Глава Гостаможни Павел Рябикин: "В "тени" работает 91% всех субъектов внешнеэкономической деятельности"

К санкциям СНБО в отношении контрабандистов и их компаний очень много вопросов. Обоснованы ли они юридически? Почему в санкционных списках оказались именно эти люди, а других мы в них не увидели? И не стали ли мы свидетелями банального передела рынка? Почему под раздачу попали контрабандисты и таможенники, но не сотрудники СБУ, прокуратуры и Нацполиции, без участия которых ни одна контрабандная схема не выжила бы? Могут ли санкции стать адекватной заменой расследованиям, судам и приговорам? Будут ли они вообще или только санкциями власть и ограничится? Но главное, что будет дальше с механизмами контроля контрабанды? Изменят ли их таким образом, чтобы проблема контрабанды решалась системно, а не посредством разовых PR-акций? Обо всем этом ZN.UA поговорило с главой Государственной таможенной службы Павлом Рябикиным, который в данный момент как раз занят глобальной реформой ее работы.

Гостаможня

— Павел Борисович, уже два заседания СНБО были посвящены контрабанде, и мы увидели уже два списка контрабандистов, оказавшихся под санкциями. Вопросов к спискам немало, несмотря на общую актуальность проблемы контрабанды в Украине. Каким образом эти списки формировались?

— Эти списки формировались по данным спецслужб. Мы как орган, который носит фискальный характер и лишен на сегодняшний день прав проводить оперативно-розыскную деятельность, присутствовали в этом процессе только как структура, обладающая достаточным объемом информационно-статистических данных. Лица, в частности физические, которых мы видим в санкционном списке, ни в одном документе, которыми владеет таможенная служба, не фигурируют. То есть это, как правило, не учредители, не директора, не главные бухгалтеры участников внешнеэкономической деятельности. Они как таковые в официальной статистике у нас отсутствуют.

— То есть вы людей, упомянутых в списках СНБО, не видите?

— Официально не видим. Мы слышим о том, что эта фирма, возможно, аффилированная с кем-то, но как госорган мы не можем себе позволить распространение слухов. Поэтому мы анализируем только факты, фиксируем те или иные нарушения. Контрабанда, которую мы с вами помним по фильмам, когда в ночное время в темной бухте с баркаса перегружают что-то и потом везут на Малую Арнаутскую, пропала. Сегодня контрабанда — это прежде всего злоупотребления в документарной сфере. И вот когда мы работаем с документами, то понимаем, что происходит: видим компании, которые сделали две-три операции и исчезли, и когда аудит идет проверять и доначислять платежи этим компаниям, их часто уже нет, они ликвидированы или по этому адресу не находятся. Это фирмы-однодневки. Понятно, что за структурами, которые создают такие компании и ликвидируют их, есть кто-то, кто все это организовывает. Но в этой сфере гораздо большей информацией обладают спецслужбы. Больше видит налоговая, если говорить о возмещении фиктивного НДС. Мы видим только входящий НДС.

И на первом заседании СНБО рассматривались на самом деле два вопроса, которые очень близки, но были четко разделены даже по количеству участников. Первый вопрос был посвящен проблемам деятельности таможенной службы и повышению эффективности ее работы. Там-то мы презентовали анализ того, сколько таможня может дополнительно получить сборов и что для этого нужно сделать. На этом, собственно, мой доклад заканчивался. А второй вопрос, который уже рассматривался в секретном режиме, — это был доклад о схемах организованной преступности в сфере контрабанды, и его уже докладывали спецслужбы.

— То есть с вами никто перед заседаниями не сверял списки контрабандистов?

— Мы взаимодействуем со всеми правоохранительными органами в режиме ежедневного обмена информацией. У нас есть режим запросов, ответов, встреч и совещаний. Но непосредственно перед заседанием СНБО каких-то конкретных сверок не было. Было поручение президента подготовить наши предложения и доклад. Я понимаю, что у СБУ была аналогичная задача — рассказать о схемах. Но если говорить об СНБО, это конституционный орган, который выносит политико-правовые решения. Это не суд...

