«Летом мне довелось гостить у далеких родственников в Голландии. Как-то собрались за ужином знакомые моих хозяев. Несколько человек оказались учителями. Разговорились: а у вас - а у нас. Спросили меня и о зарплате. Я легко перевела в доллары по тогдашнему курсу и ответила: десять.
- За час или за день? - уточнила собеседница. Да нет, за месяц, говорю. Она как-то странно глянула на меня, пошепталась с другими и все же уточнила у переводчика: нет ли ошибки, может за неделю мне платят столь ничтожную сумму?
Присутствовавшие откровенно меня жалели. Больше на «учительские» темы они старались со мной не говорить. В тот вечер настроение у всех было испорчено... С тех пор почему-то не покидает ощущение, что моя работа - ненужное и ничтожное занятие в глазах тех, кто ее оплачивает. А может, так и есть?..» - резкий всхлип соседки по парте остановил рассказчицу. В классе тяжело молчало почти сорок учителей. Преподаватель биологии Валентина Степановна Дука опустилась на парту.
Учитель. Нищий. Математик поставит между этими словами знак абсолютного равенства. Словесник - жирное тире. Ведь зарабатывает сегодня учитель от 400 до 800 тысяч в месяц - разница зависит от стажа, категории, нагрузки и т.п. Это в полтора-два раза меньше, чем у контролера городского троллейбуса. Этого хватает всего на полмесяца ограниченного необходимым питания. А остальные полмесяца на что жить? Надбавки из местных бюджетов и незначительные вливания со стороны государства спустя месяцы после принятого решения ситуацию в целом не улучшают. Отнюдь.
И вот уже третий год, как разразилась над школами кадровая проблема. В столице страны в позапрошлом году уволилось полторы тысячи учителей, в прошлом - около двух тысяч, в нынешнем распрощались с педагогикой более двух с половиной тысяч человек. Конечно, можно говорить, что трудности не выдерживают люди в образовании случайные, баласт. Но это было давно. Сегодня покидают школы уже те учителя, которые вчера набросились бы с кулаками на того, кто предрек бы им добровольное увольнение. Они уходят не из-за низкой зарплаты, они готовы были служить идее за крохи. Зарплата - лишь малая часть беды, постигшей учительство.
Непомерно выросла нагрузка. Сегодня это 32 - 34 часа в неделю, т.е. 7 уроков ежедневно! Даже самый талантливый и творческий учитель перестает быть таковым на этом урочном конвейере. «Не видишь лиц, не думаешь над своими вопросами, не слышишь ответов. В конце недели я себя спрашиваю: а в школе ль ты работаешь?..»
Из-за нехватки учителей началось слияние и укрупнение классов. Теперь 40 учеников - норма. За этим - колоссальное нервное перенапряжение, отсюда срывы, истерики, конфликты, о которых все чаще приходится слышать. Да и возможно ль пояснить материал, проверить знания такого количества детей? «Они не учатся, а проводят в классе время. И я чувствую, что не учу их, а присутствую рядом. Через 20 лет работы перестаю ощущать себя учителем, гребу против сильного течения, которое уносит, уносит... Или я схожу с ума?...»
Может, следовало начать перечень проблем вот с этой: учитель сегодня перестал читать не только художественную и популярную литературу, но и профессиональную. Требования родителей к уровню знаний человека, который учит их детей, растут, но увы, учитель все чаще и все массовее этому уровню не соответствует. Отстает и уже не может догнать. «Я не могу выписать периодику, не имею средств, быть в курсе современного литературного процесса. Еще в прошлом году мне было от этого ужасно стыдно. Но теперь я внушила себе: не ты одна - все тупеют, смирись... Ведь это страшно, коллеги!»
Раньше школьные библиотеки выписывали разнообразную педагогическую и методическую литературу, массовые периодические издания. Учитель мог учиться. Но на 1995 год из бюджета выделены деньги лишь на сборник приказов Минпроса, газету «Освіта» да журнал «Рідна школа». Все. Дальше - беспросветная темень. Для нормального думающего учителя это трагедия: ум скудеет. И понимая все объективные трудности, учитель не в силах ни противостоять, ни изменить что-либо. Он стал жертвой и заложником любимой и дорогой профессии. В любом случае, когда нет возможности реализовать и воплотить задуманное, это сильная травма. Но когда учителю мешают учить детей, лишают его возможности творить, заставляют сознательно отказаться от дела, - трагедия куда глубже и страшнее. Ибо это уже не личное дело одного человека. Это катастрофа для общества.
