Авторитет свободы и пикник на руине

Он принадлежит к тем писателям, у кого читатели настоятельно спрашивают: «Когда же появится Ваша следующая книга?». И пишут множество писем.

Новая книга Евгена Сверстюка «На хвилях «Свободи» (Терен, Луцьк, 2004), куда вошли эссе и статьи, звучавшие на украинской радиостанции «Свобода» со времен «самиздата» конца 60-х до сегодня (некоторые были опубликованы), — это прежде всего встреча с человеком, для которого позиция нонконформиста — универсальная ценность. Даже в предельно неблагоприятных обстоятельствах — и прежде, и теперь — автор неотступно осуществляет свое право на свободу мысли и слова. Книга эта притягивает прежде всего ощутимой, живой реальностью открывающейся в ней свободы.

Да, свободы, на которую можно совсем не обращать внимания или делать вид, что ее не существует. О которой писали и будут писать во все века, однако пределы её экзистенции остаются непознанными. И она, как и дух, дышет где хочет, удивляя внезапным обновлением окрестностей.

Шевченко и старые песни говорят о ней как о «воле святой». Хотя мир, теперь уже и на наших глазах, окружает свободу пренебрежением и даже ненавидит её. А люди охотно отдают предпочтение несвободе. И не оставляют странных попыток превратить её в служанку, покорную куклу.

Мир таков, но человеческая душа все равно откуда-то знает, что «человек как свобода» (по Ясперсу) — не просто изречение философа, а действительность, укорененная в законах трансцендентного. Только в свободе человек может осуществиться, обрести истину собственного бытия, отрыть новые, еще не познанные глубины личностной экзистенции, а общество — получить энергию развития. Свобода — это смыслотворящее начало бытия. Это она одаряет нас неповторимостью мысли, слова, поступка. И никакому «адвокату дьявола» не под силу доказать обратное.

Свобода, наверное, более всего соотносится с восстанием самосознания. Видимо, именно такого заветного восстания жаждет Евген Сверстюк в здешних пространствах.

Книга попадает в самую сердцевину перезрелого конфликта в украинском общественном сознании: между стремлением стать субъектом собственной истории, сообща создавать новые духовно-культурные ценности, утверждать демократические права и свободы — с одной стороны и «порабощенным разумом» (Ч. Милош), который то и дело хмуро отнекивается: «Какая еще свобода? И так можно жить». На старые нерешенные проблемы ложатся уже новые…

Таким образом, общественное недовольство последних лет (и это очень рельефно показано в книге Евгена Сверстюка) в значительной степени оставалось инфантильным недовольством раба недостаточно «комфортными» условиями рабства. И пребывающая в плену колониально-тоталитарных стереотипов власть, имея в «войне против народа» еще и трусливо-беспринципную постсоветскую бюрократию, которая действует не от собственного имени, а значит — не берет на себя никакой ответственности, не получила надлежащего отпора своим излюбленным попыткам «сделать силу последним разумом» (ultima ratio)… пролонгировать насилие как первый разум (prima ratio)… (как писал еще в 20-е годы прошлого века испанский философ Ортега-и-Гассет).

Только нынешние исключительные и необычайные события, связанные с выборами президента Украины, наконец засвидетельствовали невиданное пробуждение широкой общественности. Центром и символом этих процессов стала личность Виктора Ющенко, которому выпала сверхсложная задача — развязать узел внутренних противоречий, чтобы сделать возможным развитие, — и в нем Евген Сверстюк видит в каком-то смысле фигуру определяюще провиденциальную.

В этой совсем не громоздкой по объему книге поместилось как бы целое общество, она густо населена персонажами современной истории. Однако в её неодномерном пространстве в действительности присутствуют не только современники, но и Шевченко, Гоголь, Сковорода, семья Зеровых, Василь Симоненко, Сергей Аверинцев, Джеймс Мейс… И в частности Бердяев — один из крупнейших философов свободы ХХ ст., который родился и сформировался в Киеве… Это скорее не тексты для чтения, а созданный автором способ обмена мыслями, диалога и полилога видимых и невидимых собеседников, и даже тех, кто такого разговора всячески избегает. Всех — себя, друзей и оппонентов, добрых и злых, — автор безжалостно ставит перед зеркалом правды. Ибо в каждом видит современника, которому не дано иного способа прозреть себя и время — «какие мы есть?» — чтобы освободиться от накопленных иллюзий и опустошающих «имитаций жизни».

Неправда, полуправда, искусственные и формальные авторитеты, риторика, фальшь и лицемерие сделались сейчас неким подобием нормы. Для Евгена Сверстюка полуправда — самый коварный враг современного человека, который уничтожает культуру и истощает самоё жизнь. С этой бедой бороться труднее всего. «Духовно ослабленный человек соглашается с великими истинами, но в сердце его они не живут», — просто объясняет автор. Поэтому его «защита правды» — конкретна, скрупулезна, непримирима и предельно ясна.

Именно правда создает в публицистике Евгена Сверстюка исключительную атмосферу нерациональной причастности и генерирует особенное, наполненное пластичной объемностью мысли языковое пространство с по-современному переломленной притчевостью, где уже сами названия эссе — динамичные, аскетически-сжатые, словно зафиксированные в полете стрелы.