— Не следователь, который собирает доказательства, не прокурор, готовящий обвинение...

— Да. У политико-правовых решений, по большому счету, две функции. Прежде всего определение политики, и здесь очень важно, что мы услышали сигнал, что бороться с контрабандой по принципу коротких кампаний нельзя. Вот в этом месяце мы проводим кампанию «Контрабанда — СТОП» — это неэффективно. Речь должна идти об устойчивой длительной политике, и для таможенной службы это важный сигнал. Как важно и то, что проблемы службы вышли на новый уровень, когда государство заявило о нетерпимости, нулевой толерантности к любым нарушениям в этой сфере.

Правовые последствия выразились для нас в том, что мы получили информацию о ряде субъектов, внесенных в санкционные списки, прежде всего речь о юридических лицах. Они были после этого лишены лицензий, выданных таможенной службой, на основании решения СНБО. Это в основном компании-брокеры и предприятия, занимающиеся складской деятельностью. Потом мы получили информацию в виде ориентировок на работников самой таможенной службы и на ее основании сейчас проводим дисциплинарные проверки на предмет возможных контактов наших сотрудников с представителями компаний и физическими лицами из санкционного списка. Мы выясним, были ли такие контакты, и даже если их не было, проведем профилактическую разъяснительную работу о недопустимости каких-либо неформальных контактов с участниками внешнеэкономической деятельности. По сути, эти процедуры станут основой проверок на добропорядочность, предстоящих таможенной службе во втором полугодии этого года.

— Если таможня, как вы говорите, в постоянном контакте со спецслужбами и налоговой службой, зачем понадобились санкции СНБО в отношении контрабандистов? Почему не пошли длинным, но эффективным, понятным и юридически правильным путем следствий, расследований и судов?

— Вы уверены, что задаете этот вопрос по адресу?

— Интересно ваше мнение как руководителя таможни, которая прежде всего должна быть заинтересована в юридически безукоризненном варианте решения проблемы контрабанды. Было ли сотрудничество вашего органа с другими службами достаточно продуктивным, чтобы решить эту проблему без вмешательства СНБО?

— Если позволите, начну с небольшого отступления. Мы уже начали говорить о том, что такое контрабанда сегодня. Контрабанда это не перемещение товаров за пределами пунктов пропуска или с сокрытием товаров, как часто традиционно мы понимаем. На сегодняшний день контрабандные нарушения носят документарный характер и зачастую связаны с недостоверным декларированием. Это либо указание неполного веса, либо подмена одного товара другим, либо неправильное соотношение тех или других товаров, находящихся в партии. Эти нарушения возможны только при одном условии — сговоре представителя грузовладельца, таможенника и представителя правоохранительных органов. Это все коррупция. Контрабанда сейчас от коррупции неотделима. Когда мы сегодня говорим о борьбе с контрабандой, на самом деле должны говорить об эффективной борьбе с коррупцией и искоренении коррупционной среды в контролирующих органах. К сожалению, наша с вами страна, общество, в котором мы живем, и особенно таможенная служба и правоохранительные органы имеют большие проблемы с коррупцией. Поэтому мне кажется, что акцент давно сместился с вопроса эффективности нашего взаимодействия по предотвращению контрабанды в классическом понимании на вопрос реализации антикоррупционной политики в наших силовых и таможенных органах. В этом ключ к решению данной проблемы. К сожалению, ни стране, ни обществу не удалось победить коррупцию, таможня тут не исключение как часть нашего социума.

— Решаем ли мы эту проблему санкциями СНБО? Справедливо ли, что коррумпированных сотрудников таможни просто увольняют или проводят с ними профилактические беседы вместо того, чтобы сажать их в тюрьму?

— Для того чтобы сажать в тюрьму, нужны доказательства, расследования...

— Совершенно верно, а не санкции СНБО...

