А поговорим о любви? Потому что настроение такое, что, перефразируя Сковороду, можно сказать: «Мир нас любил, но недолюбил».
Это ощущение недолюбленности нас всем миром, coitus interruptus, понижает самооценку, вызывает раздражение, переходящее в агрессивность. Ну, оно как получается. С международно-политическим сексом у нас все как-то в теме. То они нас, то мы их. А вот отношения не складываются. Встали и побежали с чувством глубокого беспокойства.
Раздражение новостями предсказуемо, потому что читаем: у наших партнеров, оказывается, есть своя другая жизнь. Не то, чтобы мы были совсем не в курсе, но мечталось же о какой-то приоритетности.
Агрессивность идет либо вглубь нас, либо наружу. В зависимости от типа личности и дополнительных внешних влияний.
Демонически-культурологические насмешки над шароварностью украинской истории и национального характера — это аутоагрессия. Неважно, что писаная история всегда в угоду кому-то переписывается множество раз до неузнаваемости. А приобретенные черты поведения, которые у культурников принято считать вечными архетипами, меняются с фантастической скоростью, как узор в калейдоскопе.
Украиноцентричная картина Вселенной, которой бы позавидовал Птолемей, с ее романтическими требованиями к миру, нагревающимися и перегревающимися и угрожающими взрывом, — это агрессивность, которая идет наружу. В одной руке у нее букет цветочков, в другой — топор.
Между саморазрушением и деструктивным поведением наружу организм охотнее выбирает внешнюю агрессивность. Мы находимся здесь.
Когда новая волна претензий разбивается о мировую несокрушимость в отношении налаживания с нами каких-то отношений, организм возвращается к саморазрушению с удвоенной силой. Для головы, как не самой эффективной части организма, это всегда неожиданно, как для коммунальщиков — снегопад зимой. Голова выказывает глубокое беспокойство, но сердечно-сосудистой системе, как и ООН, это по барабану.
Вспомнился старый анекдот об индейцах: «На третий день заключения Зоркий Сокол заметил, что в камере нет четвертой стены». Потому что в очередной год войны мы заметили, что большие страны, в частности сверхдержавы (которые и раньше относились к нам как к «младшим братьям по разуму»), удовольствие от нас получать не против. А вот чтобы любить — это уж слишком.
Подростковая влюбленность в идеалы демократии, как любая подростковая влюбленность, наделяет идеальными чертами в частности и такие субъекты, которые бывают очень далеки от идеала. И чем дальше от идеала, тем активнее это наделение.
Здесь есть куча разных парафрейдистских объяснений, но нам нечто такое иррациональное в этот момент нужно. Не всем, но в целом биология поведения такова.
Вот нам нужно было в период провозглашения УССР «Декларации о государственном суверенитете» (вслед за Россией) полюбить всех вокруг. Всех воров и убийц, как писал Подервянский, «...бо кожен з них — народ, всі — богоносці».
Об изменении мирового порядка и апокалиптических вызовах для культуры прошлого века, в которой нас воспитывали, написаны горы книг. Некоторые из них даже вполне приличны, как для гипотез. Гражданство и другие ориентации авторов определяют их нарративы, иногда взаимоисключающие. Можно раскладывать эти книги, как геополитическое Таро: мечи, кубки, виселицы и все такое.
Но поскольку экспериментально макропроцессы планетарного масштаба проверить невозможно, то такие расклады, такая «множественность разных правд» (по Почепцову) всех устраивает. Ну, а нас, с нашей «многовекторностью» и восхищением умением бегать «между капельками» а-ля покойный Кравчук — и подавно.
Ну, и к тому же мы воспитаны не на квантовой физике, а в логике Аристотеля, где у каждого явления должны быть линейные объяснения. Логика Аристотеля — это логика пингвинов на верхушке айсберга, большая часть которого невидима. Пингвины строят свои планы на пингвинское будущее, но природа об этом не знает. И мы на нее за это сильно обижаемся.
Основные треки обиженных настроений приблизительно таковы.