В канун первого сентября пришлось подписать восемь заявлений об увольнении. Сейчас в этом классе собралось большинство тех, с кем я начинал работать в этой школе шесть лет назад. Мы ее строили, приводили в порядок классы и этажи, выгребали строительный мусор и садили во дворе розы. Мы создали хореографический коллектив и фольклорный ансамбль, оборудовали лыжную базу и теплицу. Учителя, забывая о семье, допоздна задерживались в школе - кто с ребятами занимался, что мастерил и экипировал свой кабинет. Я не мог даже предположить тогда, что через пять лет все это начнет рушиться. Что кружки и студии прекратят свое существование, нечем будет подлатать-отремонтировать помещение, обновить инвентарь. Что в три часа дня, кроме воспитателя продленки, в школе не встретишь ни единого учителя. Они спешат подработать Бог весть где и кем...» - директор Виктор Михайлович Калита легко вспоминал прошлое, но с тревогой поглядывал на своих коллег. Они его в этот день шокировали: все, кто был в школе, подали заявления об увольнении. Уже не восемь, а 37 человек! Отчаяние, только отчаяние заставило поступить так этих людей, он знал, - преданных учительству.
Школа. Развалина. И между этими словами также можно ставить хоть знак равенства, хоть тире. Или их поставит недалекое будущее. Ведь материально-техническая база большинства учебных заведений приходит в полную негодность. Недавно я зашла к старой учительнице в свою специализированную английскую школу и ужаснулась: куда делся тот чудесный лингафонный кабинет с наушниками и магнитофоном, кинопроектором и раздвигающимися шторами, в котором выучилась я? Что сломалось, что растащили, но средств у школы возобновить или приобрести современное оборудование нет.
Такими же «нищими», как сами учителя, стали кабинеты физики и химии, биологии и географии. Давнишние аппараты и приборы, карты и муляжи приходят в негодность, Новых не предвидится, - нет средств. Уже давно ученики не ставят опытов и не выполняют настоящих лабораторных - нет материалов и реактивов, колб и т.п. «Я многое в свое время делал сам. Но сейчас такой возможности лишен - в магазинах нет необходимого, да и цены не по карману. Я объясняю на пальцах то, что должны ребята сами сделать и понять. А, так и быть, - уговариваю себя, - ты же не Бог. Но я же учителем был всю жизнь. Кто я сейчас?..»
Многие учителя перестают быть учителями еще до ухода из школы. Многие предвидят это вырождение. И спешат уйти, пытаясь тем самым вырваться из противоречия с самим с собой.
Куда же они уходят? Единицы в другую школу, поближе к дому. Большинство - безвозвратно порывает с педагогикой. Условия работы выталкивают их из привычного дела, вынуждая заняться любым, за которое платят побольше.
Два доллара в день стоит убрать опадающую листву во дворике коммерческой фирмы - и бывшая учительница стала дворником. Сто долларов стоит покараулить дачу бога того хозяина, - и бывший учитель стал сторожем. Бывшие учителя торгуют в киосках и на рынках, жарят пирожки и готовят пиццы, возят «шефов» и заправляют бензином авто. Бывшие интеллигенты с высшим образованием становятся работягами и обслугой ради возможности кормить семью. Они заставляют себя сменить психологию, взгляды, привычки и стиль речи. Они даже учатся любить новую профессию.
Но они уже никогда не смогут учить детей. Все - отрезано! Это не просто отток кадров. Это уродливое перевоплощение и необратимая мутация, носителей просвещенности и интеллигентности общества.
Кто говорит об этом? Кого это волнует?
Главные темы газет, радио и телевидения - политические и экономические. Педагогические проблемы второстепенны. Пренебрежение положением дел в образовании наблюдается и в высших эшелонах власти, там «болят» иные глобальные проблемы: выжить бы. Но каким будет выжившее физическое поколение, которое сегодня вынужден предать учитель и предало государство, лишив возможности нормально учиться и развиваться?
Нет, не существует сегодня ни материальных в достаточном количестве, ни идеологических, ни социально-психологических мер поддержки образования. Государство бессильно остановить его развал. Признать бы сей факт и обратиться к обществу за помощью. Увы, наши руководители делают вид, что все в порядке. Возможно, где-то в кулуарах государственно-ведомственных сфер ситуация обсуждается, но общество в целом и учительство в частности, от участия в этом обсуждении «отлучены».
Сегодня еще можно говорить, что в школах остались самые преданные и стойкие. Но завтра, может быть, придется признать, что в школах остались пассивные, неспособные действовать, не умеющие постоять за себя, равнодушные и аморфные люди (ведь уважающий себя учитель, знающий цену своим возможностям и способностям не может больше выносить унижения, попрания своего достоинства). Дождемся и этого? Оставим вопрос открытым...
«Я знаю, предвижу, что меня упрекнут: мол, предаешь детей, свое дело, призвание. Нет, не предаю. Я просто поворачиваюсь лицом к своему единственному сыну. Меня должны понять и не осуждать: я хочу, чтобы мой Мишутка был сыт, здоров и одет. Ему нужна добрая и внимательная мама, а не отрыжка нервов и клубок стрессов. Я ухожу из школы со слезами искреннего горя и в муках совести. Предаю я только себя. Но мне не оставили выбора...» - учительница истории Татьяна Лавринчук встряхнула присутствовавших. Класс загудел...