— Расследования ведутся. Мы ежедневно получаем информацию о проведении тех или иных следственных действий в отношении сотрудников таможни в разных сферах нашей ответственности. Насколько они эффективны? Ну, наверное, недостаточно.

— Судя по санкционным спискам, недостаточно — это мягко сказано. А ведь есть еще те, кого мы не увидели ни в первом, ни во втором списках.

— Если оценивать списки, то замечу, что с момента декриминализации товарная контрабанда превратилась в национальный вид спорта. Осуществить операцию с максимальной экономией для себя, с максимальным уходом от уплаты таможенных платежей стало нормой. Это не так опасно для нарушителей, это лишь административная ответственность, штраф, в крайнем случае — конфискация. Для крупного оператора, проводящего в месяц 500–600 операций, в зону потенциального риска попадают одна, две, максимум три операции. Ведь на сегодняшний день в силу нашей технической оснащенности мы можем осмотреть порядка 4% от общего объема грузов, заходящих на нашу территорию. То есть из 100 контейнеров или фур мы можем осмотреть только четыре, а если будем осматривать больше, то создадим очереди на границе, увеличив время ожидания. Естественно, когда ты понимаешь, что у тебя есть относительно небольшой риск попасть в эти 4%, ты будешь этой ситуацией злоупотреблять.

— У многих даже этого риска нет, они просто ждут своего человека на смене, зная, что их просто не будут досматривать.

— Да, есть и такие, к сожалению.

— По вашему мнению, почему, кстати, санкции разбили на два заседания?

— Думаю, что два заседания — это не финал. Судя по тому, насколько глубоко идет проработка и в каких объемах правоохранительные органы запрашивают у нас информацию по операциям отдельных субъектов, эти списки еще будут пересматриваться и обновляться.

— Со стороны санкции в несколько подходов выглядят как фора для определенных участников теневого рынка, чтобы они могли либо «договориться» о непопадании в списки, либо подготовиться, переписав хату на кота.

— Вам легче рассуждать, вы смотрите со стороны. Я же оказался внутри этих процессов и вижу другие их аспекты. Вижу, что ситуацию надо менять. Мы уже дошли до той грани, когда изменения ситуации ждут все, и надо предпринять все возможные меры для того, чтобы что-то изменилось к лучшему. Могу сказать, в каком формате мы это видим на таможне, и понимаю, что мои коллеги из правоохранительных органов и в правительстве имеют свое видение этих изменений. И тут важен вопрос слаженного взаимодействия команд, которые сегодня занимаются этой проблемой.

— Поскольку вы упомянули, что силовые органы активно к вам обращаются за дополнительной информацией, и, вероятно, эпопея с санкциями еще не закончилась, как думаете, увидим ли мы, наконец, санкции СНБО в отношении владельца «Премиум пакета» Александра Акста или очень близкого президенту Ильи Павлюка?

— Наверное, силовые органы сейчас занимаются и этими людьми тоже. Но на вопрос, дождемся или нет, я вам не отвечу. Мы точно предоставляем спецслужбам всю информацию, которая у нас есть. Мы понимаем, что активность упомянутого «Премиум пакета» сейчас несопоставима с той, что была в прошлом году, ни по количеству операций, ни по их объемам.

— Даже маленькое нарушение закона — это все равно нарушение.

— Да, все грузы «Премиум пакета» стоят на дополнительных формах контроля. Все, что мы можем сделать технологически, делаем. То, что мы видим, и то, что нам удается фиксировать, говорит о том, что объем этих операций сократился, и все операции сейчас жестко контролируются. Да, здесь существуют очень большие пробелы в законодательстве. Чего, собственно, касалось одно из наших предложений на СНБО — принятие пакета из шести законопроектов об изменении Таможенного, Уголовного, Уголовного Процессуального кодексов, закона об оперативно-розыскной деятельности, закона о госслужбе и о регулировании пошлин. В ходе заседания СНБО нами было озвучено, что одной из предпосылок реформирования таможенной службы является необходимость принятия этих законодательных изменений. Мы подготовили предложения для офиса президента для внесения их в парламент как неотложных, так как сама таможенная служба не является субъектом законодательной инициативы.