Взгляд автора выхватывает в масштабно очерченном образе времени существенные детали, события, поступки, блуждания, опасности — и все это видится как бы сверху — через призму свободы, в библейских измерениях добра и зла. Каким-то образом ему удается удерживать перед глазами читателя глубинное течение современности, словно фильм с крупными синтетически-образными планами реальных кадров, который мы снимаем (мыслим) вместе с автором.

«Когда вавилонская башня разрушилась… но все бесы уцелели» — так двумя полновесными штрихами очерчена постсоветская действительность. А возле тех бесов — знакомые современники — подлаживаются, приносят привычную дань. И притом все говорят о «духовном кризисе», который не хуже, чем давнишние змеи-драконы, пожирает людей.

Каждый увидит себя и другого в этом обширном плане времени как действующее лицо — сознательное или несознательное, достойное или недостойное — и ощутит, как своё, неравнодушие автора к образу человека, которое хочется теперь передать словами героя Альбера Камю: «Я сам несу в определенном смысле бремя общей ответственности и не могу допустить, чтобы её унизили во мне или в другом».

Оживить личность, чтобы создать общество — этот тезис, провозглашенный в прошлом веке западными, в особенности французскими, персоналистами, Евген Сверстюк ставит в своей публицистике как самую актуальную проблему современной Украины.

Хотя отстаивать свободу личности во времена мировоззренческого хаоса, когда антикультура, вседозволенность, призраки глобализма, демоны Сталина в псевдоправославных доспехах, апология деструкции Дерриды и другие идолы «перевернутого мира» разменивают человека (и даже сам мир) на средство ради корысти, когда в Украине (да и на Западе) состоялась в одночасье полная победа и всецелое публично не афишированное поражение либерализма, — дело весьма сложное, требующее филигранности и высокой интеллектуальной чуткости. И однако Евген Сверстюк делает это с глубокой внутренней уверенностью.

Задекларированная в книге и отстаиваемая в жизни его позиция основывается на принципах христианского персонализма, имеющих древние самобытные корни в украинской мировоззренческой и культурной традиции. В частности, и в особенностях украинского (киевского) православия с его открытостью к творчеству общественной и культурной жизни, веротерпимостью и личностной — великой — ответственностью «за всех и за вся», что ярко осуществилось в Казацкой христианской республике, в период возрождения украинской независимой Церкви в 20-е годы прошлого столетия…

Потому именно через поступок открывается в книге настоящая ценность свободы, которая проходит через опасности подмен «в неиспробованной стихии» (С. Аверинцев). Так, сопоставление поступка обычного журналиста «Дюранти, который предал правду», сознательно сфальсифицировав для мира информацию о Голодоморе в Украине, — и Иуды, предавшего Христа, — неожиданно выявляет настоящий — вселенский масштаб человеческого поступка. Однако речь здесь идет собственно уже о теперешнем человеке, которому надлежит это пережить и осмыслить, чтобы очистить собственную душу от зла… «Это не только украинская проблема, весь мир должен знать и понимать свою историю», — замечает автор.

И вот люди, и не только из Украины, прислали десятки тысяч писем в редакцию «Нью-Йорк таймс» и в Комитет по Пулитцеровским премиям, требуя отменить премию, присужденную продажному журналисту в 1932 г.

В блестящем эссе «Суровость демократии», размышляя о мере человека и живучести тоталитаризма и развертывая свиток реальности через видения Христовой притчи о пшенице и плевелах, автор приводит слова бывшего коммунистического идеолога, а потом одного из самых обстоятельных критиков коммунизма Молована Джиласа: «Если уничтожение коммунистами высших слоев общества аристократии принесло невосполнимые потери, то уничтожение коммунистической верхушки не принесет для культуры никаких потерь и будет почти безболезненным».

«Суровы, ох, суровы начала христианской мудрости, которая выводила нас в люди», — так завершает Евген Сверстюк притчу о страшном — и далеко не вполне осознанном — опыте ХХ и уже ХХІ ст. кощунственной «свободы без Бога». Образом которой почему-то видится рисунок пророческого в ощущении ХХ века и будущего Макса Эрнста: клетка, а в ней стоит человек и смотрит на как будто механических мотыльков, летающих в клетке и за её пределами. А наиболее ощутимым последствием — дефицит и затравленность в обществе добра, которое нуждается, по словам Евгена Сверстюка, в элементарной «реабилитации».

Книга «На волнах «Свободы» воспринимается как самопоставленная чуткая стража, как постоянное усилие свободы, в котором, вопреки всему, никогда не угаснет уверенность, что всегда остается возможность более глубокого осознания своих отношений со всем и с Творцом всего. Живая, реалистическая, отважная эссеистика Евгена Сверстюка обогащает палитру нашего теперешнего восприятия и понимания свободы, вносит в него то новое, что прежде всего резонирует с предчувствием эпохи, которая уже стучится в дверь и обещает быть эпохой творчества. Конечно, если решим ряд проблем, поставленных современностью перед человеческим самосознанием.

…А между тем волны свободы обретают живую силу на улицах Киева и по всей Украине. И мы ощутимо видим: воля — это сплошной риск, это борьба, но она — прекрасна. Отстаивая справедливость (литовские парламентарии, к примеру, назвали то, то сейчас происходит в Украине, «оранжевой справедливой революцией»), сотни тысяч украинцев ныне открывают собственный, до сих пор словно затененный, достойный, образ, обнаруживают в себе возможность новой жизни. Но в этом видится также воплощение правдивого слова тех, кто одержим пристрастием к истине.