- Раньше весь мир нас любил, а теперь не любит.
- Раньше мы все друг друга любили, а теперь никто никого не любит.
- Раньше трава была зеленее, солнце ярче, и наши мечты сбывались, а теперь сбываются только плохие предчувствия.
Первый вопрос, который приходит на ум: как так случилось, что несколько сверхдержав оказались не на стороне Украины? Мы же так старались всем понравиться, вели себя вежливо, когда старшие просили, влезали на стульчик и декламировали стихотвореньица.
В этом месте, как всем малограмотным людям, хочется влезть с ногами в ту тематику, в которой вообще ничего не понимаешь. Чем меньше понимаешь, тем больше хочется написать нечто пафосное. Грамотных это, впрочем, тоже касается.
Как-то молодой Нильс Бор подошел на научном конгрессе к Эйнштейну и Резерфорду со своими мыслями о природе электричества, после чего Резерфорд сказал Эйнштейну: «Он думает, что знает, что такое электричество». На что Эйнштейн ему ответил: «Нет, он думает, что мы знаем, что такое электричество».
Я ориентируюсь в биполярности разве что с точки зрения расстройств личности, а мультиполярность у меня ассоциируется исключительно с шизофренией.
С этой «психиатрической» точки зрения стоит напомнить, что никакого универсального глобального порядка никогда не существовало. Это эпоха Просвещения выдвинула фантастический тезис о прогрессе как об органическом стремлении человечества к самосовершенствованию и гармоничному развитию. Нужно только народные массы научить читать и писать. Результат мы знаем.
То есть сотни лет существовали (сначала параллельно) два явления — физическая реальность и интеллектуальные продукты ее интерпретации, доступные для понимания масс и повышающие их самооценку. Чем дальше, тем больше «игры» ума расходились с реальностью и тем больше люди настаивали на приоритетности своих выдумок над реальным миром. Можно найти исторические примеры еще более старые, но о достоверности писаной истории я уже упоминал выше. Хаос у Гесиода и все такое прочее.
«Что наверху, то и внизу», по Гермесу Трисмегисту. Есть геологический ландшафт, в нем происходят трещины и разломы. Из этих пропастей поднимается нечто, что когда-то сформирует новый ландшафт, но в моменте оно непригодно для жизни белковых тел, потому что токсично.
Украина оказалась на линии одного из таких тектонических разломов, продолжая выбирать, на какой стороне новой пропасти нам лучше оказаться. Это не о странах, с которыми «все сложно», а о своих ценностных настройках.
Заклинание Шевченко «Дождемся ли Вашингтона…» сыграло с нами злую шутку постоянного примеривания на себя каких-то идеологических секонд-хендов и самодеятельных портновских попыток подогнать эти шмотки под украинскую фигуру. В итоге оно все быстро трещало по швам при первых же активных движениях. А вина, конечно, ложилась на бодипозитивный украинский народ, потому что не та, видите ли, фактура.
Политически мы как государство — тестовый полигон для нового перераспределения сфер влияния. А на полигоне, как на полигоне. Что пользователям лишнее, то выкорчевывается без экологических сантиментов.
Но субъектно мы — нация в процессе мучительного переформатирования. Потому что до того была сильная задержка в развитии с бросаниями в крайности самооценки, как оно обычно бывает у подростков.
В политический культуре украинцы сначала лелеяли образ «жертвы» — плач после Руины, печальные песни, слепые кобзари, обкуренный казак Мамай. Соседи снисходительно поощряли этот мазохизм.
В начале прошлого века нарратив начал меняться на «жертва-герой» и закрепился на долгие десятилетия в культе могил героев (без наследования их чина).
Уже совсем недавно, со времен Майдана, Украина психологически стала «герой-жертва». И похоже, что трансформация будет продолжаться до чего-то еще более жесткого. Защита личных границ, самоосознание и другие явления, которые резко нарушают предыдущие взаимоотношения.