— Что вам ответили в офисе президента на ваше предложение?

— Насколько мне известно, на сегодняшний день ОП активно работает над этим, наши юристы в постоянном контакте уточняют формулировки, ищут новые решения.

— Поделитесь, какие?

— Из интересного могут появиться дополнительные финансовые санкции, которые налагаются уже на юридическое лицо, замеченное в нарушениях. И речь идет о большом, кратном, увеличении штрафов при тех или иных нарушениях. Если будет подтвержден факт сговора с работником таможни, то в качестве наказания предусмотрено безальтернативное лишение свободы как для участника внешнеэкономической деятельности, так и для таможенника. То есть мы говорим об очень агрессивном противодействии самой мысли о сговоре и определенно хотим создать систему сдержек, при которой человек должен много раз подумать, прежде чем решиться на правонарушение.

— К кнуту пряник добавите? Какая сейчас зарплата у рядового таможенника?

— К концу этого года планируем выйти на уровень, когда инспектор таможенного оформления будет получать 16–18 тысяч гривен. Конечно, недостаточный сдерживающий фактор, но это уровень выше среднего по стране. И это вопрос отдельной стратегии создания принципиально новых условий работы таможенников. Она тоже была презентована на СНБО. И если изменения в нормативно-правовой базе — это первая часть наших трансформаций, то вторая — это кадровая реформа службы. В ее результате более 75% сотрудников территориальных органов и почти 70% сотрудников центрального аппарата переведены на контрактную форму работы. Это позволяет нам, с одной стороны, создать систему очень жесткого контроля: регулярно проводить проверки на добропорядочность, проверки знаний и тестирования, служебные проверки с использованием полиграфа. Непрохождение этих проверок является основанием для немедленного расторжения контракта и увольнения человека. То есть это будет иная среда, чем та, в которой сотрудники службы работали ранее.

С другой стороны, нами подготовлен целый ряд предложений по стимулированию, прежде всего материальному, работника таможенной службы. В новой системе будет прямая зависимость его бонусов от количества задержанных контрабандных грузов, от количества наложенных штрафов и так далее. То есть человек имеет альтернативу: взять условную тысячу долларов за оформление и что-то пропустить или получить эту же тысячу долларов в виде бонуса, задержав этот груз, определив правильно его стоимость и получив фиксированный процент от наложенного штрафа в качестве материального поощрения. Это все тоже было в пакете нормативной документации, представленном на СНБО. И мы считаем, что если таможенник на сегодняшний день выйдет на заработную плату в районе 40–50 тысяч гривен, это будет эффективный сдерживающий фактор, особенно вместе с механизмами контроля.

— А если все изменения закончатся уже сейчас только санкциями СНБО, что случится?

— Тогда мне нечего делать на этой должности, буду искать себя где-нибудь в другом месте. Я ведь пришел сюда ради реальных изменений.

— А еще получится, что вся эта история с санкциями СНБО была не более чем переделом рынка под других игроков или имитацией борьбы с контрабандистами. Ведь никто не помешает тому же Павлюку вместо попавшего под санкции Кушнира поставить на поток другого человека с другими компаниями и продолжить «работать», как раньше.

— До тех пор, пока существует поле возможностей, ими будут пользоваться. Вы мне называете фамилии людей, которые мне известны из СМИ, но я считаю, что системное противодействие отличается от краткосрочных кампаний по борьбе с контрабандой именно тем, что мы можем изменить систему, лишить ее возможностей, люков, которыми будут пользоваться. Как только мы создадим систему, в которой будет трудно совершить подобный откат к предыдущим моделям работы, то достигнем успеха. У нас ведь хватило политической воли создать Национальное антикоррупционное бюро, неподкупность которого, несмотря на нынешние дискуссии о его эффективности, неоспорима.

