Поддержать
Понимание и поддержка мира жизненно важны для нас — сейчас и на перспективу, ведь мы не существуем в геополитическом вакууме. Наша ментальность является бинарной: «свой — чужой», «зрада — победа», «черное — белое». Это помогает нам сейчас, но контрастирует с миром, который совсем не хочет так видеть реальность. Наше эмоциональное пространство определяется войной, и нам непонятно, почему другие не видят этого так же и не готовы или не хотят помогать нам так, как мы это считаем необходимым и даже само собой очевидным.
Полномасштабное вторжение РФ поставило точку в видении украинцев и россиян как одного народа, это изменилось на понимание двух разных народов, хотя и связанных общей историей. На Западе это окончательная точка, неЗапад намного сложнее, но там тоже точка невозврата пройдена. Тезис о «едином народе» теперь воспринимается как идеологическая легенда «русского мира». По меньшей мере, на Западе и в Азии. Это весьма ощутимо по дискуссиям с элитами как ключевых игроков — Китая и Индии, так и других азиатских стран. Африка и Латинская Америка более сложные, но «в процессе», точнее, на самых его началах. Это означает, что ментальная основа для российской концепции «условной независимости Украины» и необходимости ее пребывания в исключительной зоне российского влияния уже не работает. Не полностью и не для всех, но в целом не работает. Впрочем, это не означает автоматического роста поддержки незападного мира и того, что он начнет действовать в нашей парадигме, — для него важно не то, что происходит с нами, а то, что будет с миром.
В Москве и дальше будут изображать, что ничего не изменилось, но там тоже умеют читать геополитику. Российское руководство не изменило своих целей относительно Украины, ведь это неотъемлемая часть российского видения мира и одна из ключевых «скреп» режима. Я всегда говорил, что этот режим сделает все, чтобы разрушить Украинскую государственность, поскольку после Майдана не может вернуть контроль над Украиной, — точка невозврата была пройдена. Путин этого не понял и все же решил захватить Украину. Он фундаментально ошибся в своих оценках относительно нас, Запада и, собственно, своего режима, и это не удалось, точнее, мы этого не позволили. Теперь он вернется к предыдущей стратегии — разрушить Украину как таковую. Он видит нас как «искусственную реальность», и никакие аргументы этого не изменят. Более того, это противоречит его пониманию своей личной миссии. Уровень его амбиций точно не ограничивается памятником Путину на бульваре Путина где-то на оккупированных территориях, где путинские пионеры читают о нем стихи. Он мыслит в категориях цивилизаций — так, как он их понимает, и идея о «русском мире» как особой цивилизации отражает его представление мира и его миссию. Но это означает, что РФ и «русский мир» не подходят ни Западу, ни Востоку — факт, который только сейчас начали дискутировать в западных и незападных элитах. Без смены режима разрушение Украинской государственности будет оставаться приоритетом российской политики. Но и после него россияне никуда не денутся, как и российская реваншистская ментальность. Перезагрузка режима или даже перезагрузка РФ не сделает ее менее автократичной и более благосклонной к нам. Она может измениться или ослабиться в результате ментальных изменений и смены поколений в российском обществе, но никаких предпосылок для этого на сегодняшний день не существует. Сохранение и воспроизведение режима всегда будут приоритетом номер один для Путина и его окружения, и сейчас война этому, как считают в Москве, способствует. За полтора года войны режим прошел путь от автократии до почти классической диктатуры.
