Теракт или провокация?

Взрывы на рынке «Троещина» в августе 2004 года произошли в разгар прошлогодней президентской кампании. С самого начала было понятно, что событие приобретет не только уголовное, но и политическое значение. Подрыв двух зарядов в урнах с мусором в центре вещевого рынка в половине шестого вечера, гибель человека, ранение еще нескольких работников и посетителей рынка разных национальностей, несколькодневный перерыв в работе крупнейшего киевского рынка накануне начала учебного года, блокада возмущенными торговцами улиц в районе расположения рынка, задержание работниками Деснянского районного отделения МВД подозреваемых с билетами Украинской народной партии, конфискация при обыске политических листовок, среди которых, помимо националистических, «случайно» обнаружили и листовки в поддержку кандидата Ющенко и с острой критикой кандидата Януковича. Эта цепь событий должна была вызывать широкий резонанс. Высокие милицейские чины через прессу отрапортовали об успехах в расследовании дела, заявили о попытке покушения на конституционный строй страны и передали дело Службе безопасности Украины. В СБУ была создана следственная группа, которая потихоньку продолжала расследование. Перед УНП позже пришлось извиниться. А само дело отошло на второй план на фоне бурных событий прошлогодней осени. Главная цель взрывов постепенно трансформировалась из «антигосударственной», антикучмовской — в «националистическую», направленную против работников вещевого рынка, являющихся выходцами из азиатских стран.

Но версия о политически-националистических мотивах взрывов так и осталась основной и единственной. Все расследование заключалось в детализации свидетельств, полученных еще на первом допросе.

Понятно было, что к судебному расследованию будет приковано внимание прессы независимо от того, кто победит на выборах. При победе Януковича дело должно было стать обвинением оппозиции на манер дела времен Кучмы о противоправных действиях 9 марта. При победе Ющенко новые власть имущие должны были доказывать примеры фальсификации фактов своими предшественниками.

Как бы ни развивались события, следователи СБУ должны были подготовить дело к суду с максимально возможным соблюдением всех процессуальных норм, собрав солидную доказательную базу.

Учитывая сложность дела, слушание началось в Апелляционном суде города Киева. То есть не в районном суде, как хозяйственные и большинство уголовных дел, а в учреждении, которое для иных судебных рассмотрений может быть уже судом второй инстанции.

А было ли следствие?

В ходе открытого судебного расследования выяснились интересные вещи.

На рынке «Троещина» следователи прокуратуры Деснянского района при первичном осмотре места взрыва обнаружили и приобщили к делу SIM-карты к мобильным телефонам, которые, по мнению следствия, могли быть использованы во взрывных приборах или пиротехнических устройствах — по определению защиты. Куда впоследствии делись эти карты — неизвестно. Позже при осмотре вещей, изъятых с места события, SIM-карт среди них не оказалось, их номеров в протоколах не осталось.

Кому следователь передал протоколы и будущие вещевые доказательства — неизвестно, поскольку вещи и документация в Деснянском районе передаются без оформления расписок или списков.

Два рабочих рынка, присутствовавшие при взрывах и давшие следствию показания в качестве свидетелей, были вызваны в зал суда в роли... понятых. Непонятным образом подписи, очень похожие на подписи этих двух людей, появились под протоколом обзора места события, в котором пространно описано, что, в каком количестве, где конкретно было найдено. Хотя свидетели при этих действиях не присутствовали.

Сотрудники милиции задержали четверых подозреваемых на основании неизвестных оперативных данных, без проведения каких-либо экспертиз, без получения данных от компаний мобильной связи, без изучения алиби подозреваемых. Возникает вопрос: может быть, милиция заранее знала о возможности трагических событий и ждала их, чтобы потом эффектно раскрыть дело и придать ему политическую окраску? Или же узнала из некоего тайного информационного источника, который не хочет открывать.

Само задержание подозреваемых было произведено по сценарию, хорошо известному по уголовным сериалам. Бросок с разных сторон нескольких мужчин, выкручивание рук, наручники, мешок на голову, пол автомобиля. Не будем обсуждать здесь целесообразность подобных мер, но удивляет то, что впоследствии сотрудники милиции отрицали эти свои действия.

Использовав стандартные и общеизвестные механизмы обработки задержанных, протокольный допрос милиционеры начали только где-то через пять—шесть часов после задержания, указав это время как момент задержания. При этом снимать на видео допрос одного из задержанных они не решились, и сделали только звукозапись, на которой, конечно, не может быть зафиксировано физическое состояние допрашиваемого. Записать техническими средствами сам отказ задержанного от видеозаписи следователи не захотели. Как и вписать в протокол фамилии всех работников милиции, принимавших участие в допросе или ведших техническую запись. Очевидно, чтобы их нельзя было вызвать в суд для прояснения обстоятельств ведения допроса.