— Еще политической воли хватило на лишение Альперина гражданства, что ставит крест на двух расследованиях в НАБУ в отношении его контрабандной деятельности.

— Это вопросы вне моей служебной компетенции. Как гражданин согласен с вами. Но я думаю, что у политического руководства страны при принятии этих решений были свои мотивы.

— Как вы, будучи руководителем таможни, сотрудники которой тоже попали под санкции, относитесь к тому, что вне санкций оказались сотрудники СБУ, Офиса генпрокурора, Нацполиции, без участия которых существование контрабандных схем невозможно. Не обидно?

— Я не сторонник таких категорий, как обида, при исполнении служебных обязанностей.

— Это же ваши люди, разве не так?

— Это люди, которые работают в системе. Я, к сожалению, не могу гарантировать, что каждый человек, работающий в системе, соответствует критериям добропорядочности. Поэтому я отношусь к системе как к организму, который нуждается в оздоровлении, не исключая, что к концу года состав таможенной службы может обновиться более чем на 50%.

— Описанная вами система сдержек и противовесов распространится только на таможню или в планах ее дальнейшее расширение и на налоговую, ведь конвертационные центры, например, это обратная сторона любой контрабандной схемы? И насколько сейчас тесно таможня взаимодействует с налоговой в этом направлении?

— Выстраивание любых фискальных мер — это анализ цифр. Не очень люблю это слово, но, по сути, у нас должна быть сквозная фискализация. Чтобы товар от момента пересечения границы до момента реализации его конечному потребителю на каждом этапе учитывался фискальными органами. На сегодняшний день у нас такой системы нет прежде всего из-за нерешительности государства вводить систему РРО, которую все время откладывают и откладывают. Все это поощряет существование рынков («7-го километра», «Барабашово», Хмельницкого и других), которые уже стали существенными финансовыми институтами теневой экономики. Что мы имеем в итоге: товар зашел, сформировался входной НДС, потом товар за наличные уходит в серую зону, а этот НДС начинает паразитировать в системе. И тут нам, конечно, очень не хватает той самой сквозной фискализации.

— Это вопрос взаимодействия ведомств и структурных трансформаций, его даже из-под палки СНБО не решить.

— Знаете, нам всем хочется быстрых изменений. Быстрые изменения, как правило, носят революционный характер. Как показывает практика последних 20 лет, революционные изменения не дают быстрого перехода в новое качество, но дают очень сильный импульс в этом направлении. Поэтому сказать, что это произойдет и быстро, я не могу, но уверен, что каждый такой импульс важен. Переход в решениях СНБО к этим вопросам, с одной стороны, выглядит дискуссионно, а с другой — является тем самым революционным импульсом, выводящим нас на новый уровень.

Я знаю, что должно быть сделано в таможенной службе, как это может быть сделано, в какие сроки это может быть реализовано. И считаю, что если мы реализуем законодательные изменения, то изменения могут произойти в течение трех-четырех месяцев. Если мы реализуем кадровую реформу, то ее первые результаты увидим к концу года. Если мы к концу года не решим вопросы материального стимулирования, то все наши усилия этого полугодия уйдут в никуда. Потому что, не обеспечив эти материальные стимулы, мы не добьемся эффективной реализации реформы.

Дальше у нас есть проблемы по еще двум приоритетным направлениям. Первое: обеспечение досмотра не 4% грузов, а хотя бы 64%, что возможно только путем внедрения инструментальных методов контроля на границе. Эта программа предусматривает, что на каждом пункте пропуска должны появиться интегрированные системы контроля «весы—сканер—видеоконтроль» и система их автоматического анализа. Цель — убрать человеческий фактор, вероятность увидеть или не заметить, или не захотеть увидеть. Реализация этого направления — это еще три года работы.

— Сколько стоит внедрение такой интегрированной системы?

— Порядка 10 миллиардов гривен. Это наши расчеты, которые мы предоставляли КМУ. И правительство уже подтвердило нам свое намерение инвестировать в эту систему в течение следующих трех лет около 10 миллиардов гривен.