Мы видим нашу войну как войну против РФ и российского режима. В Москве ее видят как войну против Запада и, в частности, США. Кстати, так же видит эту войну почти весь неЗапад, и, несмотря на изменения в понимании нас, здесь в последнее время почти ничего не изменилось. Времена холодной войны прошли, военный, технологический и экономический потенциал Запада на порядок превышает российский за одним важным исключением — ядерное оружие. РФ не может противостоять Западу и знает, что на перспективу соревнование с Западом заведомо проигрышно, однако надеется, что Запад на марафон не способен, — в отличие от РФ, где режим может, как там считают, продержаться долго. Российские элиты и Путин лично презирают Запад и относятся к нему с пренебрежением, там считают, что противодействие РФ вызвано сугубо геополитическими и геоэкономическими, а не ценностными соображениями. Путин лично неоднократно говорил о желании Запада «прибрать к рукам» российские ресурсы. В результате его хамская фраза «нравится, не нравится, терпи, моя красавица» вернулась к нему: экспорт энергоносителей на Запад радикально упал, а на незапад — «под контролем» и ограничениями, санкционный режим далеко не идеально, но работает. То есть в целом значительная часть российского внешнего оборота, как товарного, так и технологического, находится под косвенным контролем Запада. Впрочем, российский режим, терпя западное давление, достаточно эффективно адаптируется к нему. Философия санкционного давления изменилась — теперь оно не об изменении поведения режима, а о стратегическом сдерживании и ослаблении, то есть базируется на политических решениях, которые могут быть более жесткими или более слабыми в зависимости от необходимости. У всего, что находится за экономическим «болевым» порогом Запада, шансов почти нет. Экспорт металлов из РФ продолжается, почти как и раньше, Москва постоянно выдумывает тысячи способов, как обходить санкции, почти все они известны, но желание портить отношения с третьими странами ради их перекрытия весьма ограничено. Экспорт российской нефти продолжается, но ее перерабатывают в других странах, например в Индии, и экспортируют дальше — фактически «отмывают». Манипуляции со стоимостью фрахта и страховки позволяют обходить установленные «семеркой» ограничения, и это всем известно. Этот перечень можно продолжать бесконечно. У Запада есть возможность усилить экономическую изоляцию РФ, но нет желания или воли увеличить цену санкций для Кремля, если это повышает цену для Запада. Впрочем, если стратегия работает, хотя и не идеально, стимулов менять ее у Запада нет — там царит представление о РФ, которая слабеет в экономическом, военном, технологическом и демографическом отношении, как о стране, которая приходит в упадок. Но ослабление должно происходить контролированно — это критичное условие. Парадоксально, но такая же стратегия устраивает и Китай. Поскольку Запад понял, что военное поражение в Украине невозможно, то его стратегия и в дальнейшем будет построена на избежании критических рисков эскалации, на контролированности и минимизации негативного влияния на сам Запад и критичные для него мировые рынки. Звучит вообще цинично, особенно для нас, украинцев, но многие западные политики и эксперты аргументируют, что выдержать марафон и разрушить мечту Кремля «пересидеть» Запад можно только таким способом. Лев может пробежать 300 метров и потом вынужден отдыхать, а гиена способна преодолевать километры.
Вся эта внешне логичная геополитика нас, конечно, не устраивает. Мы в другой системе координат, и часы для нас работает совсем по-другому. Более того, стратегия контролируемого ослабления РФ кардинально влияет на суть и время решений относительно модели безопасности для Украины. Немного упрощая, можно говорить о трех группах опций.
Первая опция (фактически именно ее обсуждают сегодня) — сделать нас «дикобразом», благодаря военной и финансовой помощи, то есть сделать следующее нападение настолько вредным, что РФ от него воздержится. Но это представление фундаментально недооценивает природу российского режима — он может осуществить нападение при любых условиях, и в критической для его сохранности ситуации значительные потери могут даже быть элементом его консолидации. Такой подход также не совпадает с «израильским», ведь у нас нет ядерного оружия (а в Израиле есть), наоборот, РФ является ядерным государством. США и Израиль согласовали концептуальный подход «качественного военного преимущества», мы можем достичь его в отдельных секторах с помощью западного оружия, логистики, разведки и наших украинских преимуществ, но достичь комплексного военного качественного преимущества мы можем лишь как часть НАТО.
