АВАРИЯ НА ЧАЭС — ДЕЛО РУК НЕВЕЖД ОТ АТОМНОЙ ЭНЕРГЕТИКИ

Утверждает следователь прокуратуры, занимавшийся выяснением причин аварии на ЧАЭС

Сергей Янковский - сотрудник Верховного Совета Украины. В 1986 году он работал следователем Киевской областной прокуратуры, и с первых минут аварии, в числе прочих, включился в расследование ее причин. Затем дело передали Генеральной прокуратуре СССР, но Сергей Иванович остался в оперативно-следственной группе. Он любезно согласился ответить на несколько вопросов «ЗН».

- Меня удивляют многие публикации, появившиеся за последние десять лет на эту тему, - заявил Сергей Иванович. - Ученые-ядерщики и другие спецы говорят со страниц газет, что причина аварии - несовершенный реактор РБМК, слабая система его защиты. Это не совсем так.

- Но вы, по-видимому, не будете отрицать, что в 1986 году на ЧАЭС имелись серьезные технологические и конструкторские недоработки.

- Да, реактор действительно плохой, это подтвердили все эксперты, которые были допрошены в ходе следствия. Однако авария произошла из-за халатности персонала. Это доказано собранными материалами, которые имеются в уголовном деле. Суд доказал вину директора ЧАЭС Брюханова, главного инженера Фомина, его заместителя Дятлова.

- Почему же, по версии следствия, произошла авария?

- Сотрудники АЭС захотели отличиться: они решили узнать, можно ли использовать энергию турбогенератора для собственных нужд блока на случай, скажем, аварии? Попытаюсь объяснить, что это такое. Некоторые механизмы станции питаются за счет собственной электроэнергии. Если реактор остановлен - работает дизель-генератор, который вырабатывает энергию и поддерживает жизнедеятельность аварийных служб. Когда реактор останавливается, то теряется какая-то часть электроэнергии, поскольку турбина продолжает вращаться, а энергия не поступает. Вот и возникла идея: можно ли использовать энергию выбега турбогенератора для временного запитывания собственных механизмов блока.

Идея эта здравая, в то время над ней работали проектные институты, ею занимался академик Сахаров. Но Брюханов, Фомин, Дятлов, не дожидаясь результатов научных исследований, втайне от союзного руководства решили провести сей эксперимент.

- Зачем вообще необходимо проводить эксперимент? Ведь вы говорите, что теоретически идея не была проработана?

- В годы застоя за внедрение новых объектов, новых технологий, имеющих отношение к атомной энергетике, государство щедро награждало отличившихся. Многие получили звание Героя Социалистического Труда, получали ордена Ленина, Трудового Красного Знамени, Октябрьской революции и даже Дружбы народов. Что такое получить в 86-м году Звезду Героя - объяснять не надо... Руководство ЧАЭС понадеялось на успех эксперимента и дало «добро» на его проведение. Подсобил и партком - идеологически. В то время секретарем парторганизации на станции работал Сергей Парашин, ныне - генеральный директор ЧАЭС.

- А что значит - «решили провести эксперимент»? Ведь кто-то был инициатором, кто-то занимался проработкой, кто-то на кнопки нажимал...

- Разработчик проекта - Метленко Григорий Петрович. Он работал в Горловке, инженером «Донтехэнерго».

- Не может быть. Проект эксперимента на атомной электростанции разработал инженер из Горловки!..

- ...Да, я тогда тоже удивился не меньше, чем вы сейчас. Электрическая схема Метленко предусматривала инсценировку отключения всего питания и подключения механизмов собственных нужд блока за счет энергии выбега турбогенератора. Как поведет себя реактор, никто не просчитал. Никто не исследовал физику реактора при проведении эксперимента.

Метленко приехал, составил программу испытаний. Ее утвердили Брюханов (когда-то работавший инженером тепловой станции) и Фомин (бывший начальник райэнергоузла). Как они пришли в атомную энергетику - не знаю.

Дятлов же когда-то работал в Комсомольске-на-Амуре, занимался атомными подводными лодками. Он - очень грамотный ядерщик, я бы сказал, даже слишком. Реактор он, образно говоря, хлопал по плечу.

- Кто же занялся внедрением проекта в жизнь?

- Дятлов и занялся. На конец апреля 1986 года была назначена плановая остановка реактора четвертого блока. Очень удачный момент. Проведение эксперимента назначили на вечернюю смену 25 апреля, но что-то там у них не вышло, и его перенесли на ночную смену...

Дятлов настоял на том, чтобы вручную вывести из строя систему аварийного охлаждения реактора. Это категорически запрещено было делать, категорически. Это деяние - уже преступление. Но все продолжали работу.

Включили главные циркуляционные насосы, которые гонят воду и пар через активную зону. Их хотели сначала остановить, а затем запитать. Но насосы стали «задыхаться», они вошли в режим кавитации. В 1.10 блок стало «трясти», посыпались так называемые гидроудары. Это время считается началом «электрической аварии». В 1.17 сработала аварийная защита АЗ-5, которая срабатывает в чрезвычайных ситуациях. Она предполагает полную остановку реактора.

В 1.21 реактор заглушили, графит пошел вниз. Все бы на этом закончилось, и никто бы ни о чем никогда не узнал. Но Дятлов отдает команду инженеру управления реактором Топтунову: кнопками ручного управления поднять графитовые стержни (это тоже категорически запрещено).