— По меркам нашего госбюджета небольшая сумма.

— Да, она вполне реалистичная. Но тут вопрос в сроках освоения, потому что даже при наличии средств нужен период разработки проектной документации. Мы работаем в тех условиях, когда на проекты уходит от полугода до года для того, чтобы их начать: провести все тендерные процедуры, спроектировать, получить госэкспертизу.

Еще одно направление — разработка и внедрение нового программного обеспечения, которое также сведет к минимуму контакт таможенного инспектора с брокером, грузовладельцем и прочими. Собственник груза будет контактировать с компьютером. На эту трансформацию нам тоже понадобится минимум три года. По щелчку это не сделаешь. Даже просто чтобы перезагрузить действующую систему таможенной службы, понадобится полгода.

— Действующая система «Инспектор» уже сейчас позволяет оперативно выявлять довольно большой процент нарушений. Но, судя по ситуации с контрабандой, ее возможности используют неактивно.

— Она нам очень помогает выявлять существующие нарушения в режиме реального времени. Проводить доначисления.

— При этом во сколько сотен миллиардов гривен оценивается объем недопоступлений в бюджет от контрабанды на таможне?

— У нас ежегодный объем импорта составляет 1,47 триллиона гривен. Реальных зарегистрированных субъектов внешнеэкономической деятельности — 147 тысяч. Из них только 3% обеспечивают свыше 90% всех поступлений в госбюджет. Это те 4 тысячи компаний, которые многие годы проводят одни и те же операции с одними и теми же контрагентами, «белые» импортеры, для которых имидж на рынке и прозрачность их сделок действительно важны. Этот белый сегмент уже сейчас генерирует свыше 300 миллиардов гривен поступлений, и в нем никаких недоборов в бюджет мы не видим. Серый сегмент — это порядка 6% компаний, проводящих более мелкие операции и стремящихся к оптимизации. Они сознательно пытаются уменьшить платежи, но условно законными механизмами. Усиление контроля в этом сегменте сможет обеспечить, на наш взгляд, прирост их платежей в бюджет от 25 до 35–37 миллиардов гривен. И когда мы слышим о том, что потери на таможне кратны бюджету страны, то речь идет даже не о сером сегменте, а о «тени», в которой, по нашим оценкам, работает 91% всех субъектов внешнеэкономической деятельности, дающих сейчас бюджету порядка 22 миллиардов гривен в год. Усиление контроля среди этих компаний позволит увеличить бюджетные поступления на 100 миллиардов гривен ежегодно. Именно в этом сегменте наибольшие злоупотребления и наибольшие потери. Мы все понимаем, что завозится очень много пластмассовой мебели, но не фирменной итальянской. При этом в магазинах итальянская мебель есть, а пластмассовую вы там даже не найдете. То же и с брендовой одеждой, которая сюда не заезжает, но тут продается, и с многими другими товарами.

И тут масса проблем, начиная с того, что у нас в этом сегменте отсутствует реальная статистика даже о том, что ввозится в страну, не говоря уж о статистике реальных цен, ведь это как раз тот случай, когда все организовано с документарными подменами. То есть озвученные 100 миллиардов гривен вполне могут быть и 120 миллиардами, и 150 миллиардами. И наше особое внимание, и все наши меры по усилению контроля концентрируются именно в этом теневом сегменте. Если серые компании мы еще можем перетянуть в белые, создав им условия, то в этом сегменте надо агрессивно противодействовать существующим схемам и выдавливать их хотя бы в серый сегмент.

— В свое время существовала очень простая, но эффективная система. Учитывая, что 90% всех таможенных сборов генерируют порядка 20 товарных позиций, использование цены «белых» импортеров как эталона по этим 20 товарным позициям позволяло эффективно и быстро вывести из «тени» хотя бы часть потоков. Сейчас не сработает?

— У нас проблема в том, что таможенная стоимость как понятие даже в законодательстве отсутствует. Об этом тоже идет речь в нашем пакете законопроектов.

