КВАНТОВАЯ ГЕНЕЗА РАСКОПОК ИНТЕГРАЛА В ОРТОГРАФИИ

В этом году несколько газет опубликовали открытое письмо физика М.Стрихи к археологу П.Толочко по поводу усовершенствования украинского правописания, или «предлагаемых грамматических изменений». Опубликовал его в сентябрьском номере и журнал «Урок української».

Автор письма солидарен с адресатом в «неприятии реформы» устоявшихся норм письма. Речь не идет о полном переходе на латыницу, которой уже пестрят газеты, облеплены улицы и с которой уже переводят: hora — mountain, doroha — road, kladovysche — cemetery, mist — bridge, ozero — lake, ostriv — island, prospekt — avenue, tserkva — church, uzviz — descent и т.д. (атлас «Київ», 1999, с.128). На самом деле, если называть вещи своими именами, никакой «реформы» не предвидится: все сводится к нескольким изменениям в книге правил из 240 страниц. Не считайте также, что поднятый в письме флаг сдержанности — это призыв. Оказывается, что это, скорее, удачный риторический ход против упорства ортодоксов, в лагере которых самый гибкий спорщик оказался вынужденно — среди других заложников.

Основания для консерватизма у оппонентов разные: П.Толочко возмущает то, что живой язык СМИ переполнен странными, по его мнению, словами, иностранщиной и не соответствует утвержденной в его время литературной норме, а М.Стриха опасается, что при современном неудовлетворительном состоянии украинского языка с ним может произойти несчастье из-за изменения какой-либо буквы. Надо полагать, оба сходятся на том, что «рехворма», — как ее, не прочитав новую редакцию правописания, уже кое-кто сгоряча окрестил, — отторгнет от языка народ, и призыв одного «Обеспечим этому языку достойный общественный статус» так же близок и другому. Тем не менее М.Стриха доступно объясняет, что репрессированную «скрипниковку» надо восстанавливать как более естественную, ведь она создавалась на научных основах и являлась плодом длительного коллективного труда языковедов, пришедших к соглашению вполне демократическим путем. Конечно, нужно учесть изменения в языке за 70 лет, считает наш физик, хотя, с другой стороны, стоит сохранить и тот колорит (радости), который кое-кто поторопился записать в рудименты прошлого. «И не следует обижаться на редакторов, самостоятельно заводящих в своих изданиях нормы «скрипниковки».

Вот здесь давайте остановимся и спросим не только у М.Стрихи, но и у себя: почему же сам автор письма не переходит на «скрипниковку» и сознается, что не любит, когда под нее правят его тексты? Почему далеко не все из отстаивавших наирадикальнейшие правописные изменения используют их в своих статьях по этому поводу?

Признаюсь, мне вполне понятен такой консерватизм, ибо закон в Государстве слова, как и любой закон страны, должен одобряться или изменяться только в порядке, заведенном самим законом. Это — основа права. Как и то, что право — равно для всех. Например, журнал «Критика» (№ 1—2, 2002) в редакционной статье провозглашал и обосновывал свой бунт против действующего правописания, полностью перейдя на «харьковский». Другие редакции сделали это без громких заявлений. А между тем многие периодические издания до сих пор не признали букву «ґ», то есть утвержденную, школьную украинскую азбуку. Или употребляют большую букву по нормам английского языка, вопреки нормам украинского.

В чем же состоит разногласие? А в том, что у языка свои законы, в то время как наш политикум свысока относится к отечественной науке о языке и живет только по собственному закону, не всегда писанному или противоречащему писанному. Политики могут спорить в своем кругу о правописании сколько угодно и тогда, когда им это выгодно. Лингвистов от своей дискуссии они попросту оттирают или, в лучшем случае, популяризируют их на свой идеологический лад. Честного, уважительного диалога с учеными отрасли — нет.

Все мы любим насмехаться над несовершенством человеческой природы. Хотя, по моему мнению, лучше всего это получается у тех, кто умеет посмеяться над самим собой. Признак такого духовного здоровья мне приходилось чаще наблюдать у одного из полемистов, поэтому не буду скрывать: когда на поле орфографии рьяно столкнулись физика и археология, я еще до начала «матча» был настроен болеть за физику. Кое-кто может считать это грехом предубеждения — я назвал бы это верой в авторитет, приобретенный словом, не брошенным на ветер. А впрочем, друг Платон, истина всегда дороже и должна быть полной, а древняя мудрость «Все поддавай сомнению» едва ли когда-нибудь устареет. Конечно, легко насмехаться над академиком, просто не знающим или не воспринимающим родной язык, в частности, таких слов в нем, как «кшталт», «слухавка», «візія», «відсоток», «спільнота» и тому подобное, имеющихся в академическом 11-томном толковом словаре. Если бы еще собрать и издать приложением к «Словнику української мови» отдельный «Словник репресованої лексики» — хотя бы на те несколько тысяч слов (недосягаемый запас для некоторых!), по-большевистски грубо изъятых по указанию ЦК. Спрос на возрожденный словарь среди почитателей родного слова был бы большой. Архивы, где хранятся списки запрещенных слов, давно уже открыты. В частности и для тех любителей от лексикографии, чего только не поиздававших. Чего же мы ждем?

Действительно, немало открытий в языковедении сделали не лингвисты. Но это не означает, что закон в Государстве слова может диктовать неизвестно кто на том лишь основании, что у него есть дар речи. И пусть от Бога даже — хороший слух, знание энциклопедиста или творческие способности всеобъемлющего Леонардо да Винчи. Ну и что? Все мы пьем воду, не зная ее состава и даже редко этим интересуясь (какие-то там соли с ионами). Но никто не доверяет обслуживание ядерных реакторов генетикам и не лечит глаза у дантиста.