Четвертый блок опять начал действовать. Опять заработали насосы, увеличивалась мощность. Было всем понятно, что сейчас снова сработает защита АЗ-5. Дятлов дает приказ: вручную вывести защиту из работы. Кто-то из операторов подошел к электрощиту и открутил защиту вручную. А между тем увеличение мощности продолжалось.

Это опять же привело к кавитации насосов, они вышли из строя, давление воды упало, бешеными темпами стало расти давление пара. Возник поток мгновенных нейтронов. Произошел паровой взрыв. Пар сорвал крышку, разметал все в активной зоне, повредил реактор, а затем вырвался наружу...

Дятлов сразу понял, что случилось. Он дал команду подавать воду, и немедленно. Но уже ничто не могло спасти положение - единственно верным решением было покинуть станцию, начать эвакуацию. Операторы четвертого блока, стоя по пояс в контурной радиоактивной воде, откручивали вручную задвижки. Вода пошла - и, из-за высокой температуры, сразу же испарялась в атмосферу: реактор-то разрушен!

Впоследствии на допросе Дятлов показал: «Я увидел графит и понял: под ногами - Хиросима».

- Расскажите, когда и кто вам сообщил о взрыве?

- 26 апреля в два часа ночи мне позвонил Валерий Павлович Даниленко, в то время работавший заместителем прокурора Киевской области. Он сообщил, что на Чернобыльской АЭС - серьезная авария, мне вместе с ним надлежит выехать туда. Я не удивился, ибо в ту ночь был дежурным по облпрокуратуре.

Приехали. План ГО не сработал. Почти никто ничего не понимал. Ждали указаний «сверху».

- Что значит «не сработал план ГО»?

- Когда происходит чрезвычайное происшествие, гражданская оборона начинает свою работу по определенному плану. Начальником ГО Чернобыльской АЭС был Брюханов. Получив информацию об аварии, данные экспресс-анализа радиоактивной обстановки, он должен был передать в штаб ГО области, как того требовала инструкция, кодированый сигнал. Он этого не сделал. Следствие установило: Брюханов доложил министру энергетики СССР Майорцу о случившемся (станция-то была в союзном подчинении, Украина всего лишь покупала у ЧАЭС электроэнергию), что реактор поврежден, все приборы зашкаливают, даже военные. Брюханов так сказал: «Произошло самое страшное». Майорец приказал ничего не предпринимать до особого указания.

Все с самого начала стали засекречивать. Боялись паники.

Правда, начальник штаба ГО ЧАЭС Воробьев звонил в штаб ГО области. Он доложил об аварии, сказал, что резко возрос уровень радиации, жизни людей угрожает опасность. Дежурный доложил своему руководству. Но никто в первые минуты ничего не предпринимал - не было кодированого сигнала. Кроме того, руководство гражданской обороны области находилось на учениях где-то под Кагарлыком.

- А может быть, никто не мог реально оценить масштабы происшедшего?

- Это не так. Я лично печатал утром 28 апреля спецдонесение на имя генерального прокурора СССР Рекункова. Там было указано, что авария привела к разрушению активной зоны реактора, произошел выброс радиоактивных веществ, загрязнена обширная территория. По линии других ведомств, понятно, в Москву шла аналогичная, расширенная информация... Да и потом: еще ночью об аварии Майорец доложил Рыжкову, а тот - Горбачеву. Неужели такое руководство беспокоили бы по всяким пустякам? Горбачев 26 апреля несколько раз звонил в Припять, разговаривал с членами правительственной комиссии.

- Это также установлено следствием?

- Конечно. По понятным причинам действия Генсека тогда никто не расследовал и в документах его фамилию не отражал.

- Что вам еще удалось установить?

- Очень много. В уголовном деле, состоящем из 55 томов, собрано много свидетельских показаний, документов, сводок. Есть там видеосъемка реактора с вертолета, которую проводили спустя несколько часов после аварии. Я ездил в Горький, к Сахарову, показывал документы. Андрей Дмитриевич, как известно, тогда находился под пристальным наблюдением КГБ, меня к нему не пустили. Мои материалы к Сахарову носил один из сотрудников комитета. Потом он рассказывал: «Да у него (то есть, Сахарова) очки полезли на лоб, когда он увидел ваши материалы. Он пришел в ужас. Потом сказал, что в Чернобыле работали просто дикари, реактор они воспринимали как котел с борщом или что-то в этом роде».

Кроме того, следствие изучило распечатки так называемого «черного ящика», где фиксировался весь ход работ реактора. Распечатки изымали 27 апреля несколько следователей, в том числе и я. Не прошло и суток, как эти документы были отправлены в Москву. Их приобщили к материалам уголовного дела. Абсолютное большинство экспертов, которые сейчас судачат об аварии, этих документов не видели или даже не знают об их существовании.

- А где сейчас находится это уголовное дело?

- В России. Ведь виновников чернобыльской трагедии судила выездная коллегия по уголовным делам Верховного суда СССР. Уголовное дело после рассмотрения осталось в архиве, в Москве.

- Не предпринимались ли попытки вернуть дело в Украину?

- Не знаю, как на официальном уровне, но я написал несколько рапортов на имя Шишкина, когда он работал генпрокурором. Я обосновывал необходимость возвращения уголовного дела в Киев. Тогда правдиво можно будет рассказать о трагедии, оценить роль каждого... Для Украины эти документы представляют огромное историческое значение. Я уверен, когда-нибудь они возвратятся сюда...