Про нас оно такое. А что с коллективным Западом? Коллективный Запад — это коллективный нарцисс. И, в частности, появление Трампа — это не ожог снаружи, а фурункул, проблема изнутри: какой тип психологической зависимости у мужчины, если он ищет себе женщину с пониженной самооценкой, социальными и личными проблемами? В нарциссической зависимости партнер нуждается в партнерше, которая не бросает вызов его «эго», позволяет манипулировать и чувствовать себя «спасателем». Низкая самооценка партнерши облегчает контроль: она терпит обиды, идеализирует его, игнорируя «красные флажки». Психологически это заполняет пустоту власти и ведет к циклу токсичности.
Наше партнерство с этим коллективным Западом вписывалось в схему «спасатель—жертва».
Все получают свою порцию адреналина от драмы, Запад зависим от роли сильного, который «исправляет» проблемы Украины. Это коренится в его травмах (Вторая мировая, американский «зонтик» декоративного присутствия, дисфункциональные модели ЕС и НАТО), где стабильные отношения в конце концов кажутся скучными. И вот случилась ни разу не скучная, но проблемная Украина. Все было хорошо, пока она не захотела равноправных отношений. У мировых лидеров появился страх уязвимости, конвертирующийся в рост внешней недоброжелательности к нам.
Надо же хоть немного сказать о других странах мира, потому что это опять глобус Украины какой-то получается.
Мы географически были и есть зажаты между тремя сторонами — Московией, Польшей и Турцией. Это очень приблизительно, потому что даже на приграничье факторов было и есть больше. Но под Польшей здесь будем понимать тот самый партнерский «коллективный Запад», под Московией — Восток. Можно их рассматривать как самостоятельное чудовище, можно — как зависимое сначала от Орды, потом от Китая. Сути домогательств это не меняет.
И есть Турция как незаслуженно забытый фактор с искаженной историей отношений казаков с Османской империей. Кроме разве что Агатангела Крымского, никто всерьез не рассматривал это направление как партнерское, потому что мы же европейцы. (На минуточку, Турция географически на несколько процентов тоже Европа.) Страна, которую мгновенно приняли в НАТО, и она десятилетиями добросовестно выполняла все прихоти для вступления в ЕС, а ей выдумывали все новые требования. Потом турки плюнули на это все и построили себе сильное государство, вернули территории, никого не спрашивая, и т.д. Конечно, у такого развития была своя цена, но турки строили государство в конце концов не для западных демократий, а для себя. Кстати, они и «немецкое экономическое чудо» построили гастарбайтерами еще в 1950-х, о чем немцы помалкивают.
В нашей культуре, начиная с языка, исторической одежды, некоторых обычаев, это влияние очень значительно, но не осознанно.
Южность украинской ментальности, которая изо всех сил старается быть дисциплинированно-нордической, проявляется в преобладании процессов над результатами, сентиментальности над рациональностью. А также в семантической многозначности (неконкретности) и вместе с тем демонстративной маскулинности. Это паттерны, они сейчас меняются.
Но вопрос, который возник вначале, — а в какую сторону нам меняться? Ответ простой — в свою сторону. Потому что мы уже и печь колупали, и гарбуза давали, и веночек по воде пускали, и сапожок за ворота бросали, а НАТО—ЕС все не идет.
Мы можем осознавать себя как продукт исторической травмы и бесконечно демонстрировать свою боль, чтобы вызвать эмпатию и сопереживание, потому что так должно быть. Но потребность в эмпатии, даже вопиюще важная, совсем не обязательно служит причиной соответствующей реакции. Наоборот, чем более вопиющая проблема, тем быстрее наступает дистанцирование у вчерашнего партнера.
А может быть выход из травмы и осознание своей силы. Это означает период обострения или разрыва абъюзивных отношений с нарциссической частью мира, что мы и наблюдаем.
Нас не бросили, мы просто переросли свой пубертатный период. И теперь есть и ностальгия по временам, когда все предлагали тебе конфетку-леденец и покататься на лошадке, и беспокойство перед взрослыми вызовами жизни.
И если мы наконец знаем себе цену, то это и есть та единственная ценность, на которую нужно опираться.
