно и последовательно искать точки соприкосновения в сферах, в которых мы сильны: транспортная авиация, ракетные технологии и высокоточное оружие, например, будут способствовать сближению с НАТО; обустройство восточной границы (не в смысле колючей проволоки, а выгодного всем контроля за миграцией) или космические технологии сблизят с ЕС.

Ведь проблема не в ЕС, проблема — в нас самих. Проанализи­руем наши действия за прошлые пять лет: как только появлялась перспектива вступления, мы тут же настойчиво и тщательно ее разрушали. Ссоры лидеров, в которых государственные интересы становились разменной монетой, безусловное превалирование личных и непостоянных интересов (если безудержное стремление как можно чувствительнее уязвить партнера можно назвать интересом) над стратегическими национальными, спекуляция оппозиции на этих государственных интересах, — все это выстраивало стену между нами и евроатлантическими институтами и усугубляло нежелание европейских лидеров тянуть нас туда. Повторяю: дело не в нежелании ЕС, дело в нашем нежелании, в нашем упрямстве. Было ли у Европы желание проводить чемпионат Европы по футболу 2012 года в Украине? Зато были вера и стремление фактически одного человека, и эта вера горы свернула. Может, на этом примере стоит поучиться нашим кандидатам в президенты: довольно несимпатичная для большинства украинского общества персона стала — вполне заслуженно — едва ли не национальным героем.

В историческом плане альтернативы евроинтеграции для Украины нет — либо Украина интегрируется в западный мир, либо Украина как государство вечно будет балансировать на грани независимости. И опять-таки вопрос не в ком-то, вопрос — в нас самих.

Ответ на него — только отдельное проявление более глобальной проблемы: нашей самоидентификации и утверждения Украины как независимого государства, наших отношений с Россией.

Эта проблема имеет сотни лет истории. В середине XVII века Богдан Хмельницкий, стремясь сохранить созданное им Украинское государство, заключил вре­менный военный союз с Россией для борьбы против Польши. Этот союз распался спустя два года, но Россия оказалась включенной — на века — в внутриукраинские процессы. Начался продолжительный процесс узалежнення и ассимиляции украинцев.

И только в XX веке пошел обратный процесс. С 1917 года, от УНР, через вооруженную борьбу и компромиссы ранней УССР в новейшей истории Украины наметился путь выделения из «тела» России. Первый этап идентификационной украинизации Украины был прерван поражением в Граж­данской войне, второй, так называемая социалистическая украинизация, остановлен Голодо­мором, репрессиями и войной. Следующий этап усамостійнення был связан с хрущевской оттепелью (относительной демократиза­цией) и тоже был прерван усилением авторитаризма и репрессиями. Дальше — процесс перестройки, самой глубокой за всю историю СССР демократизации — закономерно закончился провозглашением украинской независимости. История сви­детельствует, что процессы демократизации и обретения независимости в Украине неразрывно объединены и зависят друг от друга.

С провозглашением независимости в 1991 году был достигнут формальный отход от России. Ключевое слово в этом предложении — «формальный». Ведь завершился только определенный этап, и только этап, а процесс ментального размежевания Украины и России продолжается и в условиях независимости, имея внутренние и внешние, виртуальные и реальные, экономические и культурные (перечень можно продолжать в любом направлении — футбольном, дипломатическом, торговом и т.п.) аспекты.

Я убежден, что сегодня чрезвычайно актуален лозунг Хвылевого «Геть від Москви!». Не в вульгарно-примитивном смысле: бежать от России. Никуда мы не сбежим, да и не нужно. Лозунг актуален в его аутентичном прочтении: углубление нашей самоидентификации не через противостояние, а через унезалежнення (не анти- или пророссийскость, а «ароссийскость»). Не за Россию и не против нее — а перпендикулярно к ней.

Именно под этим углом зрения актуально сейчас военно-политическое самоопределение Ук­раины. Ведь, опять-таки, вопрос НАТО не является вопросом «в НАТО или не в НАТО», это даже не вопрос «мы с Россией или без России», — это вопрос, может ли Украина самостоятельно принять решение, исходя из собственных нужд и интересов, а не из интересов России. И, вне всякого сомнения, при любой трансформации НАТО рациональным выбором Украины будут гарантии безопасности и соответствие демократическим стандартам.

Объективно этот процесс созидания идентичности является цивилизационным выбором Украины, ведь за ним стоит ментально-цивилизационное разделение мира, стоят два способа самоорганизации общества: пирамидально-вертикальный с авторитарным лидером во главе или горизонтально-демократический с приоритетом прав и свобод человека.

Политические тенденции в России дают нам хороший шанс, потому что отдаляют Россию от нас, углубляют мировоззренческий (не языковой или национальный) раздел, подчеркивают инаковость способа организации общества и ценностных ориентаций. Осознание этих тенденций дает действенные инструменты для конвертации нашей инаковости в наши преимущества: мы можем присоединяться к европейскому контексту. С другой стороны, такая позиция создает мировоззренческую базу для решения многих практических проблем: от газовых переговоров до моделей экономического и социального устройства.

В этом и заключается украинское дело сегодня. Очень хотелось бы оценивать каждого претендента на институционного лидера нации под углом зрения его готовности отвечать на такие вызовы.