— При этом сейчас у таможенников есть несколько разных способов определения цены. И чем их больше, там больше у них возможностей для коррупционного маневра.

— Совершенно верно, поэтому мы основной упор в наших трансформациях и делаем на уходе от человеческого фактора, на внедрении IT-систем. Конечно, в будущем эти процессы приведут к сокращению числа работников таможенной службы. Но это тоже наш резерв, в котором мы видим возможности для увеличения оплаты труда.

— То есть, по вашему мнению, сейчас эти 90%, работающих в «тени», перетянуть хотя бы в серую зону не получится?

— Я не вижу сейчас эффективных механизмов для этого. Как только мы переходим от способов системной борьбы к борьбе с конкретными субъектами, это превращается в ловлю мух. Мы не делаем сквозняк, не пытаемся очистить все помещение, а ловим отдельных мух. Это срабатывало раньше, но не работает сейчас. Сегодня бороться с условным Альпериным, у которого выстроена система из трех сотен связанных между собой компаний, ловя их по одной, — это трата сил с минимальной эффективностью. Да, мы уже начали вносить в риски то, чего не вносили раньше. Например, такие вторичные признаки связанности, как юридические адреса компаний-нарушителей, данные их руководителей, бухгалтеров, вплоть до номеров телефонов. Потом, если эти данные снова всплывают в базе, это уже расценивается как фактор риска для других компаний. Но это лишь попытка залатать сеть, сделать ее хотя бы среднеячеистой, а ведь это все равно сеть, и ловит она не всех.

— Санкции СНБО — даже не сеть, это как раз ловля мух по одной.

— Эффективность санкций покажет время. Мы можем предполагать что-то, можем догадываться, но давайте посмотрим, как сработает этот подход. Все-таки в них главное — это политическая составляющая, сигнал о том, что система должна меняться.

— Какие изменения в таможенной службе происходят уже сейчас?

— Мы находимся в активной стадии кадровой реформы таможни. Подготовили тестирование для сотрудников, три блока: тест по общему и специальному законодательству, тест на логику и тест на лояльность. Проводятся тесты поочередно, если человек не проходит первые два теста, к третьему он не допускается. Тестирование поможет нам определить профессиональный уровень сотрудников и осуществить их переранжировку. Например, если рядовой инспектор показывает хорошие знания, а его начальник поста — плохие, мы их можем ротировать. Это первая стадия, когда люди, проходя тестирование, смогут переранжироваться на других должностях. После этого их принимают на работу в совершенно новую структуру. Большую часть на контракт, но все на полугодовой испытательный срок. В ходе испытательного срока проводится проверка на добропорядочность и дается возможность пересдать эти тесты тем, кто в первый раз сдал их недостаточно хорошо. Непрохождение тестов в ходе испытательного срока дает нам все основания для увольнения человека из таможенной службы.

— Я читала вопросы из первого теста на знание законодательства. Не потому, что хочу к вам на службу, а потому что рядовые таможенники уже жалуются на тест. Это, согласитесь, смущает, что в службе сейчас работают люди, для которых законодательный тест — это проблема.

— На самом деле это не те проблемы, на которые следовало бы жаловаться. Тесты разработаны таким образом, чтобы их могли пройти люди с неполным высшим образованием. Вопросы в свободном доступе специально, чтобы к ним могли подготовиться, подтянуть собственные знания, освежить информацию. Раньше была система обязательного прохождения повышения квалификации. Увы, этот хороший институт был забыт. Мы таким образом хотим его вернуть, сделав необходимостью регулярное обновление тех знаний, которые нужны сотрудникам в их работе. При этом я категорически не согласен с тем, что тест сложный, просто некоторые знания забываются, а в тест заложен необходимый минимум для работы.

— Не исключено, что тестирование создаст для вас кадровую проблему. Где будете искать новых сотрудников в условиях дефицита специалистов?