Задержанным объяснили, что участие адвокатов на данном этапе следствия не обязательно, и настоятельно советовали не настаивать на этом, чтобы, мол, не затягивать следственные действия. Допуск адвокатов к делу состоялся после передачи последнего в СБУ, да и то только после проведения там нескольких допросов.

У одного из подсудимых во время обыска была изъята среди прочего брошюра Дмитрия Корчинского и распечатки с сайта СБУ. И то, и другое приобщили к вещевым доказательствам.

Апелляция одного из адвокатов в Киевский апелляционный суд на решение Деснянского районного суда по поводу содержания подсудимого под стражей рассматривалась дважды. В первый раз рассмотрение не состоялось потому, что документы из Деснянского райсуда не поступили. А затем рассмотрение констатировало только окончание сроков рассмотрения апелляции.

Защитники утверждают, что следователи Службы безопасности умудрились подделать не особо важный протокол осмотра вещевых доказательств. Понятые подписывали его в рукописном виде, а в деле он появился напечатанным на компьютере с поддельными подписями. Соответствует ли первый вариант второму, теперь уже установить трудно.

Следователь СБУ, не очень хорошо владеющий государственным языком и в судебном заседании отдавший предпочтение языку русскому, уверял, что он лично вел протокол очной ставки между обвиняемыми на украинском языке без использования каких-либо шаблонов и заготовок. При этом один из подсудимых заявил, что еще до начала допроса его ознакомили с вопросами и желательными ответами. Это происходило при отсутствии адвоката. Кстати, этот адвокат во время досудебного следствия постоянно опаздывал на допросы, которые иногда начинались без него. Другой отличительной чертой этого адвоката было то, что он советовал своему подзащитному всячески помогать следствию и давать только такие показания, которых требует следователь.

Руководитель следственной группы СБУ заявил, что анализ принципов работы сотовых сетей и данных, полученных от компаний мобильной связи о звонках с телефонов подозреваемых, не нуждаются в выводах экспертизы, поскольку это не требует каких-то особых технических знаний и может быть выполнено штатным техническим работником. Как не требует экспертизы и полное всестороннее изучение мощности использованных взрывных зарядов. Вместо этого проводилось большое количество химических опытов. Например, была проведена экспертиза образцов лент скотча, найденных на работе и дома у одного из подозреваемых, хотя на месте преступления элементы ленты найдены не были. Были проведены экспертизы всех химикалий, имеющихся в служебном помещении, где работал подозреваемый. Результатом экспертизы стала констатация факта, что вещества не имеют непосредственного отношения к расследованному делу. Была проведена экспертиза металлических фрагментов, найденных на месте взрыва, с остатками копоти, но исследование не позволило окончательно утверждать, что все эти железки входили в состав взрывного устройства, а не валялись по досадному стечению обстоятельств среди мусора рядом с зарядом.

На компьютере одного из задержанных обнаружили фашистские и националистические файлы, но не при обыске и не при первичном осмотре в прокуратуре. В обоих случаях компьютер даже не включали. Файлы нашлись во время осмотра в кабинете следователя. Специалист, осматривавший системный блок, не обратил внимания на наличие или отсутствие на нем пломбирования или опечатывания. Его не удивило, что к системному блоку — а только он был изъят во время обыска — уже были присоединены монитор и клавиатура. Учитывая это, в суде он вынужден был признать: нет гарантии, что за месяц, прошедший со времени изъятия блока до момента его обследования, информация на неопломбированном и незащищенном от электронного вмешательства жестком диске не была изменена.

Интересно, что один из руководителей милицейской следственной группы, начинавшей следствие, в суде заявил: «поведение задержанных демонстрировало, что за их спинами стоит мощная организация, возможно СБУ». Оговорка? Информация?

Все вышеприведенные факты были преданы огласке во время открытого судебного заседания в Апелляционном суде города Киева. Теперь процесс подошел к этапу дебатов. Автор привел факты, добавив свои личные комментарии только по поводу отдельных моментов. Выводы читатель волен сделать самостоятельно. Достоверность фактов может быть подтверждена рукописным протоколом или еще более точным аудиопротоколом судебного заседания, который также зафиксировал особенности поведения некоторых участников заседаний.

В целом полугодичное расследование и тринадцать томов дела не представляют неопровержимых доказательств, кроме свидетельств подозреваемых.

Кстати, на суде со стороны прокурора и судей подсудимым или свидетелям не был задан ни один вопрос, который свидетельствовал бы о попытке рассматривать разные версии событий, а не принимать изложенную в материалах дела как единственно правильную. А где же всестороннее исследование доказательств? Не было и поползновений найти подстрекателей, которые могли спровоцировать это «антигосударственное» и «националистическое» преступление.