Между тем правописание — очень тонкая и специфическая отрасль языковедения, где эксперименты, подобные сталинским, очень дорого обходятся. Это не просто свод правил для употребления, не только кодекс письма на каждый день — это наука. Она открывает свои тайны только старательным и усидчивым исследователям, умеющим концептуально объяснить и сверить свое врожденное ощущение живого голоса народа. Законы, по которым живет язык, значительно сложнее, и любая попытка нормировать язык, особенно попытка кодифицировать его графически, свидетельствует, что филологу не сразу удается постижение этих законов, даже если он достаточно знаком с соответствующей тематикой и является виртуозом слова, мастером говорить и писать на любые темы. Должен десятки лет всесторонне изучать, как язык — в первую очередь его музыка — структурируется и функционирует, прежде чем в уме сложится целостная концепция письма и произношения (а проблема орфоэпии здесь первоочередная). Поэтому не всякий лингвист, какой бы высокой квалификации он ни достиг, берется высказывать свое мнение относительно улучшения правописания.

Когда же публично о правописании наконец заговорят не дилетанты, а специалисты-языковеды, разогнанные по узкопрофильным малотиражным изданиям, которые лучше бы назвать братскими могилами? Когда специалисты по правописанию появятся среди людей не для того, чтобы отбиваться от всезнаек, поднявших столько вредной шумихи, наэлектризовав ею общество и выпустив пар недовольства где-нибудь в большой политике, а для профессионального разговора, касающегося и заинтересовавших всех, кое-как научившихся писать? Почему усердные исследователи правописания и авторы лучших учебников по языку — а именно директор Института украинского языка член-корреспондент НАНУ В.Нимчук и профессор Киевского национального университета им. Т.Шевченко А.Пономарив, научная аргументация которых целенаправленно глушится любительской шумихой, — не спорят о проблемах физики или истории? Интересно, что думает П.Толочко о квантах и интегралах, а М.Стриха — об обрядах погребения времен неолита или роли крымской соли в налаживании торговых связей и развитии княжеской кухни? А еще хотелось бы узнать, сколько фундаментальных трудов по украинскому правописанию спорщиками не то что написано, а хотя бы прочитано?

Никому не запрещено интересоваться чем бы то ни было и высказываться по любому поводу, в частности, и в СМИ. Хорошее дело — свобода слова. Только ведь нужно знать, что с этой свободой делать, только бы не накуролесить и не насмешить кур. Любопытно, с какой бы это стати археолог бросил свой инвентарь, черепки, статуэтки и остатки древних культур и развлекает публику задиристыми любительскими статьями и кое-как слепленной брошюркой по лингвистике? Да еще и ссорится на телеэкранах с соседями по академселу, хорошо знающими свое дело и пытающимися прополоть свой правописный огород? Я еще понимаю М.Стриху, сталкивающегося с проблемами правописания как переводчик. Его толкования поэзии Киплинга, Стивенсона, По, Элиота, Данте — вдумчивые, свежие и смелые, здесь везде языковая лаборатория, поиск. Человеку интеллигентному и творческому, имеющему изысканное ощущение языка, советское правописание, пускай даже и привычное, — трет и болит словно мозоль. Затаив эту боль и спрятав в формулы вежливости осуждение, свое неприятие некомпетентного вмешательства чинов в науку, писатель М.Стриха деликатно, но уверенно опровергает и стыдит академика-нардепа. Но такой политес мало утешает, он скорее нагоняет печаль, ибо реально относится к политике, а не к филологии и ни единой правописной задачки не решает. Ведь приведенные в письме иллюстрации употребления слов фиксируются не впервые. Они не приведены в норму из-за того, что права языковедения узурпированы очередным политбюро.

Улучшит ли «курасовка» «жулиновку»? А точнее бы сказать — «нимчуковку»? Собственно, в чем различие... между «кулишовкой» и «скрипниковкой»? Ты, читатель, небось, уже начертил в воображении сравнительную таблицу написания слов. Молодец! А меня грешным делом не оставляет мысль, что Кулиш — писатель и переводчик, а Скрипник — нарком.

Я и сам переводчик и словесник по специальности. Но в дискуссии по правописанию могу с уверенностью отстаивать или оспаривать разве что нормы, наиболее акцентируемые переводческим ремеслом. Меня, например, не устраивает списывание синтаксиса, а также больших букв в начале каждого слова в названиях зарубежных учреждений и организаций. Что такое Гете-Институт Киев, господа коллеги из Шевченко-Университета? Как языковую агрессию воспринимаю такие глупости, как, например, написание Форевер Ливинг Продактс Юкрейн, которыми пестрят вывески в нашей столице и своей бессмыслицей воспитывающие рабскую покорность. Не вижу смысла удваивать согласные в словах иностранного происхождения, если у себя дома в языке-источнике такие удвоения читаются как один звук. Стоит ли называть Л.Керола Л.Керроллом? А если нам уже хочется подражать англичанам, так давайте перенимать их здравый смысл, а не привычку писать Ливерпуль там, где читается Манчестер. А пишем же и такое, что вообще не выговоришь. По моему мнению, это — недоперевод, недомыслие, абсурд, элементарный непрофессионализм.

Во всем другом, уважая законы в Государстве слова, доверяю доводам известных специалистов, потративших на исследование украинского правописания много лет труда. Вспомню здесь еще Бурячка, Ющука, Клименко, Вихованца, Тоцкую, Сербенскую. Таких у нас немного, может, десяток-полтора, зато каждый, не побоюсь этих определений, — подвижник и национальное сокровище. Давайте уважать их нелегкий труд! Давайте прислушиваться к их советам!