— Уже ищем, так как понимаем, что это неизбежно. На днях у нас начинается первый отбор в экспериментальную группу ускоренной подготовки, которую мы открыли для людей, имеющих необходимые квалификационные данные и прошедших службу в АТО. Мы хотим привлечь мотивированных, патриотично настроенных людей. Отобрать тех, чьи квалификация и базовое образование нам подходят, и в режиме онлайн в течение месяца провести для них полноценный учебный курс. Потом провести тестирование и выдать дипломы инспекторов таможенного оформления успешно сдавшим тесты, что позволит им потом участвовать в наших конкурсах на вакансии. Думаю, что первую группу таких выпускников мы получим уже в середине июня. И эта программа рассчитана на привлечение порядка 2,5 тысячи новых специалистов, которые будут готовы заполнить те вакансии, которые освободятся после тестирования действующих сотрудников. Аналогичную систему взаимодействия и отбора мы предлагаем студентам-выпускникам всех наших профильных вузов. В данный момент определяем тех, кто хотел бы работать в таможенных органах, и сразу переходим к тестам, так как эту группу кадрового резерва обучать уже не нужно. Третья группа кадрового резерва — люди, ищущие работу, которые смогут к нам обратиться и, пройдя переквалификацию и ускоренное обучение, получить диплом, необходимый для последующей работы.

— Это что касается рядовых сотрудников, а что будет с руководителями?

— Новая штатная структура предполагает, что после 15 мая у нас будет 26 региональных таможенных подразделений, и на должности их руководителей мы планируем в течение трех месяцев провести конкурсы. Проходить они будут в формате тестирования и собеседований. Параллельно будет работать отдельная мониторинговая группа международных наблюдателей из наших донорских организаций, которые помогают нам проводить реформу. К финальному собеседованию они будут готовить отдельное мнение о каждом кандидате, дошедшем до этого этапа, и смогут высказать свои рекомендации или сомнения в отношении того или иного участника. Естественно, в зависимости от того, насколько эти рекомендации будут учитываться, будет зависеть и дальнейшая поддержка реформы нашими партнерами. Это должно сработать как некий предохранитель от необдуманных решений.

— У прекрасной процедуры конкурсного отбора есть один недостаток. Прошедшие его руководители зайдут в региональные подразделения без своей команды, в слаженный за годы коллектив, работающий по своим нормам и правилам. Конфликты и саботаж высоковероятны.

— Согласен, да. Но это и есть те конкурентные условия, в которых побеждает сильнейший.

— Сильнейшей может оказаться действующая коррумпированная система, и в итоге в некоторых регионах реформа будет проседать из-за внутренних противостояний. Вы готовы к этому?

— Да. Конфликт интересов — это один из путей оздоровления обстановки. Часто выздоровление во время болезни начинается с момента острого кризиса. Поэтому создание таких кризисных ситуаций — это оправданный риск, я готов на него пойти.

— Какие вы для себя определяете показатели эффективности реформирования таможни, и как оно будет реализовываться во времени?

— У нас есть этап кадровой реформы, мы планируем завершить его до конца этого года, получив уже обновленный и сильно видоизмененный кадровый состав таможенных органов. За этот же период будут сформированы все территориальные органы и отобраны их руководители. К этому моменту мы должны уже выйти на понятные нам размеры увеличения финансирования, чтобы заложить его в бюджет следующего года. Реформа в части нормативно-правового обеспечения упирается в парламент. Но если эти законопроекты будут поданы в парламент как первоочередные, есть шанс рассмотреть их как минимум в первом чтении еще на этой сессии. То есть тут мы имеем шансы получить результат до конца этого полугодия. На ІТ-реформу нам понадобится приблизительно три года, но первые продукты мы увидим уже в конце этого года точно. Вопрос технической инфраструктуры так быстро не решить, он потребует времени, которое напрямую будет зависеть от выделения средств на эти цели. То есть существенные изменения мы увидим уже в конце этого года, а к 2024-му завершим трансформацию таможенной службы полностью.