К тому же важно понять, о чем будут обязательства: о предоставлении того, что нам нужно и когда нужно, или о том, что нам могут дать и когда могут дать? Хватит ли последнего для критического сдерживания — вопрос открытый. Весьма вероятно, что мы начнем обсуждать с нашими союзниками вопрос, что такое «способность критического сдерживания» и как это определить. Наконец, финансовое содействие происходит в «израильской» модели на основе прогнозируемых десятилетних периодов. Оценить масштабы необходимой помощи сложно, это зависит от оценки будущих рисков, но расчеты, в подготовке которых я участвовал, показывают, что нам нужно как минимум 200 млрд долл. США на протяжении последующих десяти лет. Реальная потребность — 300 млрд долл. плюс, то есть втрое больше, чем Израиль получил после соглашения в Кэмп-Дэвиде за все время. Помощь нам стать «дикобразом» будет держать нас в тонусе, как многие на Западе надеются, то есть максимально мобилизованными и готовыми ко всему без предоставления гарантий безопасности. И здесь кроется еще один неожиданный и крайне опасный вызов.
Наших европейских друзей очень беспокоит, что мобилизованность и даже «милитаризованность» украинского общества станут помехой успешной интеграции в ЕС. Сравнение Украины со «своеобразным европейским Израилем» красиво звучит, но не очень подходит к ценностям и образу жизни Евросоюза. Там уже волнами бурлят тезисы об «украинском национализме», и РФ делает все, чтобы их поддерживать. Консенсусная ментальность ЕС явно опасается изменения ключевых балансов в Евросоюзе из-за вступления Украины и попробует поставить много предохранителей. А это, как все понимают, никак не делает будущий процесс переговоров о вступлении, и так чрезвычайно сложный, более простым.
Вторая опция — гарантии безопасности без вступления в НАТО. Они могут быть двусторонними, например от США, либо многосторонними, а могут быть косвенными, например, в форме размещения на нашей территории подразделений стран — членов НАТО. Вторая опция, при желании, комбинируется с первой, но возникает простой вопрос: а почему бы тогда не перейти сразу к третьей опции — членству в НАТО?
Ответ на этот вопрос для многих заключается в том, что Запад боится РФ, но это, конечно, упрощение. Конвенционально НАТО преобладает над РФ, а ядерный конфликт маловероятен, хотя и не исключение. Наконец, Путин тоже хочет, чтобы о нем писали книги и упоминали в учебниках, и чтобы их даже кто-то читал в виде верных последователей его режима. Вопрос еще и в том, что статья 5 Договора НАТО является «сакральной» для коллективной обороны, но ее никто и никогда по-настоящему не ставил под сомнение и не тестировал. Распространение на Украину гарантий безопасности создаст для Кремля соблазн, как считают многие на Западе, показать неготовность или неспособность последнего придерживаться своих обязательств и таким способом поставить под вопрос солидарность и легитимность всего НАТО и Запада. Именно эта логика в дополнение к непониманию того, что означает принятие в НАТО страны во время войны, мешает реализовать реальные гарантии безопасности. И, наконец, никто не отменял желания многих на Западе найти новый modus vivendi с РФ. Все эти вопросы требуют совершенной, рациональной дискуссии, общего анализа рисков и стратегий. На эмоциональные аргументы Запад, учитывая его историю и ментальность, в вопросах собственной безопасности не клюнет.
Да и видение Победы как цели у нас с Западом неодинаковое. Наши усилия — в одном направлении, но значительная, я сказал бы, доминирующая часть Запада не хочет поражения РФ вроде поражения Германии в Первой мировой. Там считают, что это создаст на перспективу больше проблем, чем решит, и, в частности, сделает российский реваншизм более опасным и таким, что им будут манипулировать другие геополитические соперники Запада. Ментальная память Запада говорит, что капитуляция не является основой для стабильного мира, достаточно посмотреть хотя бы на историю Европы. Более того, декларативно и политически наши партнеры, конечно, за восстановление наших границ 1991 года, но консенсуса сделать это, чего бы это ни стоило, на Западе нет, учитывая риски потенциальных масштабных эскалаций. Эти эскалации не только о возможном использовании оружия массового уничтожения, ведь новых волн реваншистских настроений в РФ на Западе никто не хочет. А отсутствие политического консенсуса означает отсутствие желания и способности поднимать ставки. Отсюда и все разговоры о «корейских» или других вариантах. Хотя, как все помнят, в договоренностях относительно линии демаркации ключевую роль сыграло присутствие войск США и союзников с юга и китайских войск и советских ВВС с севера. Именно поэтому договоренность насчет «корейского варианта» относительно нас без присутствия натовских войск на нашей территории означает, скорее, «кашмирский вариант», где дальнейшая история, в том числе с обретением ядерного оружия, всем известна. Кстати, дискуссию об этом ожидает еще не один ренессанс в украинском обществе, если членство в НАТО не реализуется в быстрой и достижимой перспективе.
Вопрос безопасности является вопросом номер один для будущего Украины, наша модель безопасности будет определять, сможем ли мы только существовать или сможем развиваться. Модель безопасности без НАТО означает существование, но не развитие. Наибольший вызов нашей безопасности через призму ее будущей модели — это «недофинляндизация» Украины. То есть оттягивание членства в НАТО с весьма продолжительным и сложным переговорным процессом относительно вступления в ЕС, а именно евроинтеграция должна, по мнению наших союзников, стать трансформирующей силой для Украины. Не в смысле физического восстановления, которое очевидно важно, а именно в смысле преобразования нас в европейскую страну, что также является необходимой предпосылкой безопасности.
Переговоры с ЕС будут чрезвычайно сложными, Евросоюз сейчас не знает, каким образом инкорпорировать нас политически, финансово и ментально. Как должны фундаментально измениться для вступления мы, так должен измениться и сам ЕС, причем положительная эмоция относительно нас очевидно не гарантирована, ведь усталость, к сожалению, никто не отменял. Именно поэтому при всех соблазнах сделать больше в незападном мире и усилить там узнаваемость и восприятие нас, я оставлял бы, при условии ограниченных ресурсов, страны ЕС и, конечно, США приоритетами номер 1, 2 и 3 нашей работы, включая публичную дипломатию, ведь наши вызовы только начинаются, а членство в ЕС и НАТО — для нас вопрос жизни или смерти.
Мы удивили наших друзей и собственно весь мир в начале 2022 года, когда многие в нас не верили. Теперь мы должны удивить еще, показывая способность меняться в несколько раз быстрее и не по предоставленным нам лекалам, а по собственному видению. В XX веке есть два примера коренных успешных изменений в условиях постоянной опасности — это Израиль и Южная Корея. О них написано и переписано очень много. Мы не можем их копировать, у них было свое становление в условиях других исторических событий и ментальности. Нам придется показать, что мы сможем стать проектом XXI века — собственно, первым в этом столетии. Это наш единственный шанс оставаться важнее, чем мы есть, в мировой геополитике и геоэкономике. У нас есть возможность применять для украинских общества и экономики идеи XXI века — нам нечего терять, и мы не можем быть стабильными и успешными, не меняясь.
Очевидно, что в будущем мы будем жить с новой Конституцией, новым общественным договором, и вообще послевоенная Украина будет мало похожа на довоенную. Также у нас есть шанс стать частью дискуссий о будущей европейской и евразийской модели безопасности. Как говорил Остап Бендер, «заграница нам поможет», ведь мы можем стать первой историей успеха для Запада после последних волн расширения НАТО и ЕС. И эта история Западу крайне необходима. Но для этого мы должны помочь себе и стать частью Запада ментально, причем частью, которую Запад хочет, а не вынужден защищать и поддерживать. Основной тренд мира — это глобализация безопасности и деглобализация экономики. У нас есть уникальная возможность его использовать. Take your chance while you still got the choice. Это уже австралийцы, AC/DC, но для драйва годится.
Следить в Телеграмме
Войти с помощью Facebook
Войти с помощью Twitter
Войти с помощью Google